Начало пути - Василий Баранов

— Всех гениев поначалу за шизиков принимали. Джордано Бруно — еретик. На костер его. Лобачевский с его геометрией — позор. Эйнштейн и его теория относительности — бред сивой кобылы. А если при помощи только двух вещей нуля и бесконечности можно изменять время и пространство? Оказаться в мгновение на другом краю вселенной. Получить невиданную энергию?

— Здорово тебя приужахнуло, Даня. Люди в белых халатах ждут своего часа. Печальные окна больничной палаты. Потерпи, скорая едет. — Издевался Максим.

— Кто бы поверил, что две параллельные прямые пересекаются? И Земля… А все-таки она вертится. — Данька увлекся и не мог остановиться.

— То- то я думаю, вернусь из отпуска, первого сентября, захожу в школу, а в фойе мраморный истукан стоит. Вылитый Даня. В полный рост. И на мир смотрит не через очки, а сквозь знак бесконечности.

— Мне эта идея нравиться. Можете запечатлеть меня таким для будущих поколений. Вот еще, если сегодня двадцать второе число, а нам надо дожить до двадцать пятого. Сколько дней?

— Ну, три. — Задача для первого класса.

— Это ты так думаешь. Посчитаем, — Данька начал загибать пальцы. — Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять. Получилось четыре, а не три.

— Жульничество — это. Если включительно, то четыре, а если исключить начальный день — то три.

— Все дело в точке отсчета. И так во всем. — Данька с превосходством посмотрел на Максима.

— Даня, ты — шизик. Ты меня уже уболтал. У меня мозги начинают кипеть.

— Хорошо, что есть чему кипеть. Значит, что-то есть в башке. А то и кипеть нечему. Главное, чтобы крышку не сорвало, — смеется Данька.

— Уже срывает. — Макс закатил глаза, закачался из стороны в сторону.

— Ты ее, голубчик, привяжи чем. Примотай покрепче. Проволокой. Сейчас кусок отыщем. Присобачим. родимую. Ты не переживай. Как тут и было.

— Ну, и гад же ты. Даня. Как такого гада земля носит.

— Носит. Я худенький.

— Даня, я думаю, в отпуск тебе надо ехать вместо меня. Отдохнуть. Голову подлечить. На море.

— Что оно море? Ну его! — Отнекивался Данька.

— Вот школу закончим, станешь каким-нибудь ученым. Океанологом. Все моря твои. Будешь рыб изучать, морских животных, — Максим порой задумывался, кем станет поле школы. Они все бежали навстречу будущему.

— Ну, его. Не мое это. У тебя рыбки в аквариуме, а у меня и рыбок нет. Дело не в море. Не мое это. И не в этом счастье. Раньше люди жили в деревне. Ни какого моря не надо. Съездят два, три раза за всю жизнь в уездный городок, и ладно. Ни какой заграницы. Так и говорили, где родился — там и пригодился. И счастливы были. Счастье не в том. Куда-то поехал, что-то увидел. Счастье в другом. Оно лежит в дугой, в эмоциональной плоскости. И не надо меня жалеть и жалеть тех, из других времен. Наши правнуки то же будут удивляться, как мы жили без таких необходимых вещей. Дикари. Вот ты сейчас, наверное, думаешь, как люди жили без телевизора, компьютера, без сотового телефона. А они жили, были счастливее нас с тобой.

— В дикости они жили, — сказал Макс. — Одна палка — копалка, и та на двоих. Счастье?

— Вовсе не дикость это.

— А как это назвать? Что у них было? Ничего. Удобства на огороде. Выйдут на улицу, ну и… Выйду на улицу. выйду на село, девки гуляют и мне весело. Выйдут, сядут на скамеечку или, как там… на завалинку. Семечки лузгают и рассуждают. Вон, Герасим-то вчера свою жену уму-разуму учил. Поленом обихаживал. Так она нынче рожу не кажет. Живого места, видать, на ней нет. А Никола давеча в уезд хаживал. Такое говорит. Не приведи, Господи. Бомбиста какого-то ловят. А у купца Сильверстова намедни лавку покрали. Средь бела дня. Целый кусок мануфактуры уволокли. Беда. Дни последние мира наступают. Так что, Даня, это жизнь, это счастье?

— А сейчас, Макс, по-другому? Все так же. Только не на завалинке все сидят. Включи ящик, ну, телевизор. Сегодня в прямом эфире известная журналистка расскажет, как она проводит время с тремя своими любовниками. Что они ей подарили, и как она им изменяла со своим четвертым любовником. Ей пятьдесят пять, а ее бой-френду пятнадцать. Тайны истинной страсти. Завтра, не пропустите, мы в прямом эфире покажем встречу известного депутата Государственной думы со своими тремя незаконнорожденными сыновьями и их матерями. На встрече будет присутствовать нынешняя законная жена. Четвертая или пятая. Кто их разберет. Она обещала оттаскать соперниц за волосы прямо в студии. Не пропустите, будет интересно. И все бросятся смотреть. Перед вами настоящая жизнь. Вот оно — счастье. Так надо жить. Все остальные живут не правильно. К этому должны стремиться все. И эту мерзость показывают на всю страну. На завалинке сплетничали, но не на весь мир.

— Ну и что? — Спросил Максим. — Пусть смотрят, кому интересно.

— А то, что существовало и существует несколько культур в одном народе, разные образы жизни. Настоящее счастье…. Вот вышел мужик в поле, распахал пашню, а от земли дух такой, голову кружит. Тучки набежали. Землю дождь польет, взойдут посевы. Урожай будет. Возвращается мужик к дому, а навстречу ему дети. Кричат: "Тятя, тятя". Вот оно — счастье. Оно — настоящее. Ради него стоит жить. А мы отгородились от мира. Заявили, что мы — вершина природы. Это — мы — то. Всякие гаджеты таскаем с собой. Но это не так. Мы хозяева жизни? Не надо ждать милости от природы, мы все возьмем сами. Никто нас не назначал вершиной мирозданья. Мы только часть его. А море… Оно бывает разным. Ласковым. Добрым. В шторм бросается на берег. Яростно. А мы решили его покорить. Но не оно пришло к нам, а мы пришли к нему, и жить должны по его законам. Может быть, море напугано. Увидело нас и испугалось. Бросается теперь на берег. Это мы виноваты, а не оно. У нас виновны все. Другие люди, судьба, Бог. Сами мы ни при чем. С языческих времен у нас боги виноваты. Отвернулись от нас. А мы- хорошие. Даже анекдот придумали. Не везет мужику. Сил ни каких нет. Вышел в чистое поле, упал на колени, руки к небу. Господи, за что мне все это? А с верху голос: Ну не нравишься ты мне, не нравишься. Сами мы не виноваты. И спрашиваем, за что покинул нас, Господь? А может быть, он с неба смотрит на нас. Он всемогущий, старый больной и беспомощный. И спрашивает: зачем покинули вы меня? В чем я перед вами провинился? Это, Макс, как раз точка отсчета, о которой мы говорили. Можно считать, что море враждебно. Можно говорить, человек — агрессор. Считать, что бог нас оставил, думать, что мы его покинули.

— Даня, тут можно к бабке не ходить. С головой у тебя не все в порядке. Что-то не то с ней.

— Все с ней то. Все то. Надо только попытаться посмотреть на мир по-другому. Может, был прав Эммануил Кант, когда говорил в "Критике чистого разума", что мы смотрим на мир через сетку своих понятий, своих представлений. Какова сетка — таков и мир. А он совеем другой. Хочешь, я еще тебе мозги подогрею?

— Ну, подогрей. — Вздохнул Максим. От этого придурковатого не отвяжешься.

— Загадка. Есть ли такой камень, который всемогущий бог не может сдвинуть с места?

Максим подумал.

— Всемогущий. Он все может. Значит, камня такого нет.

— Есть. Это камень на душе человека. Его сдвинуть, снять с души не может даже бог. Только сам человек может снять его с души раскаянием.

Они расстались, как обычно, на троллейбусной остановке, и Данька пошел домой. Пришел и окунулся в прохладу комнат. Хорошо здесь, вдали от уличной жары. Плюхнулся на диван. Впитывал эту прохладу. Потом подумал: "Делу — время, потехе — час". Мать придет с работы, уставшая, а у него конь не валялся. Пошел на кухню. Приготовил ужин. Потом помыл пол. На улице жарко. Пыльно. Покончив с делами, пошел в свою комнату. Взял со стола книгу, и с ней устроился на диване. Посмотрел на обложку. На ней молодой парень в очках. Симпатичный, с приветливой улыбкой. Улыбка приветливая, чуть застенчивая. Как у него. В руке шпага. Скромный герой. В верхнем углу обложки в бордово-красных тонах ужасный злодей. Морда злая, руки скрючены. Это само Зло, с которым сражается парень. Скромный, неприметный. С виду не скажешь, что герой. На обложке золотыми буквами выведено: Смерть за углом. Данька открыл книгу на закладке и начал читать. Время от времени он прикрывал глаза, что бы ярче представить себе то, о чем он прочитал. Вот скромный герой вышел в темноту улицы. Асфальт еще мокрый после дождя. От этого на улице еще темнее. Только свет редких фонарей и тусклый свет окон. Справа что-то зашуршало. Лесли посмотрел в ту сторону. Тело. Человек. Ранен или убит. Лесли бросился туда, в черную тень дома. Наклонился к телу. Это Генри, доверчивый Генри. Его друг. В груди Генри кинжал. Губы друга шепчут что-то. Лесли вслушивается в слова умирающего. "Это Дорн" Бедный Генри мертв. Коварный Дорн заманил его в ловушку и убил на этой темной пустынной улице. Это работа извечного Зла. В завывании ветра зловещий смех. Удаляющиеся шаги в пустоте улицы. Но он, Данька, отомстит за друга. Уничтожит Дорна. Он, Данька, победит. Конечно, не он, а Лесли, но это без разницы. Бросается следом, надеясь в лабиринте улиц догнать Дорна. Но тот ускользает. Злодею не откажешь в уме и тонком расчете. Дорн укрылся на следующей странице, но Даня перелистнет ее, схватка неизбежна. Он так увлекся повествованием, что не заметил, как пришла мать. С порога она крикнула: