Скажи что-нибудь хорошее - Татьяна Огородникова

Ивану было неведомо, что такое склонность к садо-мазо, особенно у животных, поэтому он продолжал унижаться перед соседями и просить их забирать Бедняжку к себе на пмж каждый раз, когда он заставал внука у пенной ванны с котом на руках, обнаруживал кошачью миску, наполненную свежевыкопанными червями, предназначенными для насильственного кормления животного, натыкался на дико орущий под ногами, черный, прорезиненный мешок из-под старых сапог… Всякий раз кот снова оказывался в милом ему плену. Он сам хотел, чтобы над ним издевались, а может, это и была его интересная, наполненная приключениями и опасностями, настоящая жизнь.

Предметом изучения для Матвея был не только кот. Мальчик с интересом наблюдал, взлетит ли стрекоза без крыльев, по очереди отрывая одно за другим; вылупится ли цыпленок из вареного яйца, если оно будет высиживаться привязанной за окорочка несушкой; какая из двух половинок червяка быстрее проделает дырку в яблоке… Немного позже Мотя пристрастился к ловле и изучению лягушек, причем изучал он их совершенно натуральным садистским способом, надувая через трубочку. За это тоже был порот неоднократно. Почему-то во время порки Матвей не чувствовал агрессии, исходящей от деда. Тот порол как бы по обязанности, а на самом деле любил пацана и, кстати, сильно переживал, если чувствовал, что приложил к наказанию излишние усилия.

– Больно? – спрашивал Иван внука, как бы извиняясь.

– Не-а, – выкрикивал непоседа, натягивая штаны на ходу, видимо, уже наметив следующую жертву. У Матвея было огромное количество дел. К тому же на следующий год ему нужно было идти в первый класс.

Иван с тоской думал, как же такой резвый парень высидит 45 минут на одном месте… И еще он переживал, что с момента поступления внука в школу он будет видеть его всего полдня. Дед любил парня до смерти, как когда-то непутевую дочь Зойку.

6. Георгий

– Ну вот, – укладывая хрупкую ношу на жесткую спартанскую кровать, приговаривал Георгий, – это – твоя гостиница на ближайшее время, а может на всю жизнь.

Пашка, запыхавшись от быстрой ходьбы, появился в проеме и оперся обеими руками на косяки, чтобы отдышаться. Он услышал последнюю фразу извозчика и гневно прошептал:

– Ты что сказал сейчас?! Зачем я ее сюда привез? На всю жизнь я ее мог бы и в Москве оставить, там конечный срок – две недели, хотя бы на лекарствах без мучений продержалась. А ты, что ты имеешь в виду? Давай, зови сюда вашего хваленого колдуна, прямо сейчас зови!!! – Пашка чуть не поперхнулся слюной, когда ямщик поднял на него прозрачные глаза.

– Нет здесь никаких колдунов, Шило, – спокойным голосом отчеканил он. – А если ты искал колдунов, то к ним и поезжай.

Пашка забыл, что надо соблюдать тишину. Он немного занервничал под взглядом странного возничего, но сдаваться не собирался:

– Слушай, ты, водила лошадиный, я не для того сюда ехал и искал это проклятое место, чтобы и здесь завтраками кормили. – Шило медленно наступал на мужика, стоящего в двух шагах от кровати, на которой, распластавшись в забытьи, лежала Евгения.

Пашка привык, что в его жизни не было авторитетов, он либо добивался цели, либо был готов умереть. Возничий был повыше ростом и шире в плечах, но старше и неповоротливей, размеры препятствия никогда не останавливали Пашку перед боем. Пашкина агрессия и скорость почти никогда не оставляли противнику шансов для победы. Тем более что он был мастером спорта по боксу. Шило уже анализировал, с какой стороны он нанесет удар, если вдруг гигант бросится в атаку. Тот, однако, не проявлял никаких признаков испуга или агрессии. Он просто смотрел прямо в переносицу разъяренному Пашке. Отступать было не по понятиям, Шило продолжал двигаться на врага, но более мелкими шагами. Когда до цели осталось сделать пару движений, а та по-прежнему не реагировала на злобный выпад, Пашка вдруг почувствовал, как его накрывает огромная туша, правая рука оказывается завернутой за спину, а лоб упирается в стену.

Спокойный голос над головой произнес, даже как будто ласково:

– Послушай, Шило, не мешай мне работать. Я же сказал, завтра приду. Сделаю все, что могу. Я по-другому не умею. – Он продолжал удерживать Пашку в унизительной позе.

Пашка растерялся от неожиданности.

– Так ты и есть доктор? – только и смог вымолвить он.

– Я и есть. Ложись, отдыхай. – Георгий ослабил хватку. – Давай, выбирай, где будешь спать: на раскладушке здесь или в соседней комнате? – Он отпустил руку.

– Да уж лучше на раскладушке, – автоматически ответил Шило. Он был поражен.

– Ну вот и хорошо. Спокойной ночи, – пожелал мужик и неслышно вышел из комнаты. Шило некоторое время постоял в растерянности, проклиная все на свете. Зачем он, идиот, поддался на эти дурацкие россказни про чудеса, зачем он заставил Женю вытерпеть тягостную дорогу, когда она и так находилась при смерти, зачем вообще мешать человеку проживать и заканчивать свою жизнь так, как ему положено судьбой… Нет, все это – полная чушь, бред. Если бы не Анька, он бы ни за что не поволок Евгению умирать в это забытое Богом место, глушь, где и «скорую-то» не найдешь днем с огнем. Весь этот бабский бред – ясновидящие, целители, гадалки, хиллеры… Какой же он дурак! Правду говорят, любовь делает человека слепым, глухим, а по Пашкиному мнению, еще и тупым. Он, видимо, потерял разум, когда отказался от услуг дорогущей американской клиники в столице, где хотя бы условия и уход были соответствующими. Почему он поверил этой кареглазой медсестре Аньке, которая, может, уже сейчас уложила на оплаченное место своего обреченного папашу. Его она почему-то не отправила к этому волшебнику Изумрудного города. А теперь – пожалуйста, пациентка съехала, место оплачено и свободно!

Пашка уже ничему не удивлялся, он прекрасно знал, что в современном мире позиции благородства, честного слова, ответственности и бескорыстия сильно отодвинуты на задний план. Недавно он услышал от близкого товарища фразу: «Репутационные издержки никого не волнуют» и крепко задумался. Так и не сумев найти ответа на вопрос «что это такое», Пашка попросил у друга разъяснений.

– Ну как, – ответил друг, – раньше существовала просто репутация, понятие железобетонное. Если у тебя нашлась пара-тройка рекомендаций от проверенных в бизнесе и в житейских вопросах людей, – ты мог обратиться к кому угодно и за чем угодно. Люди делали несколько звонков, получали отзывы и понимали, что рекомендация – это отвечать за базар. Если ты поручился за своего знакомого, значит, принял на себя обязательства, конечно, в случае непорядочности этого знакомого. Взял в долг, попросил лодку на выходные, дачу, в дочку влюбился и так далее. В сущности, жизнь по понятиям и репутация – одно и то же. – Друг задумался. – Ну, раньше так было.

– А сейчас? – заинтересовался Пашка. Он думал, что так и должно быть. Но приятель его разочаровал своим ответом:

– Сейчас все пытаются как-то сгладить, дать фору, что ли. Наверное, чтобы тебя не считали полным моральным уродом, если ты не соответствуешь понятиям. Смотри сам: уже немного можно жить двум мужикам (типа один раз – не пидор), брак бывает уже семи или восьми видов (все для того, чтобы в принципе он существовал), подмоченная репутация (а на самом деле люди из-за этого раньше делали харакири и стрелялись на дуэли) называется просто репутационные издержки. То есть репутация в целом такая же прекрасная, просто человек пару раз обосрался, но это можно не засчитывать… Понятно?

– Понятно, но не очень, – кивнул Пашка, но вдруг резко изменил мнение: – Хотя нет, мне не понятно.

Шило, несмотря на крутой нрав, любил, когда все жили по-честному, или по понятиям. Не бери в долг, если отдать не сможешь; не болтай лишнего; отвечай за базар; не бей лежачего; не будь рабом инстинктов; не иди на поводу у баб; блюди ответственность за своих близких. Вот и все, что требовалось, по мнению Пашки, чтобы считать себя порядочным человеком и настоящим мужиком. Это мировоззрение сложилось как раз от того, что своего отца Пашка никогда не видел. Его воспитали мужики.

Шило отвлекся от воспоминаний, вернувшись в настоящее. Да, условия не очень, – подумал он, оглядевшись.

У стены стояла сложенная раскладушка, рядом с которой прямо на полу лежала аккуратная стопочка постельного белья. Неподалеку ютился прибитый к стене рукомойник с алюминиевым поддоном, где одиноко коричневел кусок неровного коричневого мыла на помятом алюминиевом блюдце. Пашка не верил, что он мог попасть в такие условия для того, чтобы вылечить самого дорогого ему человека на земле. Он испытал приступ уныния и беспросветной тоски. «Господи, неужели она и правда должна умереть?? За что?? Ей-то за что??»

Пашка проигнорировал раскладушку и аккуратно, стараясь не шуметь, разложил свою постель прямо на полу. Невзирая на неудобство и беспокойство, он мгновенно погрузился в глубокий сон.

Если бы Бог одарил меня еще одним мгновением жизни, я бы одевался скромнее, валялся бы на солнце, подставив теплым лучам не только мое тело, но и душу. (Габриэль Гарсиа Маркес)