Казачий край - Василий Сахаров

  Пока была стоянка, переговорил со своими боевыми товарищами, узнал о событиях в глубине России и Финляндии, где находился наш полк. В Кавказскую решил не ехать. Есть задача поважней, необходимо соблюсти хоть какие-то приличия и привести своих станичников в Терновскую строем.

  - Здорово браты-казаки! - выкрикнул я, подъезжая к казакам. В ответ неразборчивое бурчанье и только три-четыре человека поприветствовали меня как положено. - Что, станичники, домой направляемся?

  - Да!

  - Хватит, отвоевались!

  - Пора по хатам!

  - Штыки в землю!

  Поворачиваю своего вороного жеребчика, взятого с отцовой конюшни, горячу его, и спрашиваю:

  - Так что же вы, браты, неужто как бродяги, какие, в станицу родную вернетесь? Одеть погоны! Становись в походный порядок! Покажем отцам и дедам, что мы честные казаки, а не шелупонь подзаборная.

  - Да, что там... - протянул кто-то из казаков.

  - А ништо. Ты домой едешь, а там жинка, а там детки твои. Кого они хотят увидеть, справного казака, али грязного дядьку, с поражением домой вернувшегося. Одеть погоны!

  Вот здесь меня послушались. Все как один, казаки достали из своих походных вьюков погоны, которые никто не выкинул, и спустя несколько минут, когда паровоз, пыхнув паром, потянул эшелон с полком на Кавказскую, я во главе сотни вооруженных всадников проходил по станции. Солдаты, жмущиеся к домам, опасливо посматривали на нас, а в одном из окон, я заметил Одарюка, который через приоткрытую занавеску наблюдал за прохождением нашей колонны и, наверняка, скрипел от злости зубами. Эх, знай наших!

  Поворачиваюсь к казакам, оглядываю их приободрившиеся лица, и громко спрашиваю:

  - Что браты, споем нашу полковую, которую в 14-м году отец Константин на Туретчине сочинил?

  - А споем! - откликаются сразу несколько человек.

  - Запевай! - команда слышна всем и, спустя всего мгновение, над станцией разносится сочиненная три года назад нашим полковым священником Константином Образцовым, песня:

  "Ты Кубань ли наша родина,

  Вековой наш богатырь!

  Многоводная, раздольная,

  Разлилась ты вдаль и вширь!

  Из далеких стран полуденных,

  Из турецкой стороны

  Бьют челом тебе, родимая,

  Твои верные сыны.

  О тебе здесь вспоминаючи,

  Песню дружно мы поём,

  Про твои станицы вольные,

  Про родной отцовский дом.

  О тебе здесь вспоминаючи,

  Как о матери родной,

  На врага, на басурманина,

  Мы идём на смертный бой.

  О тебе здесь вспоминаючи,

  За тебя ль не постоять,

  За твою ли славу старую,

  Жизнь свою ли не отдать?

  Мы, как дань свою покорную,

  От прославленных знамён,

  Шлём тебе, Кубань родимая,

  До сырой земли поклон".

  Так, с песней, от которой в окнах стекла подрагивали, мы прошли всю невеликую узловую станцию Тихорецкая, и уже к вечеру были в родной станице, в которую мной загодя был послан гонец с известием о прибытии казаков.

  Терновская встречала своих воинов как положено, хлебом-солью, звоном колоколов и радостными лицами жен, дождавшихся своих мужей. Хороший тогда был день и хороший праздник случился. Последний праздник перед началом моей собственной Гражданской войны.

Глава 3

Кубань. Декабрь 1917 год.

  Конец декабря. Выпал первый снег и морозы пока не сильные. Скоро наступит новый 1918-й год. Что он нам принесет, никто не знает. Хочется надеяться на лучшее, но, скорее всего, смута продолжит расползаться по территории бывшей Российской империи, а это всегда кровь, смерть, голод, болезни и хаос.

  Большая часть строевых частей Кубанского казачьего войска вернулась домой и только Отдельный Кавказский корпус генерала Баратова, находящийся в далекой Персии, брошеный и позабытый, все еще продолжает вести военные действия против турок и пробивается к дому. В остальном же, казаки добрались до Родины вполне благополучно и тихо-мирно разошлись по своим хатам.

  Все узловые станции на Кубани были заняты отрядами красногвардейцев, которые в открытую готовились к захвату власти на местах и никого не боялись. В Екатеринодаре была созвана Кубанская Рада, и сформировалось наше самостийное правительство с курсом на отделение от России. Однако сейчас такое время, что у кого сила, тот и прав, а у Кубанской Рады, несмотря на поддержку казачества, своих вооруженных формирований практически нет. Есть генералы, есть знамена и регалии, штабы прославленных полков, дивизий и корпусов, но нет воинов, а значит, власть ее пока иллюзорна. На данный момент с ними только 1-й Черноморский полк и около тысячи добровольцев из офицеров. Против всей той массы солдатских отрядов, которые попали на Кубань еще при Временном правительстве, и теперь примкнули к большевикам, это немного.

  Единственная надежда, на Дон, где атаман Каледин взывает к казакам об опасности большевизма, и где генерал Алексеев начинает собирать Добровольческую армию. Хотя, конечно, положение у донских казаков, как и у нас, не завидное и, уже сейчас, они вынуждены воевать на два фронта, где есть враг внешний и враг внутренний. С одной стороны отряды большевиков давят, а с другой иногородние, которых на Дону поболее чем у нас будет, да казаки из голытьбы. Кто опасней, не ясно, а потому вынуждены донцы вместо того, чтобы свою жизнь обустраивать, экономику крепить и армию собирать, тратить всю свою немалую энергию и силы на борьбу между собой.

  Утро 29-го декабря началось для меня с того, что вместе с братом Мишкой я отправился на охоту. Выехали налегке, по полям зайцев погонять, у брата дробовик, а я на всякий случай взял винтовку, времечко нынче лихое, мало ли что и кто в степи повстречается, да и волки в наших краях не редкость.

  Мы направились в сторону хутора Еремизино-Борисовского, где возле речушки Кривуша, всегда охота хорошая была. Нам торопиться нужды нет, и ехали мы не спеша. Больше за жизнь разговаривали, чем следы звериные высматривали. Разговор обычный, Мишку интересует война, подвиги и полковые байки, а меня станичные новости и слухи. Мы переговариваемся, смеемся, и вдруг, прерывая нас, по полям разносится сухой звук одиночного винтовочного выстрела.

  - Щелк!

  Звук идет от дороги, что по левую руку от нас. Поворачиваем лошадей и мчимся туда. Я еще не знал, что случилось, и кто стрелял, но сердце захолонуло от предчувствия чего-то недоброго. "Вот и все, - мелькнула у меня в голове мысль, - кончилось для меня спокойное время". Как показали дальнейшие события, я был прав, и чутье меня в очередной раз не подвело.

  - Щелк! Щелк! - еще два выстрела, и наши кони вылетают на небольшой курган.

  С высотки мы видим, как по дороге несутся сани-розвальни, и в них два человека. Один погоняет каурого конька, торопит его, а второй лежит в санях навзничь, пытается привстать, приноровиться и выстрелить из пистолета. Вслед за ними, догоняя и на ходу постреливая из кавалерийских карабинов, мчатся три всадника, по виду, казаки, да вот только на их папахах красные полосы виднеются. Раз так, то те, кого они пытаются догнать, нам друзья.

  - Я возницу знаю, это Мыкола, хороший парень с Еремизино-Борисовского хутора, - говорит Мишка и сдергивает с плеча свой дробовик, который здесь и сейчас против карабинов бесполезен.

  - Раз так, то вступимся за него, - отвечаю я, спешиваюсь, и готовлю к бою хорошо пристрелянную винтовку. - Ты пока за курган отойди, а то с твоим ружьем здесь делать нечего.

  - Да я... - пытается возражать Мишка, но я его одергиваю, и он, вынужденный подчиниться, спускается за курган.

  Теперь, когда парень в безопасности, можно и повоевать. Всадники меня уже заметили, двое отделяются от погони и мчатся ко мне. Расстояние небольшое, всего метров семьдесят, и хотя противников двое, положение у меня лучше. Я прячусь за лошадью и твердо стою на земле, а они внизу и в скачке. Делаю первый выстрел, и передовой противник валится в снег. Целюсь во второго, но тот, резко поворачивает своего буланого жеребчика и, нахлестывая его нагайкой, мчится в сторону от меня. Мог бы и его свалить, но лишний грех на душу брать не стал. Тогда я еще не до конца понимал, что каждый враг, которого ты пожалел, это еще один ствол, который будет смотреть в твою грудь в будущем.

  Третий казак с красной полосой на папахе, увидел такое дело, сначала остановился, а затем последовал за своим товарищем, развернул коня и помчался назад по своим следам. Меня это устраивало полностью. Поручив Мишке обыскать убитого мной всадника и поймать его лошадь, я вспрыгнул в седло, и направился к саням, которые уносились к нашей станице. Вскоре мне удалось их догнать.