Два шпиля - Анатолий Новгородцев

– Но они уже семь лет не могут зачать… – развёл руками евнух.

– Да… – нехотя ответила Менке. – И это мне не нравится и настораживает. Слыхала я кое-что и кое-что замечала… Очень мне не нравиться, мать его святейшество, верховный имам…

– Между султаном и его святейшеством, верховным имамом Сайах-Кузгумом действительно сейчас некоторые разногласия… – осторожно протянул евнух.

– Разногласия! – возмутилась нянька. – Да султан перебирает под себя треть власти и едва ли не половину доходов имамата. И, видит Восшедший, совершенно справедливо, ибо эти зажравшиеся индюки давно позабыли, что призваны нести народу свет веры и служить Восшедшему, а не наполнять свои закрома, пьянствовать и кувыркаться с девками!

– Потише, Менке! – зашипел Валил, испуганно косясь на дверь.

– А ты будто не знаешь, что пьянство и разврат ныне – ещё и не самые тяжкие грехи верхушки имамата! – продолжала бушевать старая нянька. – А главный грешник – сам верховный имам, который вино мешает с гашишем, а девкам уже предпочитает молоденьких мальчиков!

Дели едва не прыснула. Интимная сторона взрослой жизни в гареме вовсе не была тайной за семью печатями и часто являлась предметом обсуждения среди детей, коими считались все, не достигшие четырнадцатилетнего возраста.

– Помилуйте, святые небеса! – в ужасе всплеснул руками Валил. – Замолчи, глупая старуха! Тебе за такие речи отрежут язык, а мне уши, чтоб не слушал… а затем посадят на кол, сушиться на солнце…

– Стара я уже, чтобы бояться! – отрезала нянька. – Сам знаешь, что я говорю правду. Да, по мне, пусть бы имам перетрахал всех бордельных малолеток – лишь бы не путался с проклятыми ишьяссами, пусть бы демоны утащили в преисподнюю этих черногубых!

Евнух от страха уже мог лишь мычать и протестующе трясти головой, и его можно было понять. Секту ишьяссов запретили и, фактически, уничтожили более двух веков назад за поклонение тёмным духам и ужасные обряды; однако в последнее время это религиозное течение начало понемногу возрождаться. Отличительной чертой ишьяссов были тёмные, почти чёрные губы; они утверждали, что это – следствие постоянно употребляемого ими напитка, дарующего просветление, а легенды и страшилки гласили, что губы их темнеют от человеческой крови. Впрочем, ныне ишьяссы жили практически полными отшельниками и утверждали, что от своих предшественников сохранили немногим больше от одного лишь названия, а занимаются исключительно познанием внутреннего мира человека. Но всё равно – обвинить в связях с ними верховного имама, высшую ступень религиозной ветви власти и равняющегося султану, возглавляющему власть мирскую… И за меньшее словоблудие могли медленно сварить в масле!

Дели внезапно вспомнила, что буквально неделю назад видела в саду верховного имама в сопровождении странного человека, скрытого балахоном. Они пристально смотрели на неё, и ей почудилось, что из-под капюшона на неё уставилась громадная рептилия, готовая к атаке, но, странным образом, испуганная, а оттого исходящая ненавистью…

– Эти проклятые нелюди многое умеют и знают, – продолжала распалённая Менке, – и зря султан относится к ним так терпимо. Их сила берёт истоки у древней, чёрной магии, и им ведомы как таинства зарождения жизни, так и её угасания. И вдвойне мне не нравится то, что имам в последнее время слишком близко сошёлся с Гири-Сейкалом. Братец нашего султана весь пошёл в свою покойную мать, а та была сущей ведьмой! Султан неоправданно добр к этому проходимцу. Давно надо было сослать его командовать каким-то пограничным гарнизоном – так нет, он возглавляет дворцовую гвардию! Честное слово, был смысл в действиях султанов прошлого, которые, придя к власти, умервщляли всех своих братьев, помилуй Восшедший…

В это время увлёкшаяся Дели уронила книгу на пол и тем самым прервала разговор.

Девочка обладала пытливым умом и крепкой памятью, однако, в силу возраста, случайно услышанные речи не зацепили её души и неминуемо забылись бы, но…

Сегодня день у Дели опять не задался. Небо испятнали небольшие, но многочисленные клочки рваных облачков. Ветер, гонящий их на север, время от времени дышал и на земле, трепыхая перистые листья пальм. Время от времени облака пересекали золотой солнечный диск, бросая на землю быстрые тени. Этого было достаточно, чтобы бдительная Менке не пустила девочку на пруды.

– Солнца совсем нет, – заявила она, – да и ветрюган какой! Болела давно? Скажу госпоже Сафе-икбал, что пора уже прекращать эти водяные игрища – холода наступают!

До холодной поры оставалось не менее месяца, но спорить со старухой было бесполезно. Впрочем, и обижаться на неё долго Дели не могла – нянька действительно любила и Сафу-икбал, и её дочку, и отдавала себя службе всю без остатка. К тому же, девочка и правда недавно немножко простудилась…

Чтобы не слышать заливистого смеха и задорных криков резвящейся в воде ребятни, Дели отправилась в противоположный конец детского сада. Менке уселась на резной скамейке и взялась за любимое вышивание бисером. В саду за детьми присматривали полдюжины наложниц, да и ничего опасного здесь не было в принципе.

Скрывшись с глаз старой няньки, Дели сорвалась с места и легко, как гонимое ветром пёрышко, помчалась по усыпанным белым песком дорожкам, пересекла лужайку изумрудно-зелёной травы, на четвереньках пролезла под сплетением вьющихся роз, на ходу подхватила поздний апельсин – и, в конце концов, оказалась в укромном уголке детского сада, где любила прятаться от надзирающих глаз.

Это была небольшая полянка у самой ограды, разграничивающей Детский и Большой сады. Скрываясь среди зелени, Дели любила наблюдать за прогуливающимися по кипарисовым и каштановым аллеям взрослыми знатными дамами и работающими наложницами; иногда удавалось послушать разговоры об интригах и тайнах дворцового гарема.

Но сегодня внимание девочки сразу привлекли голоса, звучавшие справа, из-за буйных кустов сирени, и дело было даже не в том, что, несмотря на негромкий тон, в голосах явно ощущалось напряжение – просто Дели сразу их узнала. Недолго думая, она вновь упала на четвереньки и, пятная зеленью шёлк шаровар, шустро поползла вдоль разделяющей сады ажурной золочёной ограды, раздвигая жёсткие стебли лимонника и винограда. Голоса зазвучали отчётливее, и Дели замедлила движение, опасаясь быть увиденной. Вскоре её взгляду открылась круглая лужайка с мраморным фонтаном, которой оканчивалась тенистая аллея. У фонтана стояли её мать, Сафа-икбал, и брат отца, военачальник Левого Крыла армии султаната и командир дворцовой гвардии комутан-паша Гири-Сейкал.

Дели мгновенно ощутила витающую в воздухе скрытую угрозу и затаилась, сжавшись в комочек у самой земли, как испуганный зверёк.

Гири-Сейкал был младше своего брата султана на шесть лет. От отца оба унаследовали высокий рост и атлетическое сложение, но матери у них были разными, и на фигурах сходство заканчивалось. Султан Мохсен-Адиль был спокойным, уравновешенным человеком и обладал добрым и открытым лицом с умными зеленовато-карими глазами. Черты лица Гири-Сейкала, даже когда он был в хорошем расположении духа, что случалось не так часто, оставались резкими и злыми; тонкие губы постоянно кривились то в брезгливой гримасе, то в улыбке, выражающей либо насмешку, либо надменность. Чёрные блестящие глаза всегда скрывали в себе угрозу, словно смотрела заходящая на цель большая хищная птица.

Сафа-икбал, стройная смуглянка, передала Дели изумрудно-зелёные глаза и невероятно густые и мягкие матово-чёрные волосы. В многосотенном населении султанского дворца едва ли нашлась бы дюжина человек, отозвавшихся о ней отрицательно – да и то по причине врождённой жёлчности и упрямства. Она умела спокойно и дипломатично разрядить любую ситуацию, найти справедливый выход изо всякого конфликта и подобрать слова, убеждающие самого заядлого спорщика. И гневные, жёсткие нотки, звучавшие сейчас в её мелодичном голосе, Дели слышала, пожалуй, впервые.

– Опомнись, комутан! – негромкий, но резкий и властный окрик ударил, как хлыст. – Опомнись, ради всего святого! Мохсен-Адиль – твой брат, он возвысил тебя, как мог…

– Возвысил… – злобно кривясь, комутан-паша потряс головой. – Разумеется! Мой братец настолько благороден и такой правильный, что меня от него тошнит! Вместо того, чтобы услать меня с глаз долой руководить богом забытой провинцией, он оставил меня в столице! Ещё и доверие оказал – я ведь командир дворцовой гвардии!

– Не понимаю твоей злой иронии, – глаза матери метали зелёные искры, – это действительно так! Мой муж доверяет тебе…

– Чихал я на его доверие! – Гири-Сейкал с силой прихлопнул ладонью богатую рукоять ятагана. – Разумеется, я должен быть ему бесконечно благодарен и лизать ноги… Какая провинция? Мог и просто приказать перерезать мне горло…