Внутренняя линия - Владимир Свержин

— Мне — сложно, — вспыхнул Дзержинский. — Разве что обриться наголо.

— Ну, это лишнее. Но визит к врачу можно было обставить не так помпезно.

Но перейдем к делу. Я думаю, сейчас ни для кого из нас уже не секрет, что в партии назревает раскол.

Многие старые партийцы, проведшие долгие годы в эмиграции, оторвались от жизни и не желают видеть реальной России. Они хотели бы этакую Швейцарию с утренним кофе и круассаном, как любит рассказывать товарищ Зиновьев. А ведь он не только глава города, носящего имя Ленина. Он также председатель Коммунистического Интернационала. Он, как и товарищ Троцкий, не хочет понять, что Советский Союз — не Швейцария.

Их не интересует, что такая великая крестьянская держава, как Россия, не имеет возможности стать могучей индустриальной страной в один момент.

Наше уважение к былым заслугам этих товарищей, к сожалению, позволяет им блокировать работу партии.

— Чего вы в этой связи ждете от меня, Иосиф Виссарионович?

— Я полагаюсь на вас, как на человека знающего, человека дельного и мудрого. Сейчас время предпринять решительные меры и остановить наметившийся раскол. Иначе государство рабочих и крестьян обречено на гибель.

Под руководством товарища Троцкого Советский Союз, не встав на ноги, истощит силы в бесполезных попытках разжечь пожар революции по всему миру.

— При нынешней ситуации — да. Но если опыты профессора Дехтерева окажутся успешными?

— Не будем торопить события. Возможно, мы стоим на пороге великого открытия. Открытия, позволяющего изменить все представления о войне. Но от опытов до внедрения в жизнь новых разработок проходят годы и десятилетия.

С товарищем Троцким у нас их может не быть. Положение Советского Союза очень шаткое. Не следует забывать — мировая буржуазия внимательно следит за каждым нашим шагом. Если информация об успехах профессора Дехтерева просочится через границу, наши враги захотят заполучить такое оружие. Время работает против нас, Феликс Эдмундович.

Мы не можем ждать, чтобы кризис в партии как — то разрешился сам по себе. Или мы победим, или нас сотрут в порошок.

Товарищ Троцкий — человек решительный. Ради поставленной цели он не остановится ни перед чем.

— Современный Бонапарт.

— Ваша оценка вполне совпадает с моей. Не зря же новый председатель Совета Народных Комиссаров оставил за собой пост наркомвоенмора. Мы с вами помним, что многие заговорщики в истории опирались на штыки.

— Вы полагаете, что товарищ Троцкий намеревается захватить единоличную власть в стране?

— Когда — то, еще на Царицынском фронте, мы сильно спорили со Львом Давидовичем о сути Красной Армии. В те дни он отстранил от командования товарища Ворошилова и поставил бывшего царского генерала. В запальчивости наркомвоенмор произнес фразу, которая занозой сидит в моей памяти. Я говорил, что золотопогонник не может вести в бой пролетарские отряды, но Троцкий возразил, что Красная Армия должна быть как редиска.

— Как редиска? — удивленно переспросил Дзержинский.

— Как редиска, — подтвердил Сталин. — Снаружи красная, внутри, по сути, белая. И он всё делает для этого. По его распоряжению в Красную Армию попало огромное количество бывших царских офицеров и генералов. Среди них встречаются люди, преданные революции, но таких немного. Большинство же спит и видит крушение нашего государства — первого в мире государства рабочих и крестьян.

Сейчас, когда их благородия спасли шкуры от революционного правосудия и красного террора, они успокоились и готовы ударить нам в спину. А ведь многие в партии смотрят на них с полным доверием.

Кстати, генералом, которого Троцкий поставил во главе армии в Царицыне, был тот самый генерал Самойлов. На сегодняшний день он не только преподает Троцкому дворянское искусство охоты, но и начальствует над всеми военно — учебными заведениями Московского округа. Вы представляете, какие идеи, какие мысли может вложить этот горе — воспитатель в головы молодых красных командиров?

А сколько таких генералов и офицеров, как Самойлов, на ответственных постах в военном аппарате? Мы помним, что даже выпускников Академии Генерального штаба — этой кузницы военных кадров самодержавия — в гражданскую войну сражалось на нашей стороне больше, чем на стороне белых! Как тогда, так и сейчас, за ними нужен глаз да глаз.

Мы не забыли историю с заговором в полевом штабе командующего вооруженными силами республики товарища Вацетиса. Тогда мы успели своевременно отреагировать и предотвратить крах советского военного управления. Теперь же нити заговора тянутся, вероятно, куда выше.

— Что мы можем предпринять, Иосиф Виссарионович?

Сталин подошел к окну и открыл форточку.

— Душно сегодня. Наверное, гроза будет. Апрель, а погода совсем как в мае.

— Новый план Москвы! — доносилось с Сухаревки. — Все улицы, все переулки, все закоулки, все повороты, все завороты, все тропы, все блохи, тараканы и клопы!

Торговцы, после облавы вернувшиеся на свои места, продолжили делать еще не отмененные, но уже приговоренные деньги.

— Только двадцать копеек! — продолжал тот же зычный голос. — Необходимо иметь на стене, чтобы мухам не заблудиться!

— Что я предлагаю… — Секретарь Центрального Комитета партии поглядел на главу Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, и тому очень живо вспомнился молодой Иосиф Джугашвили — грабитель банков. На деньги, добытые им, некогда проводился второй съезд партии социал — демократов в Лондоне.

— Я предлагаю, Феликс, не допустить раскол в партии и нанести удар до того, как новый Бонапарт пожелает взойти на трон на штыках своих золотопогонных гренадеров. Мы должны заблаговременно разоблачить заговор Троцкого против советской власти, против трудового народа.

— Но если такого заговора в действительности нет?

— Если такого заговора нет сегодня, он обязательно созреет завтра — это продиктовано самим ходом истории, логикой революционной борьбы. Но тогда предпринимать что — либо будет уже поздно. Можно не сомневаться — наш враг хорошо представляет, куда и когда наносить удар. И он не будет стесняться в выборе средств.

Не сегодня, так завтра товарищ Троцкий через верное ему офицерство будет искать связи с белой эмиграцией. Ему жизненно необходимо либо заручиться ее поддержкой, либо достичь нейтралитета, чтобы в решающий момент не ждать от закордонных центров удара в спину. — Сталин достал трубку, набил табаком и не спеша закурил. — У вас, товарищ Дзержинский, имеется опыт удачной борьбы против опаснейшей террористической организации такого сильного конспиратора, как Борис Викторович Савинков.

— Вы говорите об операции «Трест»?

— Именно так. Я думаю, вам следует хорошенько подумать о новой операции. Ну, скажем, «Картель».

Сталин замолчал и выдохнул дым, испытующе глядя на «железного» Феликса, а в комнату влетело залихватское:

— Клопы подыхают, блохи умирают, моль летает, тараканы опасаются, мухи промеж себя кусаются. Единственная натуральная жидкость! Верное средство! Купите больше — семейству еще откажете в наследство!

— Я полностью с вами согласен, Иосиф Виссарионович, — после затянувшейся паузы медленно произнес Дзержинский.

— Это хорошо. Хорошо, что мы поняли друг друга.

— Думаю, в этом деле можно использовать подполковника Шведова, проходящего у нас по делу о покушении на товарища Троцкого.

Сентябрь 1614

Князь Пожарский медленно проехал меж понурых бородачей со связанными за спиной руками. Чуть поодаль, у самого входа в ямской двор, громоздилась куча брошенного оружия — не абы какого, но все же.

— Да — а, братец… — князь Дмитрий погладил седеющие усы, — лихо ты их. На такую — то ораву — и в одиночку!

— Отчего же в одиночку? Казаки Варравы в самый раз подоспели. Как и говорено было, — ответил Францишек, в православном крещении — Федор Згурский.

— Оно, конечно, верно. Да только в самую пасть ты голову сунул.

— Мне место то давно уж подозрительным казалось. В Москву ли, от Москвы ехать по этому тракту, а повелось так — с постоялого двора люди уезжают чуть свет, далее их никто не видит. И по дороге — ни крика, ни шума, ни следов каких. Вот я и сообразил, что отсель из тех, кто пропал, никто, поди, и не выезжал. А что люди сани да кибитки видели — то лишь игра, морок. Сами разбойнички, переодевшись, и ехали. Следы путали.

— Молодец, удумал.

— Что удумалось, что Варрава надоумил. Он же сам в младые годы разбойничал. Как — то на монастырский обоз напал, а там охрана знатная. Изловили его, да и положили на суку вздернуть, но тут ему свезло — аккурат канун Христовой Пасхи был. Вот в память о разбойнике, которого в тот день помиловали, и Егория жизни не лишили. С тех пор к нему прозвание «Варрава» и пристало.