Рейтинговые книги
Читем онлайн После жизни - Андрей Столяров

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 13

И аналогичная история была у Мизюни. Работу она тоже оставила: хватит, зачем мне эта советская богадельня (оформляла какие-то стенды в научно-производственном комплексе), пыталась зарабатывать фотографией, порхала из одного края города на другой, язык на плечо, пальцы пожелтели от реактивов. Тоже – как-то все, бог его знает. Брали десять снимков, печатали пять, платили в итоге за два. Однажды призналась, что шла из Купчино в центр пешком – не было денег на транспорт. И вдруг звонок из английского консульства: мы хотели бы заказать вам серию фотографий о жизни современного Петербурга. Ленинград тогда уже переименовали. Две недели носилась, как ненормальная, по мокрым дворам, переулкам, лестницам, проездам, каналам. Даже на крыши какие-то продавленные карабкалась. Заплатили так, что хватило бы на полгода нормальной жизни. Разошлось у нее, правда, гораздо раньше. Сама говорила: не могу понять всего двух вещей – откуда берется пыль и куда исчезают деньги. И затем тоже со смехом рассказывала, как выкраивает жалкие копейки, рубли, бегает от ларька к ларьку, сравнивает у них ценники, а потом вдруг грохает все на какие-нибудь пустяки. Когда деньги кончились, нерешительно позвонила в консульство – там даже фамилии такой не вспомнили. За три месяца все изменилось больше, чем за три года.

Опять же – бог с ними, с консульствами, с бесплотными призраками! Пусть Черный Мырдин… Пусть истерия на заседаниях Верховного Совета России… Пусть громовые заявления партий и общественных организаций… Крики – предательство!.. Не позволим!.. Предсказания испепеляющей гражданской войны… С ума сошли, кто будет сейчас сражаться за коммунистов?.. Пусть мокрый снег… Пусть тусклые, будто издыхающие фонари во мраке… Пусть – никуда… Пусть ледяные колдобины на Сенной, которую ремонтируют вот уже двадцать лет… Взорвали когда-то церковь, теперь ничего путного не получится… Пусть жуткие толпы, ледяная вода… Пусть зевы луж… Пусть ветер… Простуженные навсегда тополя… Но ведь Мизюня – ахнет, вцепится слабыми пальцами: Держи меня, крепче!.. ай!.. Крепче!.. Чуть не упала!.. И вдруг, ни на что не обращая внимания, секунд пять умоляющего горячего взгляда… Глаза в глаза – как будто никого больше не существует… Подумаешь – Верховный Совет!.. Подумаешь – не хватает денег даже на чашку кофе!.. Возьмем чай, будем по очереди отпивать из одного стакана…

И, разумеется, совсем уже ни в какие ворота. В том же слякотном декабре, пронизывающем, тем не менее, до костей, Басков бежал переулком как раз по направлению к Сенной площади. Куда, зачем – теперь уже, конечно, не вспомнить. Первая встреча с Додоном? Все может быть… И вдруг на переходе, когда остановился перед потоком транспорта, хлынувшим с набережной канала, – сон среди белого дня, обморок, видение отроку Варфоломею: какой-то сад, так во всяком случае можно судить по деревьям, раздробленное листвой солнце, утренняя испарина над дорожками, они с Мизюней сидят на деревянной скамейке, волосы у нее белые, как будто прошло по крайней мере лет сорок, кожа птичья, сухая, обтягивает лицо, и у него тоже, он знает, волосы совершенно белые, и вот медленно поворачиваются друг к другу и точно так же, не отрываясь, до бесконечности смотрят. И вдруг – пронзительное ощущение счастья; все эти четыре десятилетия были вместе… Такое внутреннее дежа вю… Зажегся, наконец, светофор. Басков перебежал на другую сторону. Свернул почему-то не на Сенную, а к Кокушкину мосту. Так это, значит, серьезно? Это уже – до конца жизни?.. Через полчаса, когда встретились, сказал об этом Мизюне. Она выслушала его и быстро поцеловала. Затем подняла брови: А как же иначе? – Таким тоном, будто ничего другого и быть не может…

Шею вдруг свело мягкой судорогой. Басков поспешно повернулся обратно и придавил пальцами болезненное вздутие мышц. Сколько же он смотрел на Мизюню? Ему казалось, что всего пару секунд. Однако по тому, как опасливо, точно на не вполне вменяемого, поглядывали на него двое соседей слева, по тому, как старательно они притворялись, будто бы ничего особенного не происходит, можно было полагать, что на самом деле гораздо дольше.

Это, впрочем, чувствовалось и по течению заседания. Гермина свое выступление, оказывается, уже завершила и – опять вернулась и опять слушала депутата, который, обрадовавшись, что-то ей оживленно нашептывал. Явно намеревался продолжить знакомство. А на трибуне, будто дерево в кадке, много раз стриженное и потому имеющее искусственный вид, с достоинством пребывал сейчас человек в официальном сером костюме галстуком, и Басков немедленно признал в нем Аскольдика.

Значит, Аскольдик здесь тоже присутствует. Ну, это понятно. Еще в те давние романтические времена, когда никто ничего плохого ни в ком не видел, всем было ясно, что уж кто-то а Аскольдик наш обязательно выплывет. Единственный среди них, кто всегда ходил в костюме и с галстуком. У остальных – черт-те что, свитера какие-то, джемперочки, безрукавки залатанные, дешевые джинсы, в лучшем случае – брюки от одного костюма, пиджак – от другого, и только Аскольдик в любое время дня, ночи – точно из парикмахерского салона. Сколько, должно быть, тратил усилий только на свой жесткий бобрик. Но добился, в конце концов, довел до кондиции; теперь – не вульгарная свиная щетиной, как у нынешних коммерсантов, а – благородный, чуть с сединой, открывающий лоб ученого и мыслителя. Спокойные, внушающие доверие черты лица, внимательные глаза, неторопливые жесты. Странно, что несмотря на такую импозантную внешность, Аскольдик по-настоящему высоко не поднялся. Хотя это, конечно, откуда смотреть. Кто он сейчас? Директор Центра по исследованию социальных процессов. Так, во всяком случае, было написано в приглашении. Боже мой, сколько подобных центров расплодилось за последнее десятилетие!.. Центр стратегических исследований – Центр геостратегических исследований… Центр политических исследований – Центр геополитических исследований… Социально-аналитический центр по современной политике – Центр исследований современной политики и социологии… И в каждом – свой штат, свой директор, свора сотрудников, которых надо обеспечить зарплатой… Аскольдик, тем не менее, молодец. Профессор, оказывается, доктор наук. Впрочем, он уже тогда был кандидатом. Смотрел немного вперед. С трибуны однако понес ту же самую ахинею: полицейское государство… всевластие исполнительных органов… слабые ростки демократии, затаптываемые сапогами реакции… Наверное, это ему по должности так положено. Сидит, вероятно, на грантах из-за рубежа, отсюда и лексика.

Слушать все это было невыносимо. Басков незаметно подхватил с пола портфель, пригнулся, надеясь, что со сцены его видно не будет, соскользнул с кресла в проход, где перетаптывались опоздавшие, и, бросив взгляд на Мизюню, которая делала вид, что с интересом внимает, через довольно плотную толчею у дверей, протиснулся в коридор. Там он благожелательно покивал девушкам из оргкомитета, демонстративно, всем видом показывая, что только лишь на минутку, вытащил из кармана и слегка размял сигарету – это был его способ сматываться с мероприятий – также незаметно скользнул на лестничную площадку с соответствующей табличкой, и, словно голодный, мазнув по воздуху зажигалкой, втянул в легкие крепкую порцию дыма. Курить ему было никак не бросить. Пробовал много раз, мучался, покупал всякую лекарственную отраву, рекомендуемую в газетах, сосал леденцы, принимал таблетки, даже выточил по совету Додона, который сам, разумеется, не курил, палочку из орешника, наподобие сигареты – это чтобы обмануть многолетний рефлекс; ничто не действовало, хватало его на сутки, затем вдруг ломался – жадными, нетерпеливыми пальцами выхватывал сигарету из пачки. Наконец, вообще сдался, теперь даже немного бравировал: А зачем, собственно, мне бросать? Кому это мешает?

Кстати, Мизюне следовало бы появиться именно в данный момент. Она всегда и везде появлялась с опозданием так минут на двадцать, на тридцать, будто в принципе не понимала, что значит придти вовремя, какое-то свое ощущение времени, и было совершенно бессмысленно согласовывать его с общепринятым исчислением часов и минут. Для нее просто не существовало никаких «четверть третьего» или «без десяти шесть», только «в три», только «в шесть», что, правда, в действительности означало половину седьмого При этом считала себя человеком очень серьезным, точным, ответственным, обижалась, причем не на шутку, при любом намеке на легкомыслие. Басков, впрочем, не без оснований подозревал, что то странное время, в котором Мизюня существовала, и было временем подлинным, истинным течением жизни, а те часы, минуты, секунды, на которые его было принято разбивать, превращали жизнь в суету, не имеющую ни смысла. ни содержания.

Казалось, сам город сводил их тогда вместе. Баскова выносит наверх эскалатором на станции метро «Горьковская», Мизюня как раз в этот момент продавливается внутрь сквозь заиндевелые двери – стаскивает с головы вязаную синюю шапочку, похожую на «буденовку», стряхивает с нее снег о колено. Или Басков торопится куда-то по Невскому (черт его знает куда, в те сумасшедшие месяцы все обязательно куда-нибудь торопились), вдруг пролет тротуара перед Казанским собором освобождается от прохожих – Мизюня в образовавшейся пустоте мчится ему навстречу. Это на Невском, в разгаре дня!… Или Басков спешит по направлению к Исаакиевской площади, вдруг на набережной, в морозной неземной тишине – быстрое, прикосновение к локтю. Совершенно заиндевелая. Даже ресницы в инее. Куда, откуда? А вывернула из переулка, вижу – что-то знакомое. Времени, разумеется, ни секунды. Чмокнула в ледяную щеку – помчалась дальше. Метров через сто обернулась – помахала в воздухе варежкой. Потом еще через сто метров. Потом – еще и еще… По пустыне мороза, среди порхающих в бледном январском солнце снежинок… Пока не превратилась в точку за изгибом канала…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 13
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу После жизни - Андрей Столяров бесплатно.

Оставить комментарий