Тайна темного подвала - Патриция Вентворт

Так прошло несколько секунд. Энн выпрямилась, повернулась и направилась в ванную. Вымывшись, она вместе с Томасиной спустилась вниз, в маленькую гостиную с левой стороны холла.

Лилиан Фэнкорт сидела и вязала. Едва Энн успела войти, как она затараторила:

— Ну что, очень устала? О, ну конечно, конечно устала!

Томасина принесет тебе поесть, а потом немедленно в постель! Да-да, я на этом настаиваю! Так, Томасина! Что ты можешь ей предложить? Ты ведь не хочешь, чтобы она решила, будто мы хотим заморить ее голодом. Так что скажешь?

— Пойду посмотрю, что приготовила кухарка, — отозвалась Томасина и исчезла.

Лилиан опустила вязание на колени.

— Эта Томасина! Могла бы быть повнимательней! — негодующе произнесла она. — А ведь служит у нас уже тридцать лет. Столь давняя преданность должна быть более заметной, правда? — Она подобрала вязанье. — Тебе нравится? Предполагалось, что это будет мой джемпер, но теперь не знаю, стану ли я его носить.

Между тем Томасина прошла через дверь в дальнем конце холла, по длинному коридору с голыми каменными стенами и наконец добралась до кухни. Это помещение превратилось в кухню шесть-семь десятков лет назад, когда прежнюю, ставшую слишком ветхой, уже нельзя было использовать. Кухарка была невысокой, в летах, женщиной со светлыми слегка вьющимися волосами, уложенными в пучок. Ее темно-серое платье почти сплошь — за исключением рукавов да краешка подола — закрывал обширный передник. Когда вошла Томасина, та сидела за столом и раскладывала пасьянс.

— Ну что, она приехала? — не отрывая глаз от карт спросила кухарка.

— Ага, приехала, Мэгги, — вяло откликнулась Томасина. — Мне нужно принести ей поесть.

Мэтти издала злорадное карканье.

— А что я тебе говорила, Томасина! В следующий раз будешь мне верить! Разве не сказала я еще вчера, что нам придется кормить ее отдельно? Теперь-то ты убедилась?

— Нет, я и тогда тебе не поверила, и теперь не поверю, — отрезала Томасина. — И хватит об этом, Мэтти. Да на нее смотреть страшно! Бедняжка, ей, по-моему, сейчас нужнее всего улечься в постель и не вставать не меньше недели.

Мэтти Оливье окинула ее быстрым пронзительным взглядом и усмехнулась.

— Ах, ты опять за свое? Все у тебя ангелы небесные, а потом диву даешься, как они с треском летят вниз! Ну ладно-ладно, я уже встаю!

Между тем на другом конце дома Энн почти физически ощущала, как судорожно, рывками бежит вперед время.

Лилиан Фэнкорт все говорила и говорила, и все как бы ни о чем. Казалось, конца этому не будет. Нить разговора Энн потеряла в момент бесконечных сокрушений о том, как ужасно, когда в твоем распоряжении всего две служанки. И это в доме, где их всегда было не меньше семи! Когда она сумела снова вникнуть в слова мисс Фэнкорт, та вспоминала о том, «как хороши были золотые довоенные времена».

— Но я всегда говорила: нельзя изменять своим привычкам только потому, что другие так делают. Вот мой отец ни в чем, даже в мелочах, не отступал от традиций, до самой смерти! Дожил он до девяноста пяти, а на охоту ходил каждый год, даже в свою последнюю зиму. Джим все повторял: "Оставьте его в покое пусть делает что хочет.

Да разве кто-нибудь посмел бы его останавливать! Уж точно не я, его бедная маленькая дочурка! — И она жеманно взглянула на Энн.

Джим… Разум Энн отторг это имя. Только не сейчас… не здесь… Только когда она поест и отдохнет.

Но Лилиан не унималась: Джим говорил то-то, и еще это, и еще всякое-разное!

Наконец распахнулась дверь и на пороге появилась Томасина с подносом в руках. И, к великому облегчению Энн, Лилиан прекратила цитировать Джима. И, резко подняв голову, спросила:

— А где Харриет?

— Ее пока нет, — был ответ.

Лилиан раздраженно воскликнула:

— О боже, папе бы это не понравилось! Очень даже не понравилось бы!

При этих словах в гостиную вошла Харриет.

Природа наградила ее таким внушительным ростом, что казалось, будто она смотрит на всех свысока. И даже на саму себя. Длинное тощее тело венчала слишком, пожалуй, маленькая голова. Ее темное облачение напоминало траурный наряд; шляпка была лихо сдвинута на затылок.

На левом локте болталась объемистая и весьма потертая сумка. Глядя куда-то мимо Энн, она резко выбросила вперед правую руку и напористо, но со странными паузами между словами проговорила:

— Сожалею, что не смогла тебя встретить. Давно ты здесь?

Глава 5

Впоследствии Энн часто пыталась восстановить в памяти остаток вечера. Но перед глазами мелькали лишь невнятные, ничем не примечательные фрагменты. Ей вспоминалась Лилиан, все болтающая и болтающая, а в углу дивана — Харриет, уставившаяся в какой-то журнал, видимо местного производства. Время от времени она делилась прочитанным с остальными: «Мистер Уимбиш говорит…» или «Мисс Браун пишет…»

Томасина вошла в гостиную за подносом. Уже уходя, она обернулась и обвела комнату пристальным взглядом.

— Я вам так скажу: кто рано ложится и рано встает… тому и Бог подает.

Энн слышала эти слова уже как в тумане. Они, словно семена, упали в ее мозг, в ее сердце, и разрослись, заполоняя всю комнату. Последние полчаса голос Лилиан доносился до нее будто сквозь густую мглу. Энн подняла глаза и посмотрела в ту сторону, откуда прозвучали слова Томасины. Но туман не давал как следует разглядеть ее. Энн конечно не знала, что ее глаза уже просто молили о помощи.

Однако Томасина ушла, и девушку охватило чувство беспросветного одиночества. Но внезапно — казалось, будто это произошло в ту же самую секунду, — служанка вновь очутилась в гостиной. Стука двери Энн не слышала. Его и не могло быть, потому что дверь не открывалась. Секунду назад Томасина выходила, и вдруг — вот она, снова здесь и идет через комнату к Энн.

— Вам пора в постель, миссис Джим! — строго сказала она. — Вам необходимо выспаться, так что давайте скорее!

Энн поднялась на ноги, чувствуя, как ее поддерживает надежная рука, и пожелала Лилиан и Харриет спокойной ночи. Ответа она уже не слышала.

А Лилиан между тем было что сказать. Но слова ее лишь плавно растворились в воздухе. Харриет же, на секунду оторвавшись от журнала, проговорила удивленно:

— А, ты уже уходишь? Спокойной ночи.

А затем Томасина увела Энн из комнаты. Дверь за ними захлопнулась.

От непомерной усталости Энн уже не могла себя контролировать, и помимо ее собственной воли у нее вдруг вырвалось:

— Мне нигде нет места… нет места…

Потом сознание ее помутилось. Они с Томасиной поднимались по лестнице. Ох и нелегкое это было восхождение! Энн старалась изо всех сил, но все равно еле-еле передвигала ноги. Она чувствовала руку Томасины, обнявшую ее за талию, и перила под своей ладонью. Подъем все продолжался и продолжался. Временами она вообще не понимала, что делает, и ободряющий голос Томасины доносился до нее едва слышным шепотом. А потом уже не слышала и шепота. Но наконец он настал — момент, когда она ощутила под головой подушку. Свет погас, и Энн погрузилась в мир сновидений.

Спала она очень-очень долго. Лишь однажды она пробудилась и шевельнулась в постели лишь затем, чтобы ощутить непередаваемое облегчение и снова скользнуть в самую глубину сна.

Когда Энн наконец проснулась, за окнами было совсем светло. Несколько секунд она лежала неподвижно, глядя на незнакомую обстановку вокруг, но еще не очень понимая, что она незнакомая. За окном брезжил солнечный свет и щебетали птицы. Глубоко вдохнув, Энн принялась вспоминать…

Вчерашний день. У нее появилось ощущение, будто ей предстоит распаковывать огромный и кое-как набитый чемодан. Энн попыталась разложить весь этот скарб аккуратными стопками. И один отрезок вчерашнего дня постепенно начал обретать четкие очертания. Чем сильнее напрягала она память, тем яснее вырисовывались контуры и ярче проступали детали. Начинался этот отрезок с того момента, когда Энн обнаружила, что стоит во мраке, а через четыре ступеньки от нее распростерто тело убитой девушки, а кончался — последней секундой бодрствования. Но до этого отрезка — было лишь глухое забвение.

Пустота. Она не знала, ни кто она, ни почему очутилась в этом доме. Вместо памяти — лишь облако мутной мглы…

Откинув одеяло, Энн вскочила с кровати и подошла к окну. Снаружи все заливал бледный свет раннего утра. Она окинула взглядом зеленый луг, сбегающий вниз, к огромным стары кедрам. Свежий ветерок мягко овевал ее лицо, шею, голые руки. Энн оглядела себя: на ней была бледно-розовая ночная рубашка с кружевами на рукавах и вороте, прихваченная в талии голубой лентой. На спинке кровати висел бледно-голубой вязаный жакет с пояском. Энн накинула его на плечи. Он оказался теплым и приятным на ощупь.

Девушка снова улеглась в постель. Должно быть, это вещи Лилиан. Не Харриет, точно не Харриет. Она принялась гадать о том, что носит Харриет и как могут выглядеть ее вещи, но вдруг, затаив дыхание, остановилась, ошеломленная внезапной мыслью: "Да какая тебе разница!