Доброволец. Записки русского пехотинца - Михаил «Норман»

А потом приходит день, полный хмурыми, вооруженными людьми с небритыми, серыми от недосыпания лицами, с суетой, прибывающими и убывающими машинами, хлопками выстрелов на стрельбище, где тренируется очередная партия новичков, выходами патрульных групп и прочей рутиной, занимающей промежуток от ночи до ночи. И так проходит время.

ЛНР, Комиссаровка, декабрь 2014г

Лежка снайпера в «Доме Павлова»

Ночь и солдат

Пятно света от карманного фонарика скользит по ступенькам, затем высвечивает площадку и проход на этаж. Войдя в коридор, стараюсь топать посильнее: шаги гулко звучат в пустом здании. У нужной двери останавливаюсь, выключаю фонарик.

– Кто там? – Слышится изнутри.

– Норман. Смена.

– Заходи.

Обширная комната погружена во тьму. Белеют прямоугольники давно вышебленных артобстрелом окон, теперь затянутые пленкой. Смутно виднеются столы, очертания кульмана, – когда-то здесь находился проектный отдел. В углу шевельнулась тень, на миг напротив окна показался и вновь исчез темный силуэт.

– Ну, как тут?

– Как обычно, стреляют. – В мою протянутую ладонь ложится кирпичик коротковолновой рации. – Половина заряда. Удачи тебе.

– Спасибо.

Шум закрываемой двери, удаляющиеся шаги. Все, я один, опускаюсь на стул, еще хранящий тепло предшественника. Сняв с шеи автомат, кладу его на стол, стволом к двери, рядом с направленным в окно пулеметом. Тут же лежит пара сигнальных ракет, на полу, возле стены – гранатомет «муха». Осматриваюсь: за куском оконного стекла, закрывающим разрез в пленке, раскинулась темная декабрьская ночь, с ледяным ветром и грохотом выстрелов. Скоро новый, 2015 год. В салютах точно недостатка не будет.

НП расположен в угловой комнате на третьем этаже административного здания. Прямо передо мной бетонный забор с «колючкой» уходит вперед и вправо. Он огораживает двойным кольцом всю промзону, занимающую почти квадратный километр. Слева от забора лежит поле и деревня, на которую можно посмотреть из соседнего окна, а напротив – обсаженная деревьями и кустарником железнодорожная насыпь. Она же – условная линия фронта. «Железка» идет к Дебальцево, а сразу за ней начинается нейтральная полоса, перечеркнутая шоссе. Километрах в полутора-двух лесной массив. Там уже враги. А где-то за лесом опорный пункт противника – занятое ВСУ село Чернухино. Обзор с этого края не самый лучший: метров на триста влево и на сотню прямо. Дальше, за ЖД трудно что-то разобрать сквозь ветки деревьев, да и темно. Этот край обороны нашего гарнизона считается почти безопасным: левее и чуть впереди, уже за «железкой» стоят казаки, контролирующие ЖД переезд и бывшую автозаправочную станцию. Они там окопались давно и в серьез, надежно перекрывая огнем ближнее предполье. Поэтому у меня нет прибора ночного видения – он нужнее в другом месте, на правом фланге, где стоит так называемый «Дом Павлова», – вот в этом месте бывает горячо.

Подношу рацию ко рту и нажимаю на кнопку передачи:

– Я пост четыре. Заступил на дежурство. Прием.

– Пост четыре, я пост один, принял.

Это дежурный по «погребку» – оружейке, он же пост один. Хорошо ему сейчас: сидит под землей, при свете и в тепле, пьет чай и слушает рацию. Рядом в ожидании выхода треплется о чем-то патрульная группа. Если на фронте бывает идиллия, то вот она.

Украдкой бросаю взгляд на часы: 10 минут второго. Меня сменят в 4 утра. Маловато нас здесь, поэтому смена занимает три часа вместо уставных двух. Ничего, в первые дни было куда хуже.

Локти на холодном подоконнике, глаза глядят, глядят, глядят в промозглую ночную тьму, слух ловит малейшие оттенки звуков. Где-то грохочет, видно, бьет тяжелая арта. Звуки разрывов смешиваются с ревом орудийных стволов. Потом откуда-то, кажется, слева и гораздо ближе доносится с полдюжины сдвоенных гулких хлопков. Минометы. Вдруг, где-то впереди, возникает яркая вспышка. Разрыв высвечивает край далекого леса. Во что это наши ударили? Вопрос, как всегда, не имеет ответа. А вот еще вопрос: почему на этой войне артиллерийские бои вечно разыгрываются ночью? Днем, обычно, стоит тишина, но уже часов с семи вечера «бабахи» слышатся все чаще. Словно артиллеристы кого-то стесняются.

Под окном звук шагов. Вдоль забора удаляются две фигуры: ночной патруль отправился на обход. Я хорошо знаю их путь: от калитки рядом с административным зданием по дорожке вдоль траченной осколками стены, вдоль «железки» где кустарник примыкает к забору. Оттуда в любой момент может вылететь граната… Потом справа возникнет темный силуэт «Дома Павлова» и станет чуть полегче: все же там круглосуточно дежурит наш дозор. Дальше длинный переход, метров пятьсот мимо угольного террикона и вновь поворот. Можно перевести дух: дальше за забором видны дома деревни Комиссаровка, а это уже тыл. Но расслабляться все равно не стоит. Тыловая часть промзоны – сплошь брошенные или недостроенные цеха, где можно хоть батальон скрытно разместить. Патруль высматривает свежие следы на снегу, продвигается вперед, докладывая о перемещении: «Я патруль, точку 3 прошел… точку 4 прошел… точку 5 прошел». Тихонько похрустывают по наледи ботинки, патроны в стволах «калашей», дистанция между патрульными 3—5 метров. Вот уже и административное здание показалось… Дом, милый дом!

Окна корпуса темные, но если глянуть в тепловизор, то одно из них будет ярко светиться: там узел связи, на нем двое: Чукча и Ветер. Один сейчас спит на раскладушке, другой сидит среди разной мудреной аппаратуры и слушает эфир, иногда передавая или получая радиограммы, но главным образом сканируя частоты, фиксируя радиообмен противника. «Пан комадир, дозвольте обстрелять „зеленку“. А шо так? Да дюже страшно. Ни, нэ дозвлоляю». У связистов своя война, свои задачи, свое видение поля боя. Они выходят из своей кельи только в столовую, да и то по очереди. Они света белого не видят, и в то же время видят гораздо больше любого из нас. У них там не только радио, но и спутниковая связь и еще куча всего, а нам, простой пехоте, к ним нельзя. Я как-то раз поднялся: интересовали углы и расстояния для расчета минометной стрельбы. Выяснил все, что нужно и отправился с предложением к командиру, а с тем сделалась форменная истерика. Устроил разнос и связистам, и мне, так, что всякое желание выступать с инициативами пропало. Давно подозреваю, что связисты тут главные, а мы – просто их охрана. Разведчики и учебка прилагаются в довесок. Вот и Кирдык, начальник связи всей бригады днюет у нас и ночует.

Современный человек, воспитанный кинематографом воображает войну каким-то захватывающим действом, полным опасного драйва и жестокости. А она, в основном, совсем не такая. Война на 910 состоит из рутины. Наверное, во Вьетнаме или Афгане было так же. Солдат на войне постоянно занят, но отнюдь не совершением подвигов или военных преступлений, а вещами куда более приземленными: караульной службой, хозяйственными, инженерными, техническими работами, сопровождением грузов, патрулированием местности, военной учебой в конце концов. На сон остается мало времени… Спутник солдата на войне на самом деле не адреналин, а недосып и тупая усталость. А противник, враг… до сих пор с солдатами враждебной стороны я сталкивался лицом к лицу лишь в тылу. Вспомнились хмурые небритые мужики с простыми славянскими лицами, в потрепанном разномастном обмундировании, подметавшие улицы в Алчевске. Военнопленные. В них не было ничего чуждого или враждебного: самые обычные мужики. Ну, а какими им еще быть? На современной войне противник, обычно, безлик. Он проявляет себя огнем артиллерии, минами на дорогах и в «зеленке», пулями снайперов, но редко когда представляется случай толком его рассмотреть. Это война слепых великанов, вооруженных огромными огненными дубинами, которыми они крушат все подряд. Солдат на ней не герой, а винтик, – куда завинтили, там и стоит, делая свое маленькое, почти незаметное дело, чем и я сейчас, собственно, занимаюсь: стою, вернее сижу, смотрю в темноту.

Все так же дует ледяной ветер, все так же качаются обледенелые скелеты деревьев и ни зги не видать. «Прожектор осторожно шарит по пригорку, и ночь от этого нам кажется темней. Который месяц не менял я гимнастерку, который месяц не расстегивал ремней….». Вод ведь песенка: текст простейший, с детства ее слышал, а понял только теперь.

Темноту за окном раздирает длинная пулеметная очередь, еще одна. К пулемету присоединяется трескотня автоматов, затем хлопает два взрыва: скорее всего, гранаты из подствольников. И тишина.

Поднявшись со стула, перемещаюсь к соседней стене, отодвигаю лист пенопласта, прикрывающий угол окна: ледяной ветер мгновенно вонзается в кожу сотней мелких иголочек. Щурясь, смотрю в ночь. Стрельба стихла также внезапно, как и началась. Это казакам на АЗС что-то померещилось, или не померещилось. ДРГ обеих сторон шастают здесь друг к другу, как к себе домой. С тех пор, как у противника прошла ротация и под Чернухино прибыли свежие части среди которых, по слухам, находится и добровольческий батальон «Кривбасс», обстановка накалилась и ночные перестрелки стали обычным явлением.