Начало пути - Василий Баранов

— Спасибо. — Данька отпил глоток чая, посмотрел на часы с кукушкой висевшие на стене. Семь тридцать утра.

Планов на каникулы не было. Не плохо ничего не планировать, никуда не спешить. Затеряться на просторах времени. Посидеть на берегу его неторопливых вод.

Мать открыла холодильник, достала масло и банку шпротного паштета. Мазала на ломтики батона масло, паштет. Положила их на нарядное блюдо с узорными краями. Чай разлит в розовые чашки. У них специальный чайный сервиз. Мария Петровна любила красивую посуду. Только один столовый сервиз из шкафа в комнате никогда не выставлялся на стол. Мать бережно доставала его, мыла, тщательно протирала и возвращала на место. Данька не решался спросить ее, отчего она так поступает. Догадывался — память об отце. Она работала в музее научным сотрудником. Зарплата маленькая, но она как-то справлялась, растягивая деньги от зарплаты до зарплаты.

Мария посмотрела на часы с кукушкой, неугомонная птица скоро выскочит из своего убежища и возвестит: хозяйка, пора на работу. Грустно улыбнулась. Вспомнила, Саша принес их откуда-то. Старые и безжизненные. Упрямо ковырялся в механизме, пока они не пошли.

Торжественно повесил на стену. Под их ровное тиканье в то вечер они пили чай и ждали, когда кукушка в их доме прокричит первый раз. Его нет, а дверцы на часах открываются, и птица кричит в пустоту кухни. Так кричит сердце Марии, рвется из груди: Саша!

Они попили чая. Мать встала:

— Сынок, я на работу. Ты посуду помоешь? — Вопрос, который она задает каждое утро.

— Хорошо, мам. Конечно, помою. — С этим он справится быстро.

Мария Петрова подошла к трюмо в коридоре, еще раз провела расческой по волосам. И вот за ней закрылась входная дверь. Данька встал, помыл чашки, обтер их кухонным полотенцем. Поставил в шкаф. Протер тряпкой стол. О, еще большой кухонный нож. Надо и его убрать. Он взял его, зажал рукоятку в правой руке. Расставил широко ноги. Одна нога чуть вперед, другая — сзади.

Отвел левую руку в сторону, как делают настоящие фехтовальщики. В его руке не нож, а шпага.

Пустынный переулок старого города, где блуждает мистер Зло. Враг напал на Даньку неожиданно. Коварный и не знающий пощады. Звон стали. Перед ним Великое Зло, с которым он, скромный простой герой, борется. Удар, еще удар. Выпад. И тело злодея падает на пол. Он одолел зло, которое собиралось уничтожить этот мир. Даня протер лезвие ножа тряпкой, словно стирал с него капли черной крови своего поверженного врага. Черные капли крови. Извечного Зла. Потом убрал нож в шкаф. Бросил взгляд на табуретку. Он обещал другу, Максиму, что будет заниматься физкультурой. Вместо спортивного снаряда можно использовать табуретку.

Поднимать ее за ножку одной рукой несколько раз. Потом другой. Так он накачает мышцы. Но сейчас ему этого совершено не хотелось. Ну и что. У него тройка по физкультуре, но остальные-то оценки у него замечательные. Да, когда он прыгал через коня, то так и застрял на нем. Лез по канату, добрался до средины и рухнул на мат. Поставили ему тройку. Из жалости, конечно. Или что бы не портить показатели школы. Ну, и что. Ну, не получается у него. Каникулы еще только- только начались. Он успеет, позанимается. Данька задвинул табуретку под стол. Потом пошел в свою комнату. По дороге остановился у зеркала. Посмотрел. Оттуда, из зеркального стекла, на него смотрел худой высокий парнишка. Темные волосы, черные глаза. Симпатичный парнишка — решил Данька. Ну, в общем-то похож. Похож на скромного героя. Таким и должен быть скромный герой, который спасает мир. Спасение мира может подождать, он должен встретится с Максимом. Дружба стоит целого мира. Париж стоит мессы.

Данька пошел в свою комнату, что бы позвонить другу, Максиму. Тот уезжал. Уезжал в отпуск с родителями, в Турцию. Максим отличный парень, хороший друг. Он такого же роста, как Данька, только шире в плечах. Спортивный. Кареглазый брюнет с теплой задорной улыбкой. Он редко хмурится, обычно доволен жизнью. Никогда не старается показать своего превосходства, хотя мог бы. И еще, у него отец — крутой бизнесмен, но Макс никому не тычет этим в морду. Даня часто бывает у друга дома. Родители у того простые обыкновенные люди. Он не чувствует себя рядом с Максимом обойденным жизнью.

Максим убрал постельное белье в тумбочку. Сложил диван. Подошел к аквариуму полюбоваться на своих рыбок. Рыбки у него самые обычные. Отец сказал: научись ухаживать за этими. С батей Максу повезло — хороший, отличный батя. Сам создал свое дело, работает, не покладая рук. Постоянно говорит: как потопаешь, так и полопаешь. Они дружат. Понимают друг друга. Ничего особенного у них нет в квартире. И квартира обычная, в обыкновенном доме. Район средний, не элитный. Гараж под многоквартирным домом. Машина среднего класса. Ей уже четыре года. Мать, правда, пыталась намекнуть отцу, что нужна посолиднее и новая. Родители часто ссорятся по поводу и без всякого повода. Заканчивается все примирением. Им это в удовольствие. С машиной все получись иначе. Отец так посмотрел на мать, ушел, хлопнув дверью. К этой теме в доме не возвращались. Четыре комнаты на пятом этаже. Обставлены хорошо. Но мебель покупали в рядовых мебельных магазинах. Ничего исключительного. Никаких шкафчиков в стиле ампир или барокко. "Все это — выпендреж, — говорит отец, — суета сует и затеи хитростные". Благочестием и набожностью в семье никто не страдает. Скорее наоборот. Макс случайно услышал, как отец разговаривал по телефону с кем-то. Вот это был художественный "свист". Высокий стиль русского мата. В доме такие слова не произносят, поэтому Максим и запомнил. В комнате Макса две особых вещи. Вот этот шкаф-купе сделали на заказ. Но это ж надо по размерам. И вот кресло возле его стола. Кожаное, шикарное, директорское. Поворачивается. Можно менять наклон спинки. Удобное кресло. В прошлом году отец купил здесь, недалеко. В обычном магазине. Это, что бы ему, Максу, было удобно заниматься. Максим плюхнулся в кресло. Про себя он называл его малым троном. Мать мечтает о том дне, когда ее сыночек займет место в совете директоров, по правую руку от папеньки. Сидеть целыми днями на совещаниях, следить взглядом за полетом мух. Такой жизни врагу не пожелаешь. Взгляд карих глаз Максима отыскал сотовый телефон. Черный раскладной прямоугольник лежит на столе. Может, Даньке позвонить, проснулся или еще спит. Данька — это его друг. Хороший парень. Не такой спортивный, как он, но друг настоящий. Он не скажет за спиной какой-нибудь гадости. Если что и скажет, так в лицо, не будет прятаться. И потом, Даня может взглянуть на вещи как-то по особенному, по своему. Не как все. И это нравится Максиму. Вот совсем недавно они заговорили, случайно, о русских былинах. Тогда Данька выдал. Придумает же такое.

— А ты знаешь, что Соловей- разбойник — хороший. Он положительный герой. Только ему не повезло. Оклеветали его. Дурную молву пустили, а все потом и подхватили. Так и остался запятнанным. Можно сказать, судимость парню пришили. Судьбу искалечили. Он, может быть, страну бы прославил. Семьей обзавелся. Остепенился. Один донос — вся жизнь под откос. За границу бы ездил. Выступал бы с концертами по всей стране. Автографы раздавал. А тут, эх! Блюда с его рылом на ярмарках бы распродавали. Кафтаны с ликом звезды на рынках продавали.

— С чего бы это? — Возразил Макс. — Разбойник он и есть разбойник.

— Вовсе нет. Обычный парень. Я доподлинно знаю. Фамилия у него Соловьев. Парень талантливый. На саксофоне играл. А где играть? Где народа побольше. Вот он и играл на Муромской дороге. Там много людей проходило и ездило. Вот он для них и играл. На свои концерты созывал. Никого он не грабил, не разбойничал. У него и в мыслях озорничать не было. Билеты продавал на свои концерты. Не всем то нравилось. Играет однажды Соловьев на саксофоне, пританцовывает, что б публике понравилось. Подтанцовка в те времена тоже была. Скоморохами прозывали. Только парню платить им было нечем. Тут по дороге купец едет с женой. Та к мужу пристала. Давай купим билетики на концерт. Сходим, а то в наших краях скучище. Купца жаба задавила. На билеты тратиться. Да и жёнку свою приревновал. Эко, на парня молодого глазками-то зырк, зырк. До беды может дойти. До грозы, как у Островского. Купец хоть и не читал пьесу, но понятия имел. А что их, пьески-то читать или смотреть, одна трата денег и срамота это. Щелкоперов и борзописцев баловать, потворствовать бездельникам. Он и к молебну когда ходил, не всякий раз юродивым подавал. И то с умыслом. Что б не стояли на паперти и не голосили: обидели юродивого, отняли копеечку. Нет копеечки и отнимать нечего. Что народ в смущение вводить. Вот и решил, царю-батюшке челобитную направить. Донос. Общественность не равнодушная сигналит. О царстве-государстве в заботушке, во прославление государя. Вот и прописал все, как есть. Сидит на дороге злодей, в дуду свистит басурманскую. Деньги собирает. Проезжий народ грабит. Торговлишке от того разор. Не пройти, не проехать по дороге Муромской. Ослободи, государь, от супостата. Вот, думает, царь и прижмет этого артиста. И жене объяснить можно, не идти же на концерт к изменнику, к разбойнику. То- то польза будет. Получил царь челобитную. Прочитал. Задумался. И, правда, получается, сидит на дороге, свистит в дуду басурманскую. Народ обирает. Богатству и процветанию царства козни строит. Супротив устоев государевых пошел. Верно, в народе-то говорят, сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст. Никакого благолепия в дуденьи том нет. Вот ведь штука, какая выходит. Позвал Илью Муромца. Ты, Илюша, разберись там. Разгони всех. Не к чему народ православный в смущение вводить. А Илья — парень простой, исполнительный. Приказали — сделал. Поехал, увидал Соловьева, дуду отнял, по шеям проходимцу надавал. Артиста каждый обидеть может, и силушки не надо. Поехал. Царю доложил. А тут послы заморские вмешались. Свободу душите. Демократии ходу не даете. Мы на вас санкции сейчас напустим. Не позволим нашим принцессам замуж идти за царевича Ивана — придурковатого. И конец роду вашему, династии. Царю бы жезлом о пол и гаркнуть на послов. Не додумался про импортозамещение. У нас у самих девок полно. Еще лучше. Все натуральные. Одна за французского короля замуж вышла. Капетингов наплодила. Династию поддержала. Нашу династию не хуже могли б поддержать. Не крашенные. Так он давай оправдываться. Мы для народа, для демократии. За нее, что б ей пусто было, боремся. А парень тот народ грабил, посольствам препятствия чинил. Разбойник. Про то указ велел издать. Глашатаем велел трубить. Средства массовой информации подключил. Вот и измазали парня чернухой. Невинно пострадал.