Тайна жёлтых нарциссов - Франк Хеллер

купца», которое ему попалось у какого-то книготорговца, он нашел портрет Порции, вот кого напомнила ему незнакомка. Книги он тогда так и не купил, но то действительно была она, Порция! Обворожительная, прелестная Порция! Самое милое из всех созданий Шекспира, самая непосредственная, радостная и веселая из всех его героинь. Доктор решил сходить в магазин и заказать то издание. Должно быть, у Порции были такие же голубовато-серые глаза, как у незнакомки, глаза цвета Адриатического моря. Порция, наверное, была так же стройна, как его пациентка, с таким же цветом волос. Не темноокая Венера, а задорная и яркая венецианка с пляжа Риальто, накинувшая на бронзу волос черную кружевную шаль.

— Скажите мне лишь одно, — взмолился доктор, — что вас толкнуло на стезю преступления?

Она улыбнулась.

— Отчасти наследственность, а отчасти и моя манера распоряжаться этой наследственностью, — с готовностью ответила она.

— И ваши провинности не лишают вас сна?

Внезапно ее лицо изменилось.

— Нет. Меня лишает сна нечто иное, — кратко добавила она. — Поэтому я и пришла к вам. Но мысль о том, что я не смогу заплатить за визит, вот единственное из всех моих преступлений...

Доктор поспешил прервать ее.

— Что вы, сударыня, что вы! Я ваш покорный слуга! И очень рад, что вы обратились ко мне. Так в чем ваше дело?

— Мне приснился один сон...

Она умолкла и погрузилась в раздумье. Доктор выжидал, не нарушая молчания. Внезапно лицо ее исказилось.

— Странно говорить об этом, — сказала она с коротким смешком, — днем говорить об этом странно. И все же...

— И все же вы хотите сказать, что вам не спится... Успокойтесь, сударыня, что бы вы ни рассказали, мне это не покажется ни странным, ни смешным. Если бы вы услышали хоть десятую часть из того, что говорилось в этой комнате! Сны всегда странны и нелепы, но в мою задачу входит лишить их всех покровов и показать то, что скрывается за ними на самом деле. Рассказывайте, рассказывайте. Доктор — это исповедник!

Она прикрыла глаза и заговорила, чуть отвернувшись в сторону. Она начала рассказывать сон, ей снилось, что она лежит в постели и спит. Кровать слишком велика для нее. У ее ног — окно. Внезапно окно само по себе распахивается. За окном виднеются два дерева, сплетенные друг с другом ветвями. Потом деревья эти охватывает огонь. Она слышит шипение пламени, языки пламени лижут ее лицо, и тогда она просыпается с воплем.

— Эго все! — сказала она и подняла голову. — Не правда ли, сон совершенно бессмысленный?.. И все же этот сон возбуждает во мне страх, мне чудилось, что я что-то должна сделать и что я бессильна. — После короткого молчания она добавила:— Быть может, вы объясните мне, что это значит?

Доктор Ц. покачал головой.

— Если вы полагаете, что вот так, между прочим, можно объяснить значение сна, то вы ошибаетесь. Для того чтобы истолковать сон, мне следует узнать множество различных вещей. Да и то не будет уверенности, что сон поддастся толкованию.

— Почему?

— Да потому, что вы единственное лицо, которое может снабдить меня всеми необходимыми сведениями. А я не уверен, что вы захотите сообщить мне все, что мне надлежит знать.

— Вы полагаете, что во мне на самом деле столько таинственного? — спросила она, усмехаясь. — Мне казалось, я должна бы произвести на вас совсем иное впечатление. Задавайте свои вопросы, я отвечу вам. Но неужели для того, чтобы истолковать краткий сон, надо знать множество самых разных вещей?

Доктор взял с письменного стола брошюру и сказал:

— Это труд одного из моих немецких коллег, его зовут Ранк. Он излагает здесь содержание двух снов. Оба они умещаются на одной страничке. Но зато объяснение их заняло семьдесят пять страниц.

Глаза пациентки расширились от удивления.

— Так, значит, все это не так просто, как в соннике?

— Нет, далеко не так просто. Но в некотором отношении наши старые сонники были правы. Они знали, что сны должны быть истолкованы, как всякий символ. А теперь расскажите-ка мне о своих детских годах. Попытайтесь углубиться в ваши воспоминания и рассказывайте все, что придет в голову.

Незнакомка все еще не приходила в себя от удивления.

— Но какое отношение все это имеет к моему сну?

— Наши сны бывают трех видов. Во-первых, они могут быть физического свойства, навеянные ощущением голода или жажды, во-вторых, снами, вызванными каким-либо неудовлетворенным желанием, и, в-третьих, снами, всплывшими из глубин нашего подсознательного бытия. Несомненно, что большинство снов третьего вида основываются на различных впечатлениях нашего раннего детства, и нет никакого сомнения, что ваш сон именно и является сном этого рода. А теперь рассказывайте, попытайтесь мысленно возвратиться к тому времени, когда вам было три, четыре года, пять лет. Разумеется, если это для вас возможно.

Она улыбнулась.

— Дорогой доктор, мне кажется, что у меня нет никаких воспоминаний, сохранившихся со столь раннего возраста. Я помню себя только с шести, семи лет.

— Так обстоит дело у большинства людей, — согласился доктор. — Период до шестилетнего возраста почти не фигурирует в их воспоминаниях. Вы никогда нс задумывались над тем, как это странно и нелогично? Как раз тот период, когда наша память еще не перегружена и наиболее восприимчива, не запоминается нами и остается как бы рядом неисписанных страниц. Разве это нс удивительно?

Голубовато-серые глаза незнакомки нс отрывались от губ говорившего доктора.

— Вы правы! — воскликнула она. — Я не задумывалась над этим, но это действительно странно!

— Это странно, — повторил он. — Но за последнее время нам удалось немного приподнять завесу над этой тайной. Быть может, теперь вы согласитесь приступить к своему рассказу?

Она последовала его приглашению и начала рассказывать. Родилась она за границей. Ее отец — итальянец, родом из Венеции, а мать была венгеркой. Доктор окинул взглядом ее стройную фигурку и удовлетворенно кивнул. С самого раннего детства си пришлось разъезжать вместе с родителями по разным странам. Это дало ей возможность уже в детстве изучить несколько языков. Всего она владела пятью языками, в том числе и голландским, скорее громоздким, чем звучным.

Из родителей в ее памяти продолжал жить один отец, о матери она знала лишь по рассказам. Воспоминания детства? О, они весьма неопределенны и разрозненны, в них нет ничего цельного, о чем бы она могла связно рассказать. Да