Тайна темного подвала - Патриция Вентворт

Девушка снова улеглась в постель. Должно быть, это вещи Лилиан. Не Харриет, точно не Харриет. Она принялась гадать о том, что носит Харриет и как могут выглядеть ее вещи, но вдруг, затаив дыхание, остановилась, ошеломленная внезапной мыслью: "Да какая тебе разница!

Что еще может иметь значение, кроме того, кто ты такая и как здесь очутилась?" Волна ужаса нахлынула на нее — древний как мир инстинктивный страх перед неведомым, боязнь заблудиться в незнакомом пространстве, где даже земля под ногами полна опасностей. Надежная с виду твердь может вдруг обернуться зыбучим песком, скала — расступиться под напором подземных вод. На мгновение этот страх почти лишил ее способности мыслить. Но потом его мутные клубы рассеялись, и девушка вновь обрела силу и мужество, так ей необходимые, чтобы начать новый день.

Глава 6

Спать больше не хотелось. Часов у нее не было, но судя по свету за окном было уже больше шести. Энн потянулась за сумочкой и пересчитала лежащие там деньги. Во внутреннем отделении оказалось десять однофунтовых банкнот.

А в маленьком наружном кармашке — несколько пенни, шестипенсовик и шиллинг, сдача от платы за автобус. Но за недавнюю поездку в такси она тоже должна была заплатить. Да, так и было, вспомнила девушка. Еще в сумочке лежал обыкновенный карандаш с оловянным колпачком, ярко-зеленый и уже порядочно истертый карманный календарик, украшенный букетом из розовых и красных цветов, и бледно-желтый носовой платок без каких-либо меток.

Платок навел ее на мысль осмотреть карманы юбки и жакета, заботливо убранных Томасиной в гардероб. Вещи одиноко висели посреди пустого шкафа, и это заставило Энн испытать какое-то смутное горькое чувство, как будто ее саму забыли, забросили. Она, однако, отмахнулась от этого ощущения и вынула вещи. Это был серый, с легкой голубизной, костюм. К нему прилагалась голубая же рубашка. Пройдясь по карманам жакета, Энн обнаружила лишь носовой платок, голубой, в тон рубашке. На полке серванта нашлась и шляпка, очень милая, маленькая, с черными и голубыми перьями. На секунду Энн подошла совсем близко к тому, чтобы вспомнить, где и когда купила эту шляпку, но стоило ей напрячься, как смутное воспоминание мгновенно потускнело, не успев обрести четкие очертания. А вот и ее туфли — простые, черные, изящные. И нейлоновые чулки в мелкую сеточку. Энн вдруг замерла, держа их в руке. Вот она покупает чулки, и девушка-продавщица говорит: «Вот эти неплохие», а Энн отвечает: «Нет, мне нужны потоньше». Миг — и картинка исчезла.

Это немного расстроило девушку. Она забралась обратно в постель, и вскоре на пороге появилась Томасина с подносом. Очевидно, ей не хотелось разговаривать, она молча поставила поднос на стол и вышла. Энн поднялась и принялась одеваться.

Когда она двинулась вниз по лестнице, сзади раздались шаги Харриет. Та неловко замялась и через мгновение медленно, неохотно зашагала дальше.

— Доброе утро! — поздоровалась Энн.

Ответом ей был странный взгляд. Впоследствии она пыталась найти для него определение, но так и не смогла.

Взгляд отчасти любопытный, отчасти обиженный. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем Харриет соизволила отозваться на приветствие Энн, да и тогда лишь пробормотала нечто совершенно неразборчивое. После чего чуть не бегом обогнала Энн и скрылась.

Добравшись до холла, девушка в нерешительности остановилась, не зная куда идти. И тут сзади, на лестнице, появилась говорливая Лилиан.

— Надеюсь, ты хорошо спала. После долгой поездки по-разному бывает — кто-то спит как убитый, а кому-то не спится. Моя старая няня всегда говорила: что увидишь во сне в первую ночь на новом месте, то тебя там и ждет. Но все это, конечно, чепуха.

Они пересекли холл и вошли в столовую. Там их ждала овсянка, кувшин молока и чай в старомодном чайнике с гигантской клубничиной на крышке.

— Не знаю, что ты обычно ешь на завтрак. Мы-то ограничиваемся овсянкой, но, я думаю, на кухне есть бекон и яйца, так что, если хочешь, позвони, и Томасина тебе все принесет. А потом, полагаю, нам следует заняться поисками твоего багажа. Где ты его в последний раз видела?

— Не помню…

Лилиан подняла глаза от тарелки, куда осторожно накладывала овсянку.

— Вот, это тебе. И молоко… нам приносят замечательное молоко. А вот сахар… ты ешь с сахаром?

— Нет, спасибо.

— Тогда соль — в общем, бери, что хочешь. Так о чем мы говорили? А, о твоем багаже. Где ты его видела в последний раз?

— Я… правда не знаю…

В столовую вошла Харриет и села напротив Энн. Потянувшись к стопке конвертов, она вытащила два, распечатала один из них и с головой погрузилась в чтение.

Лилиан продолжала щебетать:

— Мне всегда казалось, что не следует читать письма за завтраком. Мой папа тоже этого не любил. Конечно, он-то принадлежал к поколению тех, кому слуга приносил почту на подносе. И никто из нас не смел и помыслить о том, чтобы забрать свои письма до того, как папа просмотрит корреспонденцию. А о чем это я говорила, когда вошла Харриет? Ах да, о твоем багаже. Так что, ты сказала, с ним произошло?

— Я не знаю.

— Ну, мы должны это выяснить. А когда ты его в последний раз видела?

Энн ощутила привычное странное головокружение.

— Я не знаю…

В голосе Лилиан зазвенели резкие нотки:

— Дорогая моя, ты же должна знать, когда в последний раз смотрела на собственный чемодан!

Харриет подняла глаза от письма:

— Люсинда пишет, что все страшно подорожало.

На сей раз Лилиан вообще не обратила на нее внимания.

— Ты должна знать, когда в последний раз видела собственные вещи! — повторила она.

— Боюсь, я все-таки не знаю…

— Ты выкинула чемодан за борт?

За борт… Энн не помнила никакого судна или пассажиров и тем более того, что выкидывает за борт свой чемодан. Она робко проговорила:

— Кажется, я вообще ничего не помню.

Лилиан окинула ее странным взглядом.

— Весьма занятно. На твоем месте я бы не стала говорить подобных вещей. Не понимаю, что ты под этим подразумеваешь!

— Я и сама не понимаю. Я… я потеряла память.

Харриет, оторвавшись от письма, уже несколько минут прислушивалась к разговору. Слишком светлые глаза на смуглом, но без малейшего румянца лице, смотрели тревожно.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я не помню ничего вплоть до вчерашнего дня. Не помню, почему приехала сюда. Не знаю, кто я такая.

Теперь обе женщины не отрываясь смотрели на нее, каким-то странным взглядом.

— Не знаешь, кто ты такая? — медленно переспросила Лилиан. "

— Да.

— Тогда откуда у тебя сумочка с моим письмом?

Что-то в голосе, во взгляде Лилиан заставило Энн замереть. Уже приоткрыв рот, чтобы ответить, она вдруг снова закрыла его, словно сраженная внезапной немотой.

Страх, сомнение, осторожность — она не знала, что остановило ее. Или это было что-то более глубинное? То, что она знала раньше и, возможно, вспомнит опять? Но сейчас Энн отмахнулась от этих размышлений и с твердостью, удивившей ее саму, проговорила:

— Я обнаружила сумочку у себя в руках, когда шла по улице.

— И ты не знаешь, что ты Энн Фэнкорт?

Энн молча покачала головой. Потом добавила:

— Да, я действительно Энн. Но что касается фамилии Фэнкорт — об этом я ничего не могу сказать.

Слова эти произвели эффект разорвавшейся бомбы.

Потрясенные до глубины души, Лилиан и Харриет молчали, пытаясь осмыслить услышанное. Наконец Харриет выпалила:

— Ты что, не помнишь Джима?

Энн покачала головой, захваченная врасплох круговоротом самых разных мыслей.

— Нет… нет…

И снова услышала голос Харриет:

— Но это же твой муж!

Энн показалось, будто в комнату ворвался ледяной ветер, закружил ее и унес куда-то далеко-далеко. А через мгновение она снова была здесь, в столовой, под сверлящими взглядами Лилиан и Харриет.

— Но это-то я должна помнить, — произнесла она.

— Конечно должна! — отрезала Лилиан. — Попробуй успокоиться и попытайся все вспомнить!

Глава 7

Джим Фэнкорт, целиком погрузившись в собственные мысли, устремил невидящий взгляд на унылую, безнадежно плоскую равнину, которую слегка оживляли лишь серые ряды тополей. Надо надеяться, что с Энн все хорошо… Выяснить это, не подвергаясь риску, он не мог. А риска им уже и так хватало. Интересно, сколько времени им придется ждать развода? И как только, черт возьми, он мог уступить Бородейлу!

Этот риторический вопрос Джим задавал себе уже в сотый раз. Перед глазами его возникло отчаянное лицо Бородейла, в ушах снова зазвучал его слабый шепот: «Спаси ее… увези ее отсюда… Ради бога… пусть она уедет…»

Джим выполнил просьбу. И теперь все так, как есть, Бородейл мертв, Энн — жива и замужем за ним, Джимом. Так, по крайней мере, ему кажется. Что ж, он свалял дурака и теперь должен за это расплачиваться. Бородейл мертв, а он теперь в ответе за Энн. А ведь он даже почти не помнит ее лица. Когда он пытается вообразить его, то видит лишь маску ужаса, а не подлинные черты.