Стрелецкий бунт. Роман - Вера Гривина

– А тебе что с того? – ворчливо спросил Федор.

– И впрямь, Ворбин! – поддержал его с усмешкой Цыклер. – Почто ты так на царевну Софью Алексеевну взъелся? Ее в Москве никто не осуждает, окромя тебя и, вестимо, Нарышкиных.

– Да я вовсе не осуждаю царевну Софью! – смутился Ворбин. – Кто я таков, чтобы ее судить?

– А все же винила Софья Алексеевна Нарышкиных али нет? – поинтересовался Ларион.

– Нет, не винила, – буркнул Шакловитый.

– Про зелье вся Москва толкует, – заметил Цыклер.

– У нас в слободе токмо о том и говорят, – согласился с ним Ларион. – А мне сомнительно: неужто родичи царицы Натальи Кирилловны решились на великое злодейство?

Неожиданно в разговор вмешался коротконогий мужичок с жидкой бородкой и толстым брюшком:

– Вестимо, государя извели, не будь я Ерохой! Ему же от роду было всего двадцать лет. Рано ему еще было помирать…

– На все воля Божья! – сердито перебил его Ворбин. – Люди помирают во всякие лета, ежели Всевышний пожелает их прибрать! А государь Федор Алексеевич сколь жил, столь и хворал.

– Есть же медленные зелья, – настаивал на своем Ероха. – Сказывают, что Нарышкины лекаря государева подкупили, и он травил потихоньку доброго Федора Алексеевича…

– А ты никак под дверью стоял, когда царя травили? – ехидно спросил Ворбин.

– Стоять не стоял, а земля слухом полниться.

– В слухи пущай бабы верят, – отрезал Ворбин.

Эта беседа не остался без внимания прочих обитателей кабака.

– Правду ты, добрый человек, говоришь! – воскликнул здоровенный молодец в потрепанном суконном кафтане и потертом грешневике17.

– Что правда-то? – спросил у него Цыклер.

– Извели государя зельем! Как есть Нарышкины постарались вместе с лекарями-иноземцами. Так оно и было! Уморили царя, упокой его, Господи!

Поднялся гвалт. Посетители кабака, еще не потерявшие способность говорить и хоть как-то соображать, принялись спорить о том, была ли смерть царя Федора Алексеевича естественной. Большинство соглашалось с тем, что наверняка государя отравил иноземный лекарь с подачи Нарышкиных.

Слышались голоса:

– Извели проклятые нелюди Федора Алексеевича, а потом они сгубят и его братца, царевича Ивана Алексеевича!

– И до малого царя Петра Алексеевича черед дойдет! Слушок есть, будто бы Ивашка Нарышкин в цари метит!

Речь зашла и о том, почему государем стал малолетний Петр вместо более взрослого Ивана.

– Иван Алексеевич в том возрасте, когда можно царствовать! – воскликнул Ероха.

Его тут же поддержал солдат в форме Бутырского полка:

– А Петр Алексеевич слишком юн! Как ему государством владеть? Теперь бояре станут еще больше богатеть и народ погубят! Натерпимся мы обид!

Но и у новопоставленного царя Петра тоже нашлись защитники.

– Мы и оглянуться не успеем, как Петр Алексеевич войдет в пору! – кричал пышнобородый подьячий. – А Иван Алексеевич хворый и не сумеет власть удержать!

– Федор Алексеевич сумел же! – возразили ему.

– А что толку? Шесть лет он проскрипел и помер, не оставив потомства! – вмешался еще один сторонник царя Петра.

– А ты что думаешь? – неожиданно спросил Цыклер у молчащего Шакловитого.

Тот пожал плечами.

– Мое дело слушаться, а думает пущай тот, кто выше меня стоит. Я всего лишь дьяк Разрядного приказа.

– Кажись, бунт в Москве назревает, – тихо процедил Цыклер сквозь зубы.

– Может, обойдется? – засомневался Федор.

– Вряд ли…

Неожиданно стрелецкий капитан прервался на полуслове и, придвинувшись к уху своего собеседника, прошептал:

– Видишь вон там в углу ошую18 двоих иноземцев?

– Ну, вижу, – ответил удивленный Шакловитый, бросив короткий взгляд налево.

Сидящие в углу иностранцы вроде бы выглядели обычно. Один из них, нескладный блондин, и лицом, и одеждой походил на любого живущего в Кукуе19 немца, а другой, невысокий, ладный шатен, имел не совсем обычную для Немецкой слободы внешность.

– Они лазутчики ляшского20 короля Яна, – сообщил Цыклер.

– Отколь ты знаешь? – удивился Федор.

Капитан самодовольно ухмыльнулся:

– Я много чего знаю! Со мной выгодно водить дружбу.

Шакловитый пожал плечами.

– Что мне за выгода от твоего навета? Я в приказе Тайных дел давно не служу.

– Так и приказа Тайных дел уже нет. Зря государь Федор Алексеевич его упразднил, – проговорил Циклер, стрельнув взглядом вначале в подозрительных иноземцев, затем в Ероху, упрямо настаивающего на своей точке зрения по поводу смерти царя.

– Да, зря, – согласился Федор.

При государе Алексее Михайловиче он четыре года служил в приказе Тайных дел и чувствовал себя там на своем месте. Но окружение юного царя Федора Алексеевича убедило его упразднить это учреждение. Оно и понятно: приказ Тайных дел подчинялся напрямую царю и не имел отношения к Боярской думе, и большинству бояр это, конечно, не нравилось. Здесь царедворцы проявили редкое единодушие, а возражал один Матвеев, но поскольку его положение при дворе пошатнулось, то к нему и не прислушались. После упразднения приказа Тайных дел Шакловитый вернулся в Разрядный приказ, где служил раньше, и даже получил повышение.

«Эх, жаль службу в приказе Тайных дел! – привычно подумал он. – Меня тогда очень уважали, хоть я и был всего лишь подьячим».

Между тем спор между посетителями «Разгуляя» перерос в драку. Очевидное превосходство в количестве сторонников царевича Ивана помогло им без труда справиться со сторонниками царя Петра, выгнав последних из кабака. Довольные стрельцы и солдаты дружно выпили по этому поводу.

– Как там, Андрюха, царевна Софья Алексеевна поживает? – спросил вдруг Леонтий у рыжего, курносого парня в красном кафтане.

Шакловитый вздрогнул. Когда он увидел царевну Софью на похоронах государя, она произвела на него неизгладимое впечатление. Было в этой девице нечто такое, отчего в ее присутствии Шакловитый начинал без вина хмелеть. Прежде с ним такого никогда не случалось, несмотря на весь его огромный опыт общения с женщинами.

– Печалится Софья Алексеевна, – коротко ответил Андрюха.

– А отколь Андрюха может что-то знать о царевне? – спросил удивленный Шакловитый.

– Он с девкой ее сенной любится, – хмыкнул Ларион.

– А-а-а!

Выпив еще чарку, Федор позвал бабенку с пышными бедрами:

– Эй, Ульянка!

– Чем я могу служить Федору Леонтьевичу? – игриво отозвалась она.

– Давай подымимся наверх! – буркнул Шакловитый, выходя из-за стола.

Он чувствовал сильное возбуждение.

«Должно быть, я вина лишнего выпил: вот меня и распалило».

– Почто ж не подняться? – сладко пропела Ульянка.

– Удачи тебе, Федор Леонтьевич! – с усмешкой пожелал Цыклер.

Глава 4

Новые обстоятельства

Софья после похорон брата забилась в свой кабинет, покидая его днем лишь для трапезы и, чтобы посетить храм. С утра до вечера она размышляла о произошедших событиях. Царевна догадывалась, что зачинщиком возведения на престол сына ненавистной ей мачехи был вовсе не патриарх, поскольку по своему характеру он был весьма осторожным человеком. Не зря его недоброжелатели утверждали, что в начале своего патриаршества Иоаким однажды заявил царю Алексею Михайловичу:

– Я, государь, не знаю ни старой веры, ни новой, но что велит начальство, то готов творить и слушаться его во всем.

Наверняка настоящими инициаторами беззаконного наречения Петра царем были царедворцы, добившиеся высокого положения при Федоре Алексеевиче и пользовавшиеся у недавно скончавшегося царя огромным доверием. Многочисленные князья Долгоруковы21 поднялись за последние несколько лет так, как им не удавалось возвыситься, несмотря на всю их знатность, ни в одно из предыдущих царствований. Но Долгоруковы хотя бы Рюриковичи, а боярин Языков и братья Лихачевы не могли похвастаться родовитостью, что не помешало никому из них войти в ближайшее окружение государя. С кем у царя совсем испортились отношения, так это с его родственником, боярином Иваном Михайловичем Милославским, из-за самонадеянности последнего. Милославский попытался помешать женитьбе Федора Алексеевича на Агафье Грушецкой и совершил еще несколько неосмотрительных проступков, приведших его, в конце концов, к опале. Когда Ивана Михайловича изгнали из Кремля, он обвинил в этом Языкова, князей Долгоруких и братьев Лихачевых, хотя сам был более всех виновен в своих неприятностях. Если бы царевич Иван взошел на престол, он наверняка приблизил бы к себе родича, и тот, конечно же, попытался бы отомстить недругам. Князья Долгоруковы, Языков и Лихачевы, зная о том, чем грозит им возвышение Милославского, готовы были лечь костьми, чтобы не подпустить его к власти.

«Иван Михайлович умом не блещет, – думала Софья. – Он, поди, не скрывал своих помыслов – вот его враги и всполошились. Языков уж три года стелет себе соломку, на случай смерти царя Федора: иначе не объяснить его хлопоты за Матвеева. Прочие бояре тоже словно забыли, как они при моем отце, государе Алексее Михайловиче не ладили с Артамоном. Вот дураки! Лучше бы они попытались с Милославским помириться: его легко обвести вокруг пальца. А Матвеев – хитрая лиса: он своими радетелями попользуется и избавится от них за ненадобностью».