Похвала подлости - Борис Поломошнов

Конфуций, евангельский Матфей, Хуан Луис Вивес, Иммануил Кант и Бернард Шоу — при всех различиях между их позициями — по другую.

Битва продолжается.

СМЕХ ПРОТИВ СТРАХА

«Человек — единственный в мире, кто страдает так сильно, что вынужден был изобрести смех».

Фридрих Ницше

Эразм Роттердамский (он же — Герхард Герхардс. — Б. П., Е. П.) жил в страшное время: «Horribile dictum. Horribile audity. Horribile visu». — «Страшно сказать. Страшно услышать. Страшно увидеть».

Бояться было чего. «Все нельзя! Нельзя вести суетные разговоры, нельзя в мудрствованиях проявлять безбожное любопытство, искать истину за пределами катехизиса, нельзя жить по своему разумению! Все нельзя» [117, с. 93].

Один из лучших друзей Дезидерия (Эразма из Роттердама) Хуан Луис Вивес в своем письме ему (от 10 мая 1534 г.) с горечью отчаяния признался: «Мы живем в столь тяжелое время, когда опасно и говорить, и молчать» [117, с. 252–253], — ведь, согласно «Edict de la fe» («Эдикту о вере», подписанному главой католической церкви в 1525 г.) каждый был обязан доносить на любого, кто мог быть заподозрен в ереси. Аминь.

«Как бы страшась зимы холодной,Людей сжигали, как дрова».

Х. Л. Вивес [124, с. 187]

Человек не может постоянно жить в страхе. Страх подавляет волю, угнетает разум, заставляет забывать о чести и совести. Человек, находящийся в постоянном состоянии страха, перестает быть человеком. Или перестает жить.

Страшно бывает всем: и трусам, и героям.

Герой — не тот, кто ничего не боится, а тот, кто может преодолевать свой страх.

Героями, как, собственно, и подлецами, не рождаются. Героями, как и подлецами, становятся.

Героями восхищаются. Героев ненавидят. Героев боятся.

Для одних герой — идеал: для тех, кто сам хотел бы научиться превозмогать свой страх.

Для других герой — препятствие в достижении их собственных, подлых целей.

Для третьих герой — угроза их собственному, уже построенному ими на своей подлости и на чужой глупости и на чужом страхе, благополучию.

Само название главного детища Эразма Роттердамского — «Похвальное слово глупости» (чаще переводится как «Похвала глупости») содержит в себе не просто насмешку, а издевку над «святая святых», над «священной коровой», являющейся по совместительству еще и дойной для господствующих подлецов. Ведь благопристойная глупость, слепая доверчивость, инфантильная наивность и панический страх — лишь разные соски одного и того же вымени одной и той же дойной коровы: рабской покорности, приносящей господствующей и процветающей подлости баснословные барыши.

Издеваться над глупостью — значит подрывать устои такого «миропорядка», в котором «стабильный социальный мир» и «устойчивый порядок» обеспечиваются за счет всемирного (выражаясь современным языком, глобального. — Б. П., Е. П.) господства права как воли господствующего клана, возведенной в закон.

Подданный, лишенный предписываемой ему властвующими над ним подлецами, всячески насаждаемой и поощряемой ими в нем глупости, представляет собой реальную угрозу для их благоденствия и процветания.

Каждый сюзерен мечтает о том, чтобы был издан неотменяемый эдикт, согласно которому на лбу каждого лишенного глупости вассала было бы каленым железом выжжено: «Мыслю, следовательно, совершаю преступление».

Не зря же в древнекитайской книге «Даодэцзин» сказано: «Когда народ много знает и много понимает, им трудно управлять» [29, с. 320].

По прошествии двух с половиной тысяч лет после написания этой книги гауляйтер (генерал-губернатор) Польши Ганс Франк практически подтвердил сказанное древнекитайским мудрецом: «Священники будут оплачиваться нами, и за это будут проповедовать то, что мы захотим. Если найдется священник, который будет действовать иначе, разговор с ним будет короткий. Задача священника заключается в том, чтобы держать поляков спокойными, глупыми и тупоумными» [72, с. 634].

Наивно предполагать, что другие гауляйтеры других территорий и других времен руководствовались иными принципами.

Сохранилось письмо, относящееся к четвертому веку нашей эры, в котором его автор — некий Палладий, искренне сокрушаясь, делится со своим адресатом — неким Пасифилом своими, чрезвычайно волнующими его проблемами: «Не знаю, так ли у всех господ, но мне с трудом удается найти способ умерить сообразительность своих рабов (курсив — Б. П., Е. П.). Так природа часто портит полезное, если оно и существует, и смешивает желаемое с тем, что ему противоположно. Проворство переходит в преступление, нерасторопность же принимает вид услужливости; при этом она так же далека от живости ума, как далека она от злодейства» [116, с. 56].

Не случайно, что на невольничьих рынках Римской империи действовало законодательно закрепленное правило: продавец товара (раба) обязан в «сопроводительном документе» к продаваемому товару указывать все его недостатки, как то: болезни и другие физические изъяны, дурные наклонности, и… наличие образования — образованный раб стоил в два раз дешевле точно такого же, но необразованного.

Что касается «спокойных, глупых и тупоумных» подданных, то, как заметил Эразм Роттердамский в «Похвале глупости», «Все цари любят дурачков» [88, с. 47]: ими управлять легко. Примерно — как скотом, ведомым к его «светлому будущему», то есть — на скотобойню.

«Похвальное слово глупости» возникло не на пустом месте. Ему непосредственно предшествовала едкая и сочная «Адагия» (составленный и изданный Эразмом сборник пословиц и поговорок, сопровождавшихся его же толкованием и комментариями), и, как минимум, два «Корабля дураков»: один — написанный чернилами на бумаге; второй — красками на холсте.

Автор первого — Себастиан Брант (1457–1521 гг., доктор «обоих прав» — канонического и гражданского) — издал свой «Das Narrenschiff» («Корабль дураков») в Базеле еще в конце XV-го века — в 1494-м году. Практически сразу же после него свой вариант того же самого «корабля» — уже живописный — создает великий художник-философ Хиероним Босх — соотечественник и современник Эразма.

Вот что говорится в «Корабле дураков» С. Бранта: «Толпа дурней растет без конца. Все они… первое место отводят богачу, невзирая на то, что голова его украшена ослиными ушами…» [83, с. 36].

Воистину, благонравная глупость — благодатная почва для благоденствия подлости, что и фактически подтвердил вскоре после Себастиана Бранта, Хиеронима Босха и Эразма Юлий III — папа римский (1550–1555 гг.): «An nescis, mi fili, quantilla prudentia mundus regatur?» — «Сын мой, разве ты не знаешь, как мало ума требуется, чтобы управлять миром?»

То есть, достаточно сделать всех людей в мире идиотами, и — управляй себе на здоровье всем этим миром! Перспектива для подлеца — более чем заманчивая, и потому — горе тому, кто окажется у него на пути! Эразм Роттердамский оказался поперек дороги подлецов к их неограниченному господству. Оказался вполне добровольно и совершенно сознательно. Как же, в таком случае, ему удалось выжить в такой ситуации и дожить до преклонных лет? Ведь это же — явный парадокс, вернее, один из парадоксов, связанных с именем Эразма и с судьбой: его самого и главного его произведения — «Похвального слова глупости». Но всякий парадокс (от греч. παράδοξος — неожиданный, удивительный) есть противоречие, неразрешимое лишь с позиций формальной логики. С позиций же любой содержательной логики парадокс — не более чем мысль, существенно расходящаяся с общепринятыми представлениями. Любое мало-мальски значительное открытие обязательно проходит в своем становлении эту мучительную стадию: быть парадоксом. До тех пор, пока само не станет общепринятым представлением. До следующего парадокса.

ПАРАДОКСЫ СУДЬБЫ

«…и гений — парадоксов друг».

А. Пушкин

«Тройка, семерка, туз»… Судьба?

Три года (с 1509 г. по 1511 г.) Эразм из Роттердама созданную им «Похвалу глупости» не мог опубликовать.

Семь дней потребовалось ему для ее написания (см.: [66, с. 15]).

Полтысячи лет она находилась под запретом (с 1559 г., когда впервые был издан «Индекс запрещенных книг», утвержденный Верховным инквизитором Вальдесом, и по 1966 г., когда после многочисленных переизданий — дополненных и усовершенствованных — этот «Индекс» был упразднен).

В разное время компанию «Похвале глупости» в упомянутом «Индексе» составляли не только работы Джордано Бруно, Коперника и Галилея, что, в общем-то, было вполне прогнозируемым, но и труды французских просветителей-энциклопедистов, и (по-видимому — на всякий случай) «Три мушкетера» Александра Дюма-отца, и «Собор Парижской богоматери» Виктора Гюго [53, с. 35].