Тайна старинных часов. Приключенческие повести - Евгений Третьяков-Беловодский

Вряд ли.

Слушай, Штырь, а он мне все больше нравится. Пошмонай-ка его еще. Давай сюда все, что у него там есть.

На этот раз меня выпотрошили досконально. На огромных ляжках толстяка лежали мой паспорт, водительские права и удостоверение частного детектива.

Ба! Да это не легавый, это всего лишь щенок, – заржал толстяк, а следом за ним захихикал Штырь.

И чего ж ты сюда полез, дурачок!

Слушай. Мне кажется, ты стал повторяться. – Я устал держать руки кверху, опустил их и уселся на стул, стоящий рядом. – Дай мне сигарету.

Толстяк несколько секунд подумал, потом протянул Штырю револьвер.

Держи его на прицеле.

Он вынул из бокового кармана пачку «явы» и не спеша подошел ко мне.

Я выудил сигарету и сунул в рот.

Может, и прикурить дашь?

Может и дам. – Толстяк как-то странно улыбнулся и вытащил из кармана брюк плоскую зажигалку.

Он поднес мне ее слишком низко. Я должен был понять подвох. Но, увы, не понял. Как только я наклонился к язычку пламени, мир разорвался тысячами звездочек.

Глава 7

Сознание возвращалось мучительно медленно. Видимо, моей голове досталось здорово. Она гудела, как колокол, к горлу подкатывала тошнота. Я попытался открыть один глаз. С третьей попытки мне это удалось сделать, но я ничего не увидел. Я попытался сделать то же самое с другим. С ним справился быстрее, но все равно ничего не увидел.

Пошевелив конечностями, определил, что полностью владею своим телом. Еще немного полежав и подумав о превратностях судьбы, я с трудом встал на четвереньки. Мышцы предательски дрожали, а во рту появился металлический привкус. Еще одна такая переделка и конец моей сыскной карьере.

Наконец-то до меня дошло, что в комнате нет света. Видимо, недавние мои знакомые Штырь и здоровяк решили, когда уходили, что мне будет лучше без него.

Кое-как встав на ноги, я доплелся до стены и нащупал выключатель. Обстановка казалась нетронутой, а на круглом столе аккуратной стопочкой лежали все мои, вынутые Штырем, документы, элегантно придавленные сверху пистолетом. Что удивительно, полная обойма, с тускло отсвечивающими патронами, лежала рядом.

Размышлять на эту тему у меня не было никакого желания, да и возможности. Голова разболелась так, что малейший поворот причинял мне огромные страдания. Я, стараясь не делать лишних движений, побросал все свое барахло в карман куртки, выключил свет и вышел вон из дома.

Мой старенький «жигуленок», словно верный конь, дожидался меня за изгородью. Беглый взгляд, брошенный на него, сказал, что «коняга» вроде бы в порядке. На большее я был не способен. Машина на самом деле оказалась на ходу. Она быстро завелась и понесла меня по узкой, обсаженной елями, грунтовой дороге домой.

Бросив машину у подъезда и заперев ее, я поднялся на второй этаж, в свою холостяцкую квартиру. Скинул куртку, сапоги и пошел в ванную. Пустил в нее горячую воду, вылил три колпачка шампуня. Потом порылся в аптечке, выпил две таблетки анальгина и взглянул в зеркало. Оттуда на меня смотрела унылая рожа с кровавым засохшим подтеком, начинающимся где-то на затылке и кончающимся у мочки уха. Правый глаз подергивался, как бы подмигивая мне и призывая не унывать.

Я с отвращением сплюнул и стал раздеваться.

Отмокал я долго. Горячая ванна и анальгин сделали свое дело: боль утихла, и я предался размышлениям.

Что делали эти два типа в доме, который я намеревался обследовать? Штырь – явный уголовник. За это говорит кличка и наколка на руке, которую я успел заметить. Зовут его, наверняка, Коля. По крайней мере, об этом свидетельствовала та же наколка. Ведь не станет человек увековечивать на своей руке чужое имя.

Второй – птица иного полета. Ведь чем-то объясняется то, что мои документы остались целы. Будь это уголовники, не видать бы мне их больше. Дальше. Меня не «пришили». Тут может быть два варианта. Либо я случайно оказался па их пути и они не имеют к моему расследованию никакого отношения, либо я зашел не достаточно далеко, чтобы меня можно и нужно было убрать.

Я вылез из ванны, накинул махровый халат и поплелся на кухню. Пошарил в холодильнике, нашел два последних яйца, кетчуп, немного сала. Сварганил яичницу с салом, залил все это кетчупом, отломил кусок черствой булки и устроился за столом.

То, чего я искал в загородном доме, не было. Для этого было достаточно беглого взгляда. Напольные, из красного дерева часы – не булавка, их не спрячешь. Собственно за этим я и залез на эту дачу, представления не имея, чья она. Часа три наблюдал, куря сигарету за сигаретой.

Окруженный высоким забором дом с мансардой скрывался за пышными елями. Справа, в цокольном этаже, виднелись ворота гаража. На занесенной снегом тропинке никаких следов, кроме следа Марченко. Стекла окон холодно поблескивали в последних лучах заходящего солнца. И вообще, этот дачный уголок напоминал райское местечко, где нет места никаким заботам.

Да, теперь я понял, что сглупил, поленившись обойти дачу кругом. Обойди я ее – наверняка бы заметил следы, оставленные здоровяком и Штырем, которые вопреки логике, пробрались в дом с задворок, где снегу чуть ли не по пояс, и куда я сунуться не захотел.

Ну что же! Поделом тебе, Михаил Иваныч!

Я поставил тарелку в раковину, попил жиденького чайку, посмотрел через окно на свой «жигуленок», сиротливо стоящий во дворе, и поплелся спать.

Глава 8

Ночь прошла кошмарно. Большая шишка, любезно поставленная мне здоровяком, не давала спокойно спать. Я вставал, ходил по комнате, курил, пил анальгин, пока вконец измученный не забылся лишь под утро. Проснувшись, долго размышлял: не устроить ли мне выходной. Но чувство собственного достоинства победило, и я встал.

Поскольку обыск дачи ничего не дал, я решил выяснить хоть что-нибудь о моих вчерашних знакомых, а заодно пополнить запасы провизии, так как холодильник был пуст, а затем позавтракать.

На улице слегка подмораживало. Мой «коняга» покрылся за ночь тонким слоем снега. Увы, все попытки завести машину не дали положительных результатов. Ругая себя на чем свет стоит, я вылез из холодного нутра «жигуленка».

Давно надо было сменить аккумулятор. Делать было нечего, я вышел на соседнюю улицу и стал ловить грузовичок, предварительно захватив из багажника специально спрятанную для этих целей бутылку водки.

Поднял руку с бутылкой и вскоре поймал мусоровоз. А через двадцать минут моя машина сотрясалась тремя поршнями. Я отвязал от переднего бампера длинную парашютную стропу, за которую меня тягал грузовик, забросил ее в багажник, сел в машину и, дождавшись, пока она прогреется, и в строй вступит четвертая свеча, поехал.

Первым делом заехал в автосервис, где мне сменили аккумулятор. Затем в универсаме накупил продуктов и отвез Их домой. Обеспечив себе, таким образом, беззаботную жизнь на неделю, я решил начать с ресторанов.

Мысль моя была проста: Штырь и здоровяк наверняка ведь набивают себе где-нибудь брюхо. И почему бы им это не делать в ресторанах. Следовательно, нужно там потолкаться и порасспросить персонал об этих двух типах.

Я ехал по заснеженным улицам, осторожно притормаживая на перекрестках. Лениво падал снег, мигали светофоры. Первый ресторан, самый престижный в нашем городе, назывался «Олень». Он был почти пуст в это дневное послеобеденное время. На небольшой сцене лениво разминались музыканты, готовясь к вечеру.

Молодой, юркий официант, с тоненькими, словно ниточка усиками, в видавшем виды костюме, в синей бабочке, которую не гладили по меньшей мере месяц, ловко подскочил ко мне.

Желаете пообедать?

Я оценивающим взглядом обвел помещение и молча кивнул головой.

Прошу, – он указал мне на столик у окна. – Что будем заказывать?

Я пробежал глазами меню и заказал солянку, бифштекс и салат «оливье». Молодой человек удалился, а я стал осматривать помещение и немногочисленных посетителей.

Днем ресторан представлял унылое зрелище. Дневной свет выставлял на обозрение пыльные, темно-синие портьеры, облезлую буфетную стойку и бледных заспанных официанточек.

За тремя столиками сидели несколько мужчин – явно командировочные и поглощали немудренный обед. Местная «поп-группа» состояла из кудрявого мордастого ударника и двух волосатых гитаристов. За пианино сидела женщина лет тридцати пяти, располневшая, в больших дымчатых очках. Все они, кроме ударника, тихонько, словно находились в прострации, наигрывали какую-то незамысловатую мелодию.

Когда официант принес мне салат и солянку, я как бы между прочим спросил:

А скажи-ка, приятель, Коля здесь давно не появлялся?

Простите? – официант сложился почти вдвое. – Какой Коля?

Я заговорчески подмигнул ему и пояснил:

Да, понимаешь, дружище, друг мне один задолжал…

Проигрался в карты, а долг не отдает. Николаем зовут. Можжет, видел его. Тощий такой и длинный. На руке наколка – Коля. Штырем его кличут. Слыхал?