СССР и Запад в одной лодке (сборник статей) - Андрей Амальрик

Другая странная особенность американской политики, как и вообще политики Запада, — это обращение с СССР как с маленьким ребенком, которому многое позволено и которого нельзя раздражать, чтоб он не поднял крик, потом, дескать, когда он повзрослеет, он все поймет. Это долголетнее «воспитание» СССР по методу доктора Спока не только выражается в бесконечном количестве мелких уступок со стороны США, но и в действиях, просто унизительных для их престижа как великой державы. Наиболее ярко это отразилось в нежелании президента Форда пригласить Солженицына в Белый дом, так как Киссинджер боялся, что это разозлит Брежнева.

Такое поведение вообще очень характерно для представителей американского правительства. Так, американский дипломат, с которым я знаком уже более десяти лет и который недавно вернулся в Москву, из тех же соображений уклонился от встречи со мной, хотя медиумически и посылал выражения своей симпатии.

Зная характер тех, кому подобным образом стараются угодить американцы, я думаю, что хотя это и вызывает одобрение с их стороны, но также и некоторое презрение. Вся ситуация напоминает отношения лавочника и мелкого гангстера: лавочник откупается от гангстера, чтобы тот не мешал ему торговать и жить припеваючи.

Мне с возрастом становится все ясней, что лучшее в нашем мире находит свое выражение через простые человеческие отношения — любовь мужа к жене, родителей к детям, мужскую дружбу, сострадание, терпимость, простую порядочность, — в то время как любая идеология и доктрина, если она не используется с осторожностью как рабочая гипотеза, может свестись к рубке голов или, в лучшем случае, к набиванию кошельков.

То, что два человека, которые без каких-либо помех встречались более десяти лет назад, теперь, в период «разрядки», не могут встретиться, говорит не в пользу ее человеческих аспектов. Стремление «не перегружать», как сказал д-р Киссинджер, разрядку человеческими проблемами, уступить в гуманитарных вопросах, как политически невесомых, но болезненных для СССР, чтобы содействовать продаже пепси-колы, как вещи реальной, — не кажется мне правильным в свете не сиюминутных, а долгосрочных задач самих США.

Если США ставят задачу наладить подлинно дружеские отношения с СССР и хотят быть уверены в их прочности, они должны добиваться превращения советской субсистемы из закрытой в открытую. Осознание советскими людьми своих человеческих прав — сила, работающая в этом направлении. Поскольку у Движения за права человека нет дивизий, политики-гангстеры и политики-лавочники склонны третировать его. Но мне кажется, что именно всемирное движение за права человека станет преобразующей мир силой, которая преодолеет как бесчеловечность, основанную на насилии, так и бесчеловечность, основанную на безразличии.

Подлинная стабильность — только в движении, только в расширении своего влияния. США должны стремиться к изменению мира, если они хотят, чтобы он был устойчив. Система, не ставящая экспансионистских целей, сжимается и отмирает. Мир пережил много видов экспансий — военную, экономическую, культурную. Если США смогут стать центром новой экспансии гуманистической, направленной на защиту прав человека во всем мире, — их будущее надолго обеспечено.

Интересно, что этот идеалистический элемент в большей или меньшей мере уже чувствовался в американской политике на протяжении всей истории США. Старомодное европейское политическое мышление — без понимания исторической перспективы и без интереса к высоким целям — едва ли долго будет господствовать во внешней политике США. Сколько бы д-р Киссинджер ни хотел отбросить гуманитарные проблемы, они так или иначе всплывают, в частности это видно на примере разногласий между администрацией и конгрессом в вопросе о торговле и эмиграции из СССР.

Эти разногласия, стесняя администрацию, дают ей, впрочем, и известные выгоды. Треугольник Киссинджер-Брежнев-Джексон немного напоминает ситуацию, когда преступника уламывают два следователя, один из которых кричит и стучит кулаком по столу — сенатор Джексон, а другой ласково улыбается и обещает снисхождение — госсекретарь Киссинджер, так что по контрасту сердце преступника раскрывается навстречу доброй улыбке.

Правительство США, по-видимому, испытывает здесь давление деловых кругов, возглавляемых производителями прохладительных напитков и заинтересованных в сотрудничестве с СССР, который они рассматривают как гигантский потенциальный рынок сбыта и источник сырья и дешевой рабочей силы. Экономическое сотрудничество можно только приветствовать, если оно будет одним из элементов политики разрядки, но не формирующей эту политику силой.

Бизнесмены, безусловно, внесли огромный вклад в создание современной Америки, но когда они стали ведущей политической силой, они привели США на грань катастрофы — к Великой депрессии тридцатых годов.[7]

Американцы — увлекающийся народ. Когда они увлеклись «холодной войной», я не знаю — раздавались ли трезвые голоса, предлагающие какие-либо альтернативы. Сейчас американцы увлеклись «разрядкой» — и очень хорошо, что слышны предостерегающие голоса. Предупреждения о том, что разрядка требует сдержанности и твердости, а не только готовности идти навстречу, что безответственные уступки ведут к требованию новых уступок — быть может, будут услышаны.

Альтернатива разрядке, которую им требуют назвать ее сторонники, — это разрядка, проводимая по-иному, разрядка, при которой долгосрочные цели не будут приноситься в жертву краткосрочным и придется научиться ждать, прежде чем получить желаемое.

Внешняя политика существует не сама по себе, это функция внутреннего состояния страны, которое, в свою очередь, зависит от внешних условий. Если исходить из того, что без сближения с СССР США не смогут влиять на него, то и без влияния в конструктивную сторону это сближение будет даже опасно для США. Когда за каждый центнер зерна, за каждый технологический секрет СССР будет платить не столько золотом, сколько шагом в сторону демократизации только тогда его внешняя политика не будет представлять угрозы для Запада.

Пусть, однако, этот обмен, это «мягкое давление» на СССР не носят характер, уязвляющий его самолюбие, пусть проходят под флагом требования от СССР выполнения международных деклараций, им самим подписанных, и каждая уступка СССР встречается не как «победа Запада», а как шаг к общему благу.

В возникшем треугольнике сил отношение США к СССР и к КНР при всем сходстве весьма различно. Китай ни экономически, ни социально, ни политически не дорос еще до настоящего партнерства с США, и в военном отношении представляет для них гораздо меньшую опасность, чем СССР. Вместе с тем пружина революции еще не раскрутилась в Китае, и всякая попытка давления на него с целью изменений внутри, скорее всего, не даст результатов. Китай еще так далек от Запада, что все, происходящее там, воспринимается чуть ли не как происходящее на Луне. Китай еще слишком «не свой», чтобы общественное мнение Запада протянуло руку тем, кто подвергается там гонениям.

Иное дело СССР. В силу своего трагического евразийского положения Россия всегда была и более чувствительна к Западу, и более опасна для Запада, чем Китай. Пружина русской революции полностью развернулась, и, двигаясь только по инерции, СССР будет весьма восприимчив к давлению Запада, тем более имея за спиной враждебный Китай. И совершенно ясно, что чем более будут расширяться связи СССР с Западом, чем более он будет «своим» для Запада, тем пристальнее западное общественное мнение будет следить за тем, что происходит в СССР.

Если соперничество СССР-КНР будет все более обостряться — думаю, что так и будет, — то связи США соответственно с СССР и с КНР превратятся в руках американских руководителей как бы в две вожжи, которыми они могут управлять мировой историей.

Но вопрос — смогут ли?

Представим, что государство или группа государств, вырабатывая долгосрочную политику, должны определить цель, стратегию и тактику. Глядя из России, может показаться, что если политическую стратегию США считать правильной, то их тактика по существу подрывает стратегию. Но что гораздо важней, политика США — а Запада в целом еще более — обнаруживает весьма расплывчатые цели или даже отсутствие целей, ибо сохранение политического статус кво и экономического роста — это еще не цель.

Быть может, разброд и неуверенность, которые сейчас охватили Запад и нашли частное выражение в «разрядке», разрешатся осознанием значительной цели — цели переустройства мира, в основу которого будет поставлена человеческая личность, личность в ее общечеловеческой, а не эгоистической сути. Тогда уверенный в себе Запад заговорит другим языкам.

Август 1975,