Будущее глазами одного из самых влиятельных инвесторов в мире. Почему Азия станет доминировать, у России есть хорошие шансы, а Европа и Америка продолжат падение - Джим Роджерс

Тогда, в 1966-м, мы опередили Кембридж в Регате на три с половиной корпуса. В 1965 году, за год до этого, впервые в истории гонки (положив начало традиции, которая соблюдается и по сей день) резервные составы университетов сошлись в предварительном старте. Я управлял оксфордской лодкой «Айсис». (Лодка резервного состава называется в честь рукава Темзы, реки Айсис, протекающей через город.) В тот год, мой первый в Оксфорде, я соревновался за место в Синей лодке. Но из-за одного «недоразумения», как сказали бы британцы, я вообще чуть не бросил греблю. Поскольку любой спорт в Оксфорде непрофессиональный (от нас даже требовали покупать собственную форму), тренеров по гребле набирали из числа желающих, и в тот год главным тренером, формировавшим команду на Регату, стал австралиец Сэм Маккензи, экс-чемпион мира по гребле. Довольно темная личность, он был всегда нацелен на любовные похождения, по профессии же был определителем пола цыплят. За эти умения его высоко ценили в области птицеводства. Набирая состав на гонку против Кембриджа, Маккензи и президент яхт-клуба Майлс Морланд в том году приняли следующее решение. Проблему, с которой я столкнулся, описывает Кристофер Додд в своей книге 1983 года «Регата Оксфорд – Кембридж» (Oxford and Cambridge Boat Race): «Джим Роджерс-младший спокойно учился в Бэллиол-колледже и был рулевым “Айсис”, но в январе получил [от отца] письмо, шокировавшее его. Он думал над ним несколько дней, чувствуя себя простаком за границей, а потом решил, что лучшее в этой ситуации – сойти с дистанции. Он не хотел участвовать в игре, в которой к тому же невозможно было понять, кто играет с хорошими картами, а кто нет. Он пошел к своему тренеру Дэвиду Харди и объяснил, что собирается отказаться от места в команде “Айсис” и бросает греблю. Харди, почуяв неладное, провел расследование. Он вызвал Роджерса и попытался выжать из него, почему же тот отказался. Харди озадачил такой поворот, ведь этот парень был хорошим рулевым. И тогда Роджерс показал ему письмо…

Оно было отправлено Джиму Роджерсу-старшему в Алабаму, который вряд ли до конца понимал, где находится Оксфорд и что такое Регата, зато общий посыл намеков Маккензи понял хорошо. В письме было два-три абзаца об Оксфорде, о Регате, об успехах Роджерса-младшего в гребле. А в конце приписка о том, что с помощью четырехзначной суммы, которая должна была оказаться на счету Маккензи, Роджерсу-сыну можно гарантировать место в Синей лодке. В самом же конце Роджерс-старший приписал, обращаясь к сыну: “Этот парень сумасшедший или рехнулся я?”»

Я к тому времени находился в Оксфорде всего несколько месяцев. Другие же члены команды знали друг друга много лет. Я не понимал, что происходит, но сознавал, что в любом случае не хочу иметь с этим ничего общего, так что единственным решением, как мне казалось, был мой уход, то есть я собирался выбрать путь наименьшего сопротивления. Но Харди отговорил меня. Он отнес письмо куратору и секретарю яхт-клуба, знатоку права Веру Дэвиджу, казначею Кебл-колледжа, который сам был хорошим гребцом. За неизменным графинчиком портвейна он сказал мне: «Сэм никогда не казался мне подходящим человеком», – и Маккензи был уволен.

Восемь гребцов «Айсис» и я победили Кембридж, и мы решили остаться вместе, чтобы выступить летом на Хенлейской королевской регате. Эта регата – крупное общественное событие в Великобритании, она длится пять дней в июле и называется королевской, поскольку ее патроном является член королевской семьи (в то время им был принц Филипп). На состязания приезжают посмотреть со всего мира. Если твоя университетская команда выступает хорошо, участие в Хенлейской регате становится наградой. Я слышал о ней еще в Йеле и знал о гонке все. Я наизусть знал всю статистику, но мне никогда даже в голову не приходило, что однажды я там выступлю. Наиболее престижным состязанием регаты считается Кубок вызова для восьмерок – вручается с первого соревнования, прошедшего в 1839 году. Мы с гребцами решили выступать в Кубке Темзы, который в 1965 году, как и сейчас, считался вторым по престижности. Я был рад даже тому, что мы состоим в числе участников регаты, а от победы и вовсе пришел в восторг: на пути к золотой медали мы установили рекорд Кубка Темзы, и так я впервые попал в Книгу рекордов Гиннесса!

Сейчас яхт-клуб Бэллиол-колледжа выставляет и мужские, и женские команды, и их лодки для первого состава восьмерок называются «Биленд Роджерс» и «Хэппи Роджерс» соответственно. Я подарил коллежду «Хэппи Роджерс», которую назвал в честь старшей дочери, в 2007 году. «Биленд Роджерс», названную в честь второй дочери, я вскоре пожертвовал мужской команде. Мужская лодка в 2009 году как раз успела выступить на Неделе восьмерок в Оксфорде, которую также называют Летними восьмерками, – кульминации гребного сезона. После Регаты это самое важное университетское соревнование по гребле, а также большое общественное событие: четыре дня гонок в семи мужских классах и шести женских, в которых участие принимает 158 лодок. Некоторые колледжи выставляют сразу по пять мужских и женских команд. В 2008 году первая мужская восьмерка Бэллиола одержала победу впервые за пятьдесят два года. В 2010 году, выступая на «Хэппи Роджерс», женская первая восьмерка колледжа заняла первое место вообще впервые за тридцатилетнюю историю гонки. (В 2011 году они повторили свой успех.) В 2009 году мужская команда тоже должна была выиграть, но перевернулась. Так или иначе, обе мои дочери могут похвастаться тем, что названные в их честь лодки выигрывали регату.

Обед победителей в честь победы женской восьмерки в 2010 году совпал с лекцией Смитиса, которую я читал в том году, и мы с моей женой Пейдж прибыли на церемонию с детьми. Хэппи было тогда семь лет, а Бэби Би – два с половиной года. Обе девчушки, облаченные в свои лучшие платья, получили возможность официально «окрестить» лодки шампанским. Я наградил каждую участницу женской команды золотым совереном 2010 года выпуска, а каждого участника мужской восьмерки – такой же монетой чеканки 2008 года, отметив таким образом год победы каждой лодки. Монеты вручала Хэппи. После этого она объявила, что дарит женской команде вторую лодку, которая будет называться «Хэппи Роджерс II».

НЕУДИВИТЕЛЬНО, что мои замечания привели в недоумение студентов Бэллиол-колледжа. Их смятение понятно: они не хуже меня знали, насколько все изменилось с тех пор, как я учился в Оксфорде. Но они не понимали, что как раз то, что изменилось, например усиление роли финансов, сегодня меняется в обратную сторону.

На втором курсе Оксфорда мой профессор по экономике Уилфред Беккерман сказал: «У нас нет никого похожего на тебя. Мы не знаем, что с тобой делать. Большинству здесь совершенно не интересны фондовые биржи. На наш взгляд, лондонский Сити не имеет никакого значения. Он не оказывает влияния ни на мировую экономику, ни даже на экономику Великобритании. Никому это не интересно».

В 1960-е большинство профессоров в Бэллиол-колледже были социалистами. Свободный рынок ничего не значил для академических исследователей, консультировавших правительство. Когда в 1964 году я приехал в Оксфорд, лондонский Сити, финансовый центр страны, попросту игнорировали. Лучшие и умнейшие студенты Бэллиола хотели делать карьеру в сфере образования и на государственной службе. Считалось, что работа в Сити – для дурачков.

Мой преподаватель экономики был прав. Сити, как и Уолл-стрит, превратился в болото.

Когда в 2010 году я вернулся сюда читать лекции, ситуация значительно изменилась. Лондон снова стал мировым финансовым центром – действительно ведущим финансовым центром мира. И студенты Бэллиола, пришедшие ко мне на лекцию, принадлежали к поколению учащихся, собиравшихся строить карьеру в сфере банковских инвестиций. Более того, некоторые из них управляли собственными хедж-фондами прямо из своих комнат в общежитии.

Они признавались, что хотят заниматься тем же, чем и я, и спрашивали, зачем им вообще учиться. «Изучайте философию, – отвечал я. – Изучайте историю». «Нет, нет, нет, – говорили они, – мы хотим работать в Сити. Мы хотим быть богатыми». «Раз так, – отвечал я, – лучше вам держаться от Сити подальше: он вскоре снова станет болотом. Песенка финансов спета. Изучайте лучше хоть сельское хозяйство». Я посоветовал тем, кто хочет разбогатеть, становиться фермерами.

Сегодня одни только Соединенные Штаты выпускают более 200 тысяч магистров делового администрирования в год по сравнению с пятью тысячами в 1958-м. В остальном мире ежегодно появляются еще десятки тысяч (в 1958 году за пределами США не было ни одного). За следующие несколько десятилетий эта степень обесценится и станет пустой тратой времени и денег. В финансовой отрасли существуют значительные долги по сравнению с предыдущими десятилетиями. Появились новые контролирующие и регуляторные органы, новые налоги, в результате финансы становятся все более дорогими. И правительства все хуже расположены к финансистам, как было и в 1930-е годы.