Альфа Центавра - Сергей Дубянский

– Хочу, – Олеся не поняла, о чем идет речь, но она всегда мечтала жить нормально.

– Маш, – Аня повернулась к подруге, – если у девочки есть бабки, пусть пока поживет в твоей хате – чем не вариант? Ты берешь десять штук в месяц… вот, до конца недели две штуки получается; а за это время найдешь стабильных жильцов, возьмешь с них аванс…

…Целых две штуки!.. – но, как ни странно, сожаления о трате, которую нельзя будет потом даже пощупать, не возникло, – может, это и есть «не ерунда», в отличие от МР3-плеера или новых кроссовок?.. – подумала Олеся.

– …а я, – продолжала Аня, – учусь в институте МВД – бывшая школа милиции, знаешь?

– Нет.

– Понятное дело, – Аня усмехнулась, – откуда, если ты не помнишь, кто ты есть. Короче, я у наших узнаю, как найти твоих родителей – не инопланетянка же ты, в натуре.

– Все это классно, но жильцы-то съедут завтра… – Маша замолчала, задумалась, а потом махнула рукой, – один день у меня поживешь; но за это с тебя дополнительно – обед; ну, и деньги, естественно, вперед, а то документов у тебя нет – смоешься еще. Согласна?

– Согласна.

– Ну и зашибись, – Маша сразу успокоилась, легко и просто разрешив, казалось бы, неразрешимую проблему, и мысль ее понеслась дальше, – слушай, инопланетянка, давай тебе имя, что ли, придумаем – как-то я ж должна тебя называть. Хочешь быть Миленой?

– Ну, ты чего? – возмутилась Аня, – чего она, с панели?

Олеся была в восторге; как ей все это нравилось!

– А что такое панель? – спросила она, продолжая игру.

– Если не знаешь, то и не знай, – отрезала Аня, – как бы тебя назвать?..

Нельзя сказать, что Олеся очень любила свое имя, но плохо представляла себя с другим – к нему ж надо будет привыкнуть, поэтому поспешно предложила:

– А давайте, меня будут звать Олеся, – и обе девушки прыснули от смеха.

– Думаешь, это лучше Милены?

– А мне нравится, – Олеся пожала плечами, хотя внутри возникла обида, то ли на мать, назвавшую ее как проститутку, то ли на девушек, приписавших ей то, что она могла представить лишь в самых кошмарных снах, – звучит красиво, – пояснила она, – О-ле-ся…

– Ну, пусть так, если хочешь, – Маша встала, – идем, пожрать купим, а то у меня в холодильнике мышь повесилась; я сегодня планировала провиантом заняться, но, блин, оказалось, что идти-то не с чем.

– Ладно, я тоже побегу. Вечером созвонимся, – Аня направилась к арке, соединявшей двор с улицей; Олеся молча смотрела ей вслед – в голове все перепуталось, и она никак не могла решить, хорошо или плохо то, что происходит…

– Пошли, что ли? – Маша тронула ее за плечо, и Олеся послушно встала, – похаваем и лично я посплю – как-то мне после вчерашнего… – она принялась рассказывать, кто такой Крылов, почему Анька не хочет встречаться с Ильичом, еще о каких-то людях, завязанных в клубок этих отношений. Олеся сначала слушала внимательно, а потом ей в голову пришла странная мысль: …Зачем? Все равно никого из них я не знаю и не узнаю никогда… и она стала думать, правильно ли решила потратить целых две тысячи.

У входа в магазин Маша оборвала «поток сознания».

– А ты чего любишь? – спросила она без всякого перехода.

– Не знаю, – на этот раз ответ был абсолютно искренним и правдивым.

Конечно, Олеся знала, какие жвачки вкусные, а какие полный отстой; знала, что, например, чипсы «Lays» намного лучше «Русской картошки», но ведь существовали еще «Pringls» почти по сто пятьдесят рублей за высокую круглую банку с усатым дядькой – какие, вот, они? Может, она б полюбила именно их, если б попробовала хоть раз! Но Маша поняла ответ по-своему.

– Ну да, я ж забыла, что ты ничего не помнишь. Короче, будешь есть то же, что и я.

…Блин, а вдруг она жрет одну икру? – Олесе очень не хотелось менять пятитысячные купюры, но тогда б игра сразу закончилась, а она пока получалась такой классной, так завораживающе похожей на сказку про Золушку!..

Все оказалось совсем не страшно – Маша не пошла в отдел с деликатесами, где продавщицы, мирно беседовали в уголку, отчаявшись дождаться хоть одного покупателя; не пошла, и в «Рыбу», и в «Колбасы», а двигаясь вдоль полок, занимавших центр зала, небрежно бросала в корзину упаковки быстрорастворимой лапши, самые обычные чипсы, коробку шоколадных шариков для «полезного завтрака». В общем, Олеся была приятно удивлена совпадением их вкусов, да и стоило все это так, что вполне хватило сдачи с проданного телефона.

– Знаешь, отец говорит, что хоть раз в день надо есть горячее – ну, типа, суп, – начала Маша, когда они вышли из магазина, – но мы ж лапшу кипятком заливаем, то есть это тоже горячее, но гораздо вкуснее борща, логично?

– Я не знаю…

– Скучно с тобой, – Маша вздохнула, – жаль, отца сейчас нет – он бы придумал, что с тобой делать.

– А что со мной делать? – испугалась Олеся.

– Блин! Ты, оказывается, еще кое-какие слова знаешь! – шутка получилась немного обидной, и Маша поспешила тут же замять ее, – отец у меня, типа, это… «врач без границ»; где чего по миру происходит – голод, там, или эпидемия, их туда бросают от международного фонда; сейчас он, к примеру, в Африке.

Незаметно они вернулись к дому, и Маша, набрав код, зашла в подъезд.

– Он полмира объехал. Прикольная работенка, да? Я ж почему тоже пошла на «медицину катастроф», – Маша вызвала лифт, и они поехали вверх.

Остановилась кабина на седьмом этаже; выйдя первой, Маша открыла дверь.

– Входи. Башмаки снимай, а то, жуть, не люблю убираться.

Олеся никогда не бывала в квартирах, где не пахло б, ни пережаренным луком, ни мокрым бельем, ни грязными носками – она могла перечислить сотню знакомых запахов, а здесь не пахло ничем, и это вносило ощущение благородства, что ли. Разувшись, она принялась оглядывать длинный коридор, увешанный фотографиями, на которых был изображен один и тот же человек – иногда он сидел, иногда стоял, иногда смеялся, иногда курил; иногда его обнимала женщина, гораздо моложе него, и Олеся ткнула в нее пальцем.

– Это твоя мать?

– Это Ритка, – Маша засмеялась, – отец, знаешь, «ходок» еще тот – развелся с двумя женами, а потом встретил Ритку. Она тоже врач, так он ее в ту же контору устроил, и теперь они вместе живут, вместе ездят. Мы с ней, как подружки…

– А мать?

– Ой, мать, – Маша махнула рукой, – она уж сто лет назад тоже замуж вышла и живет… я точно и не помню – то ли в Праге, то ли в Будапеште. Это была его первая жена. Ладно, пошли, а то лично у меня уже кишки к позвоночнику прилипают.

Не дав Олесе до конца ознакомиться с «вернисажем», хозяйка провела ее в мрачноватую кухню, выполненную в насыщенных коричневых тонах; включила чайник и достав тарелки, открыла пакетики с лапшой.

– Я чего про отца-то заговорила, – вспомнила она, – у него в медицине куча связей, так вот, он рассказывал, что сейчас научились управлять сознанием – могут сделать так, чтоб человек забыл все ненужное, а могут, наоборот, заставить все вспомнить. Они используют эти методики, когда проводят реабилитацию после катастроф. Он бы мог отвезти тебя к своим специалистам, чтоб память тебе подправили… слушай, – чайник щелкнул, и Маша налила в тарелки кипяток, от чего лапша стала быстро разбухать и кухню наполнил знакомый аромат специй, – а ты совсем-совсем ничего не помнишь?

Отрицательный ответ вряд ли б способствовал развитию отношений, и хотя Олеся подумала, что на девяносто девять процентов подругами они не станут, покидать мир, в который она так неожиданно попала, уже не хотелось.

– Кое-что я, конечно, помню, – сказала она задумчиво, – но как-то так…

– А конкретнее? – Маша придвинула ей тарелку и сама уселась напротив.

– Конкретнее?.. – за неимением вариантов, Олеся начала (правда без особых подробностей) описывать свою жизнь и сама удивилась – рассказ получался какой-то… будто она смотрела на все отсюда, с седьмого этажа; а «с седьмого этажа» картина выглядела и вовсе жуткой, поэтому она ничуть не удивилась, когда Маша вздохнула:

– Похоже, никто тебя искать не будет, так что зря Анька лохматит своих ментов. Кофе сварить? – она отодвинула опустевшую тарелку, но Олеся покачала головой, – тогда покурим… кстати, у тебя курить есть? А то купить-то забыли.

Олеся положила на стол пачку, и Маша весело всплеснула руками.

– О, блин! Ты тоже такие куришь?

Внутри у Олеси все оборвалось – хорошо еще, что она не достала сразу и зажигалку, но про нее Маша не спросила, открыв ящик стола, где их валялось пять штук, разных цветов.

– А, вообще, странно, – Маша включила вытяжку и старалась пускать дым под нависавший над плитой блестящий колпак, – куришь хорошие сигареты, деньги у тебя реальные, а то, что ты рассказываешь?.. Не вяжется все это, понимаешь?

– Понимаю, – Олеся тоже закурила, – но ты ж спросила, что я помню.

– Да это да… слушай! – Машины глаза округлились, словно она вдруг проникла в Великую Тайну, – а, может, ты это… ну, не та, кем себя представляешь? Может, ты богатая наследница и тебя специально опоили!.. Хотя… – она разочарованно почесала затылок, – тогда все наоборот – у тебя б сейчас ничего не было, а помнила б ты, типа, богатый дом… Опять, блин, не вяжется…