Она назначает жертву - Сергей Майоров

— Я сейчас распоряжусь насчет материалов, — сообщил заместитель Мартынова, и по его лицу снова пробежала искорка какого-то счастья, неуловимая невооруженным глазом. — Это все, или будут еще указания?

— Нет, это не все, — пожевав губами, пробормотал Лисин. — Я заметил на втором этаже актовый зал.

— Есть такой, — подтвердил Горбунов.

— Через два часа там должны быть все родственники убитых, живущие в этом городе.

Искра не добежала и до середины пути, потухла, словно наткнулась на ручеек пота. Лицо заместителя стало грустным и озабоченным. Его щеки обвисли, глаза сделались бездонными.

— Я прослежу, — прохрипел Мартынов.

— Нет, этим займется ваш заместитель. У нас сейчас будет много работы, как я и обещал. Теперь я хочу, чтобы все входы в прокуратуру были блокированы. Любой человек, проникший в здание, должен быть незамедлительно задержан. Видео— и аудиоаппаратура изымается, кассеты и цифровые диктофоны сдаются капитану полиции Юштину.

Лисин остался один и направился к чайнику. Он вдруг подумал о том, что за двадцать лет службы ему ни разу не приходилось расследовать преступления, где жертвами были бы сразу три сотрудника прокуратуры, которые погибли на рабочих местах. Обычно прокуроров убивают по дороге домой или прямо в квартире, вне служебной обстановки. Из мести, в результате выяснения отношений, отягощенного нетрезвым состоянием сторон, не зная, что этот человек — сотрудник прокуратуры. Лисин пытался настроить память на ассоциативную волну, но она не предоставляла ему ни единого случая, когда в здание прокуратуры вошел бы человек и выборочно, следуя только ему одному известным галсом, расстрелял бы троих тамошних сотрудников и ранил еще одного.

Версия о сумасшествии фигуранта место, конечно, имела. Ее нельзя отбрасывать до тех пор, пока не будет доказано другое. Не исключено, что психически неуравновешенный человек, претерпевший какие-то неудобства от надзирающего органа, забрел на рынок, купил «ТТ» со спиленным номером, вошел в прокуратуру и начал стрелять. Но тронутый умом вряд ли стал бы разбираться, кто виновен в его проблемах, а кто нет. Для таких штат прокуратуры — единое целое, а потому какая разница, с какого конца начать?

Служащая, выдающая на входе пропуска, уверяла, что мужчина был трезв и в своем уме. Он ссылался на какого-то следователя Кириллова. Да, таковой есть в прокуратуре города Старооскольска. Но установлено и другое. Он уже четыре года работал в двадцать седьмом кабинете на втором этаже и никогда оттуда не переезжал. Самое главное состояло вот в чем: Кириллов уже через десять минут после прибытия Лисина сообщил ему, что никого в это солнечное утро для допроса не ждал. Тем более для повторного. У него в производстве шесть дел. Два из них связаны с изнасилованием и четыре — с убийством. Все преступления носят статус висяков, и перспектив для раскрытия оных, как стыдливо заметил юрист первого класса Кириллов, не намечается.

Из всего этого следует сделать вывод о том, что человек, прибывший в здание в качестве палача, знаком со штатной структурой прокуратуры Старооскольска. Ему известно, в каких случаях на входе может быть выписан пропуск. Лицо, не разбирающееся в режиме службы прокуратуры, никогда не повело бы себя так, как этот убийца.

Ожидая, пока к нему доставят Гасилова, выжившего в кровавой переделке, Лисин вышел из кабинета и направился на первый этаж. В коридоре он встретил Сидельникова, за которым, сгибаясь под тяжестью груза, спешили две девушки в гражданских платьях. Они несли по несколько десятков серых папок, видимо, из числа тех, что следователь велел передать Сидельникову.

На втором этаже он обратил внимание на одну деталь. Окно, такое же, как то, через которое покинул прокуратуру убийца, здесь было загорожено металлической решеткой.

Почесав подбородок пальцем, он свернул с лестницы и, следуя по коридору, стал по очереди распахивать двери кабинетов. Вот красивое, милое личико следователя прокуратуры. Женщина белее мела. Она сидит за столом и пытается погасить ледяной озноб чашкой дымящегося кофе. Ее трясет словно шизофреника, которому для растормаживания вогнали под кожу лошадиную дозу транквилизатора. А на окне вот она — решеточка.

Следующий кабинет, напротив. Прокурорский работник в форме младшего советника юстиции смолит сигарету. По всему видно, что она у него не первая в это утро. Окурков одинаковой длины в пепельнице уже с десяток. А на окне — решетка. Точная копия тех, что в коридоре и там, где сидит красавица в короткой юбочке и погонах юриста второго класса.

Лисин уже не открывал все двери подряд. Он прошел до конца коридора, проверил еще два кабинета — по одному с каждой стороны — и везде обнаружил решетки.

Вот так и рождаются новые идеи. Самые неожиданные и маловероятные. Но любая версия имеет право на жизнь, пока не установлена ее бессмысленность.

Достигнув наконец первого этажа, он прошелся вдоль ряда посетителей, сидящих на стульях. Они были выпровожены из кабинетов и оставлены здесь для выяснения обстоятельств. Все они на момент атаки на прокуратуру имели неосторожность находиться в ней, теперь терпели муки плена и даже не пытались высказать по этому поводу своих возмущений. Видимо, шок от случившегося поразил не только руководителей надзирающего органа города Старооскольска, но и тех людей, которые пришли в здание по личным мотивам.

— М-да, — выговорил Лисин, вглядевшись в серые лица присутствующих, и двинулся к вахте, где убийца получил пропуск.

Служащая, своею рукою выписавшая «прокурорскому палачу» разрешение на аутодафе, четвертый час находилась под контролем медиков. Везти ее в больницу, в отличие от прокурора Гасилова, не было необходимости. Валерьянки, валокордина и нашатырного спирта было достаточно и в мобильных кофрах врачей. Женщина иногда успокаивалась, пыталась воссоздать подробности обращения к ней убийцы, которого она в этом состоянии никак не могла вспомнить. Потом бедняжка вдруг начинала биться в истерике, крича о том, что знает каждую морщину на его «гладко выбритом, голубоглазом лице».

— Вы его видели хотя бы раз в жизни? — спросил Лисин, подсаживаясь на соседний стул.

— Никогда! — горячо запротестовала она.

— Вы ходите сюда на работу каждый день в течение последних восьми лет, не так ли? — Важняк был настойчив, потому что точно видел вину женщины, хотя и косвенную, но, в его представлении, не малозначимую.

Если тебя посадили выписывать пропуска в прокуратуру города, то к этому занятию нужно относиться куда внимательнее, нежели к той же работе, но на проходной завода, выпускающего пылесосы.

— Человек сказал вам, что его снова вызывают для допроса, а сие означает, что он здесь не впервой. Он знает фамилию следователя, и вы даете ему право зайти внутрь, даже не поставив в известность этого следователя.

— Давайте! — закричала служащая, требуя новую порцию успокоительного. — Давайте! Я так и знала, что вы быстро найдете виновного! Из Москвы оно, конечно, виднее!

— Тихо, — попросил Лисин, вынимая из пачки сигарету. — Обойдемся без истерик, мадам. Я хоть и из Москвы, но мне пока ничего не видно. Теперь идите-ка сюда!..

Полицейские подошли, чувствуя неизгладимую вину за свою никудышную стрелковую подготовку.

— Arbeit macht frei. Что я сказал?

С немецким у старооскольских полицейских было еще хуже, чем со стрельбой.

— «Работа делает свободным». Это было написано на воротах Освенцима, — объяснил Лисин. — Вы вот-вот освободитесь от каторжного труда, связанного с исполнением своих служебных обязанностей.

— В чем мы виновны? — буркнул старшина.

— Вас ждет народное хозяйство, — не обращая внимания на реплику «от коллектива», пообещал Лисин. — Токарю или фрезеровщику не нужно обладать способностями фейсконтролера и видеть оружие под чужой одеждой. — Важняк поднялся, сразу стал на голову выше полицейских и вознес свой толстый палец над головой одного из них. — Даже в самых зачумленных пабах Москвы, в позорных гей-клубах и рюмочных есть люди, которые способны в глазах и жестах всякого приходящего читать угрозу учреждению. Они не пускают таких людей в свои заведения и получают за это заработную плату. Зачем здесь стоите вы? Пугать посетителей своей хрустящей зевотой и помятой формой?

— Нам что, каждого обыскивать? — затараторил, понимая свою правоту, младший сержант. — На нас же заявления писать будут!

— Ты — в этот угол, — велел Лисин, с визгом расстегивая свою папку. — Ты — в противоположный конец коридора. Два листа бумаги. Мне нужно подробное описание лица, устроившего здесь маленькую Боснию. Граждане!

От этого хриплого простуженного призыва люди, сидящие в коридоре словно в плену, вздрогнули и вогнали головы в плечи.

— Сейчас эти полицейские разойдутся по разным сторонам коридора. Если за время моего отсутствия они вдруг перебросятся хотя бы словом, то я должен буду об этом знать.