Девочка из страны кошмаров - Павел Марушкин

— В прежние времена я бы выставил кухарку за порог, приготовь она этакие помои! — бормотал себе под нос Эрл, растирая правый бок. В печени теперь поселилась тупая ноющая боль. Птицелов прошел еще несколько кварталов, чувствуя себя все хуже и хуже; а потом в глазах у него помутилось, тело прошиб холодный пот, а к горлу неудержимо подкатил едкий горячий комок. Старик еле успел свернуть в подворотню, прежде чем его вывернуло наизнанку.

— Какого дьявола! — прохрипел Эрл, отплевываясь: расползающаяся по земле лужа была темной от крови. На поверхность сознания, извиваясь, будто змея, всплыло мерзкое холодное слово «отрава». Выходит, враги добрались и до него…

Трясущимися руками Птицелов рванул из-за пазухи сверток, разодрал скрюченными пальцами пергамент. Тускло блеснула сталь. Порох и пуля уже в стволе, надобно лишь вставить капсюль… Прежде, чем ему это удалось, Эрл рассыпал почти всю коробку. Новый спазм заставил его рухнуть на колени. Отдышавшись немного, он встал, цепляясь за стену. Ничего… У него хватит сил, чтобы доползти и глянуть в глаза отравителям…

Прохожие шарахались в стороны при виде безумного, вооруженного пистолетом старика, шатающегося из стороны в сторону. Эрл не замечал испуганных взглядов, не слышал ропота за спиной. Он изо всех сил боролся с грызущей внутренности болью; боролся, чувствуя, что безнадежно проигрывает в этой схватке, но тем не менее заставляя себя сделать следующий шаг, потом еще один… И еще… Тут мостовая вдруг вздыбилась — и с размаху ударила его в лицо, а потом все вокруг окутала тьма.

* * *

Удильщик — Кракену

Милостивый государь! Если Вы читаете сие послание, то знайте — случилось худшее из возможного.

Согласно правилам, с этого момента ячейка в Уфотаффо считается уничтоженной; и тому, кто заступит на мое место, придется все начинать заново. Надеюсь, фортуна отнесется к нему благосклоннее, и звезда нашей надежды не канет за горизонт.

Засим откланиваюсь, покорнейший слуга Короны.

ГЛАВА 2

Экономка, будто маленький паровой буксир, деловито рассекала сумрачные анфилады комнат. Девочка еле поспевала следом; остаться одной в этом чужом, неприветливом, наполненном застоявшимся воздухом доме ей совершенно не улыбалось. Наконец провожатая толкнула очередную дверь — и Кларисса робко переступила порог гостиной.

Тут было гораздо светлее: на улицу выходили большие окна. Середину комнаты занимал стол, накрытый белоснежной крахмальной скатертью. У противоположной стены возвышался роскошный, похожий на кафедральный собор дубовый сервант. Многочисленные полки оккупировали помпезный хрусталь и фарфор; стоило сделать шаг, как что-то начинало звенеть и дребезжать.

За дальним концом стола восседала дама лет шестидесяти, одетая в темное кружевное платье. Голову ее венчала высокая старомодная прическа, удерживающая форму за счет множества шпилек, торчащих наружу, словно иголки кактуса. Но сильнее всего Клариссу поразили глаза этой женщины: правый, маленький и невыразительный, то и дело прятался за тяжелым черепашьим веком, зато левый, бледно-голубой, был почти вдвое больше и все время, не мигая, пялился в одну точку.

По правую руку от нее располагалось кресло-коляска, страшно неудобное на вид. Там сидело нечто похожее на мумию; по крайней мере, почти столь же древнее, высохшее и морщинистое. Слева занимал место плечистый темноволосый горбун. В отличие от обитателя коляски, он казался вполне живым, даже слишком: длинные мускулистые руки этого господина не знали ни минуты покоя. Нервные пальцы то и дело поправляли заправленную за воротничок салфетку, перекладывали с места на место вилку либо принимались играть часовой цепочкой, свисающей из жилетного кармана.

Рядом с горбуном на высоком стуле вертелся из стороны в сторону рыжеволосый мальчишка, очень похожий на маленькую шкодливую обезьянку: стоило гостье переступить порог, как он тут же принялся корчить ей гримасы. Напротив мальчика расположились две женщины, должно быть, сестры: добрые бессмысленные лица их с отсутствующим выражением водянистых, навыкате глаз были одинаковы, будто две капли воды.

Экономка отступила чуть в сторону и вопросительно уставилась на девочку тем самым взглядом, за которым обычно следует вопрос: «А что теперь надобно сказать?»

Кларисса робко поклонилась, придерживая пальцами складку платья.

— Здравствуйте, — выдохнула она и несмело улыбнулась. — Меня зовут Кларисса Квантикки…

— Ну и уродина! — громко, на всю гостиную, объявил мальчишка и захихикал.

— Тише, тише! — обронил горбун, неодобрительно покосившись на своего соседа, и добавил вполголоса: — Не надо так говорить; это просто… Э-э… Такая наследственная болезнь.

Высокая прическа на том конце стола величаво качнулась.

— Какая прелесть! — кисло произнесла разноглазая дама. — Ну а я — Аида Двестингаусс, хозяйка этого дома. Надеюсь, тебе понравится здесь и ты не доставишь нам много хлопот. Садись к столу, сейчас подадут обед.

Прислуживал знакомый девочке костлявый Виттиго. Кларисса так и не поняла, имя это или фамилия; по-другому к долговязому никто не обращался. В доме дворецкий не носил цилиндра, зато щеголял плавно переходящим в лысину лбом, округлым и блестящим, словно бильярдный шар. Обнеся всех тарелками, он подкатил кресло-каталку вплотную к столу и со скрежетом повернул некий рычаг, в результате чего парализованный занял почти вертикальное положение. Экономка принялась за кормление. Девочка зачарованно наблюдала, как старец глотает жидкий бульон — ложка за ложкой, совсем не шевеля губами; только кадык ползал вверх-вниз по жилистой шее…

— Нехорошо смотреть другим в рот! — внезапно прошептала одна из двойняшек, укоризненно качая головой. Кларисса порозовела и опустила глаза.

Обед ей определенно не понравился. Во-первых, вся еда здесь была какой-то безвкусной — то ли недосоленной, то ли переваренной. Во-вторых, строгая очередность блюд оказалась неприятным сюрпризом: когда руки в белых перчатках то и дело убирают из-под носа недоеденную тарелку, поневоле теряешь аппетит!

Утолив первый голод, обитатели дома завели беседу. Тон задавала Аида; и поначалу разговор вертелся вокруг хозяйственных дел и закупок. Дорожало все: мясо на рынке, овощи в зеленной лавке, уголь — хорошо, что успели взять воз по старым ценам! Засыпанного в подвал должно хватить до весны; разумеется, если не транжирить, — Виттиго, Магния, вы слышите? Дворецкий и экономка согласно кивали в ответ.

— То ли еще будет! — Горбун нервно промокнул губы краешком салфетки. — Умные люди поговаривают о войне. Похоже, не за горами такие перемены, что нынешние времена мы будем вспоминать с грустью и умилением.

— Умные люди! — презрительно фыркнула хозяйка. — Где, скажите на милость, вы с ними беседовали! Я умоляю, Йойо, оставьте эти вздорные домыслы газетчикам и займитесь лучше вашей медициной…

— На этот раз все куда серьезнее! — живо возразил горбун. — Не в укор будь сказано, вы редко бываете на улице и вряд ли могли видеть то, что подмечаю я. Люди встревожены, Аида; повсюду происходит некое не вполне понятное брожение умов… А газеты, к слову, пестрят дифирамбами в честь наших храбрых моряков, с риском для жизни бороздящих просторы Кариатики… Ну и традиционными проклятиями в адрес флота Бриллиантиды. Если и дальше все будет идти таким манером, то к лету как пить дать отыщется casus belli, вот помяните мое слово…

— Увольте меня от политики! — поморщилась госпожа Двестингаусс. — Впрочем, ежели хотите, можете вечером задать вопрос.

Последние слова она произнесла со странной интонацией. Йойо оживился, радостно потер ладони:

— Так и поступим, в самом деле!

Он хотел еще что-то добавить, но в это время дворецкий принес десерт, и все внимание горбуна вновь сосредоточилось на еде. Однако Кларисса успела заметить брошенный в ее сторону взгляд — острый и заинтересованный.

После обеда девочка вновь оказалась предоставлена самой себе. За окном неожиданно распогодилось, выглянуло солнце. Сидеть в каморке не хотелось, бродить по дому — тем более. Оставшись никем не замеченной, Кларисса прошмыгнула черным ходом и очутилась на заднем дворике. Здесь было уютней, насколько вообще может быть уютно на холодном осеннем ветру. Мокрые бурые листья чуть слышно шуршали под ногами, с голых ветвей деревьев в изобилии свисали желто-красные мелкие плоды. Кларисса сорвала один. Повинуясь внезапному порыву, она куснула морщинистый бок и тут же скривилась.

— Они нонче кислющие, — раздался чей-то голос. — С райскими яблочками всегда так — надо, чтобы их прихватило как следует морозом, тогда станут слаще.

Кларисса удивленно вскинула глаза. Дворик был огорожен невысокой оградой, и сейчас ее непринужденно оседлал одетый в лохмотья лопоухий мальчишка.