Сахарная болезнь - Виктор Пучков

Больной нервно сжал виски. Доктор некоторое время не отвечал.

— Скажите, у вас есть собака?

— Да, я же сказал вам — Сильф.

— У вас никогда не было собаки.

— Ну с определенной точки зрения, Сильф не совсем собака.

— У вас не было и Сильфа, если вам угодно.

— Что вы хотите этим сказать?

Доктор пристально взглянул на пациента. Тот поднял голову, и их взгляды встретились.

— Сильф — это ваша ошибка. Ваша зависимость. Вы не должны в него верить, потому что его нет. Нет Сильфа — нет «вечного возвращения». Вам нужна свобода. Но каждый раз Вы становитесь зависимым от Сильфа. Я не знаю, кто такой, этот Сильф, галлюцинация ли, сон, воображение или действительно дух воздуха. Но вы должны стремиться стать свободным. Без Сильфа.

Сильф стал вашим воздухом, вы дышите им. Но он всегда один и тот же, как вечное возвращение…

Что сталось с Доктором и его странным пациентом, мне неизвестно.

Вернее, доподлинно известно, только вот я не могу дописать это единственное оставшееся предложение.

Правда, Сильф?»

ЧАСТЬ 2

Когда говорят о болезни, обычно советуют не сдаваться. Будто вы воюете с ней. Так можно сказать о гриппе, простуде какой-нибудь. О том, чье поражение по существу неизбежно. Но с диабетом не борются. С ним живут.

Хотя было время, когда родители мои не сдавались.

В 1990-м году или чуть позже мы с отцом поехали в Таджикистан. К знахарю. В газетах писали, он лечит почти все.

Я помню только, что мы ехали очень высоко в горы. Помню медовое дерево. Открытую дверь одинокого дома и его гостеприимного хозяина. Помню лис, перебегавших дорогу.

Помню пропасть и падавший с неё ручеёк. Рядом был сколоченный наскоро туалет и мусорная яма.

А ещё помню одинокого, раскинувшего крылья орла в синеве неба. Мы сидели с отцом на лавочке у какого-то сарая и ждали, когда придет целитель. Мы смотрели в небо. Чистое, голубое. С орлом.

Он не спросил ничего. Просто с силой сунул мне в рот алюминиевую ложку с каким-то белым порошком. Горечь. Я жую и с трудом глотаю. Вроде бы это были какие-то горные травы. Но эффекта от них — ноль. На время лечения мы отказались от инсулина.

Так длилось неделю, может, две.

Потом мне стало совсем худо: понос, рвота, полная отключка от всего внешнего. Равнодушие. Нирвана?

Из гор нас доставили на кукурузнике в больницу. Помню, что у него хлябала дверца, и в щель виднелись пики, скалы, пропасти и облака.

Единственный русский врач в больнице сказал отцу «молись». И налил стакан чистого спирту.

Грань жизни — это самое светлое состояние. Я видел, как отец смотрит на меня. Я помню, что он улыбался (хотя вряд ли он мог) и помню, что на голове у него, в волосах были игрушечные солдатики, вернее, матросы в тельняшках. Они тоже улыбались и не двигались. Я слышал где-то, что каждый человек воспринимает Бога как собственного отца. Я видел Бога, наверное. Любящего, создавшего меня. Было легко, свободно и счастливо. Я не знал, что смерть стоит рядом. Что диабет бегает по поддерживающим теплицу жизни капиллярам. Я не знал этого. Мне было все равно: я понял, почуял носом, что умирать — совсем не тяжело. Да и есть ли она смерть?

?

Но я не умер. Врачи как-то спасли меня. А потом советовали убраться из этой страны.

Позже там началась война. Гибли люди, но по-другому. Страшно.

* * *

Гипогликемия.

Гипо.

Низкий сахар.

Это похоже на страх, сильное волнение. Ты дрожишь, потеешь, и зеленый ромб расплывается в глазах. Он загораживает все, первое время ты не видишь ничего, кроме него. Сотни, тысячи сосудов рвется в твоей голове в этот момент.

Твое главное действие — есть. Кушать, хоть что-нибудь. Лучше с содержанием глюкозы.

Сладкий чай. Конфеты. Печенье. Вафли.

Пачка аскорбиновой кислоты.

Ты всегда её носишь с собой. На всякий случай. Когда ты гипуешь, ты похож на пьяного. Раскрывается подсознание. Ты можешь читать стихи, которые видел, говорить, о чем всегда молчал. А можешь молчать. Похоже на сумасшествие.

Зеленый ромбик загораживает реальность. Все зеленое. Ты потный, дрожишь и шатаешься.

Кончается все высоким сахаром. Это правило.

Поэтому не забудь сделать укол, когда загипуешь. Парадокс. Диабет.

* * *

Больница — это сообщество друзей на несколько недель. Иногда ты меняешься с ними телефонами и адресами, но никогда не напишешь и не позвонишь им.

Саню выписывают.

Доктор сидит с ним на одной койке и о чем-то тихо говорит.

Сахара его пришли в норму. В течение дня они не поднимаются выше семи миллимоль на литр. Анализы не вызывают опасений. В общем, он в порядке, а посему ему пора ехать домой. В г. Орел.

Заходит его мама. Отдает красную дорогую коробку конфет доктору и целует ее в щеку. Потом две женщины выходят, а Саня задерживается. Мы жмем руки. Крепко, по-дружески. Смотрим друг другу в глаза.

— Звони, пиши, — говорю я.

— Обязательно. Ты тоже не забывай.

— Хорошо.

Мы крепко обнимаемся, хлопая друг друга по спине.

— Ну пока.

— Пока.

Дверь палаты медленно закрывается. Через сокращающуюся щель я вижу, как он шагает к выходу.

Мы больше не виделись. И ничего не написали друг другу. Хотя адреса храним зачем-то.

Диабетики дружат крепко, расстаются легко. Но любовь у них другая.

Наверное, я любил Елену Витальевну. И я точно любил девочку по имени Таня.

Любовь диабетиков всегда под вопросом: могут ли они быть вместе?

Чаще он решается отрицательно: кого-то выписывают раньше. Так все и заканчивается.

У Тани были длинные прямые волосы каштанового цвета.

Она делала мне массаж. Руки её, нежные и сухие, с тонкими пальчиками, ходили по моей спине кругами, стучали, тыкали. Нам хорошо было.

Я стоял у телефона (в больнице был аппарат, по которому можно было звонить домой) и набирал номер отцовской работы. Она ждала своей очереди. Вдруг она встала, резко нажала на сброс и, прервав мой разговор, убежала. Смеясь.

На следующий день мы шли вместе на анализы. Так и познакомились.

Потом ходили по коридорам, катались на лифте, играли в карты. Развлечений в больнице немного. Там нет атрибутов внешнего мира — родителей, денег, кино, кафе. Есть ты. Только ты. И она. И диабет в вас двоих.

Ночью многие парни говорили, кому кто нравится. Я молчал. И мне, и им все было ясно.

Её выписали через неделю после нашего знакомства. Я не видел её больше никогда. А теперь едва помню.

Любовь диабетическая коротка, но туда очень хочется вернуться.

* * *

Я никогда не думал о том, что диабет помешает мне в выборе профессии. Никогда, до того самого дня, пока мне не сказали об этом. Тогда же я понял, что избавиться от него, забыть о нем мне (да и любому) не дано. Странно, что я не мог уяснить этого раньше.

Я вышел из здания с отрывным розовым талоном, на котором значилась третья группа инвалидности. Минус 500 рублей. Не это больше занимало меня. Я думал, что диабет никогда не даст мне стать репортером. Тем, кто не спит ночью, ради «нескольких строчек в газете», тем, кто всегда, находясь в комнате с телевизором, попросит включить новости.

У судьбы всегда есть имя. Вечная необходимость. Слепые парки. Фатум. Норны. Имя моей судьбы — диабет, «сахарная болезнь». Её не выбирают и её не меняют. Твой билет. С ним живут.

Диабет — это пять уколов в день, ежемесячное посещение эндокринолога, выводящего свои «жалоб нет», ежегодное переосвидетельствование, это ограниченный выбор поприща. Это 1947 рублей пенсии, бесплатный проезд и некоторые другие льготы.

Это ты.

* * *

Сахарный диабет лечится диетой и инсулином. — Это вы прочтете в любой из пустых книжек о нем.

Слишком просто, чтобы принять на веру. Поэтому меня повезли в Таджикистан, поэтому же я ходил к различным бабкам. Кто-то из них хлопал в ладоши, кто-то водил руками по воде, кто-то крестил, кто-то давал вертеть колечки на нитках.

Однажды мы с матерью и братом пришли в квартиру. Везде горел электрический свет, и стоял странный запах, который трудно описать. Запах греха, я думаю.

В каждой из двух комнат сидели люди. Много людей, без обуви. Меня провели в просторный зал и посадили в центр круга. Две женщины — неопределенного возраста, мать и дочь, по-видимому — спросили мое имя. Потом — о болезни.

Они хотели многое узнать от меня, но я не был уверен, что лучше им отвечать, поэтому безобидно говорил, о чем вздумается.

Мои сны? — война

Игрушки? — солдатики, рыцари.

Мечта? — набор пограничников.

— Вы чувствуете? — обратилась та, что постарше, к дочери.

— Да.

— Как будто кто-то стоит за ним.

— Да…

— Ходит за ним.

Круг согласно кивнул, а дочерь повторила:

— Да-да.

Я испугался.