Шепот в ночи - Мэрилайл Роджерс

Элис было неприятно, что взрывы ее темперамента обычно доставляют Дэйру удовольствие, а не колют его, как ей бы хотелось. Но в следующее мгновение все рациональное испарилось, как испаряются капли дождя в пожирающем их мощном пламени. Дэйр показал, наконец, какую опасность он собой представляет. Беспомощная, Элис тонула в его объятиях, в его чувственной улыбке и пристальном взгляде, безмолвно обещавшем ей неизвестные наслаждения.

Видя, как разгорелись зеленым огнем ее глаза, Дэйр не смог удержаться — он хотел просто напугать наивную девушку неизвестностью. Он наклонился, чтобы прильнуть к ее персиковым устам, нектар которых был тем слаще и тем ценнее, чем менее он был доступен.

Элис вся затрепетала, охваченная доселе не известными ей ощущениями, дыхание у нее перехватило, она была не в состоянии даже вздохнуть, когда его твердые губы сильно прижались к ее губам — раз, другой, третий, вынуждая ее на уступки, которые женщина не должна делать никому, кроме мужа. Движимая неосознанным желанием быть еще ближе к нему, Элис со вздохом положила руки на широкие плечи, запустила пальцы в его черные кудри и приподняла лицо еще выше.

Туфельки с загнутыми носками вдруг потеряли опору на твердой земле, когда Дэйр сильными руками приподнял ее, взяв за удивительно тонкую талию, которая была совсем не видна под широкими складками платья. Он сжал ее в объятиях более страстных, чем если бы просто следовал ее безмолвному призыву, и прильнул к ее губам в более жарком поцелуе, чем тот, о котором она так наивно молила.

— Элис… Элис…

Далекие крики Уолтера взорвали тишину сада, окутавшую преступную пару дымкой запретных наслаждений.

Дэйр резко опустил Элис на землю и отступил назад. Неверными руками он приобнял ее стройные плечи и попытался приободрить, видя, как дрожит ее пылающее страстью личико и нежные губы, слегка распухшие от его поцелуев. Между ними теперь было небольшое безопасное расстояние, но все равно казалось, что голубой огонь его глаз жаждет поглотить ее всю без остатка.

— Прежде чем вы будете принадлежать какому-нибудь молокососу вроде Уолтера, вспомните, какой огонь разгорелся в нас даже от этой невинной игры.

Дэйр большим пальцем провел по ее красиво изогнутым губкам, и от этого прикосновения они снова раскрылись. Когда Дэйр увидел это, на уста его вернулась мягкая улыбка. Он медленно покачал головой, в темных волосах замирали последние краски закатного неба.

— Уолтер недостоин вашего огня. Либо вы испепелите его, либо он потушит ваше пламя, так что не останется даже искры.

Только нежность, скрытая в этих сухих словах, осталась с потрясенной Элис, выведенной из равновесия неожиданным порывом сладостной страсти. Мучитель ее тут же удалился. Если для Дэйра это была всего лишь «невинная игра», то как же она сможет устоять перед более серьезным посягательством на ее честь?

Темной безлунной ночью, десять дней спустя после сцены в саду, Дэйр метался на своем узком ложе. Небольшая спаленка принадлежала трем рыцарям замка сразу, но сейчас в ее сумрачном мраке Дэйр находился один. Второй рыцарь был в отъезде по делам барона, а третий в качестве ночного сторожа мерил дворцовый ров гулкими шагами. Воспоминания о том огне, который он зажег в Элис, преследовали Дэйра, мучили его, заставляя мечтать об огненной страсти, которая долго дремала в ней; теперь, казалось, Элис отвечала на его призыв.

Его пустые мечты вдруг стали превращаться в реальность, когда рядом с ним возникли мягкие очертания женской фигуры. Одурманенный сном, он воспринял этот приход как долгожданную победу своей страсти над рациональной сдержанностью Элис.

— Ваш огонь так горяч?

Ее слова прозвучали тихим кошачьим мурлыканьем, придавая окутывавшей их темноте известную мягкость.

— Он горит слишком сильно, чтобы тратить его на бесполезного супруга. — Дэйр горячими руками обнял запретное тело, привлекая его к своему обнаженному торсу.

Вдруг полуприкрытая дверь широко распахнулась, со страшным грохотом ударилась о каменную стену снаружи. Это сразу привело Дэйра в чувство. В неверном свете горящего факела, оставленного на ночь в конце коридора, он нос к носу столкнулся с незваным ночным гостем. Дэйр узнал эту низенькую широкую фигуру, загородившую целиком дверной проем. Он прищурил глаза, ожидая от разъяренного барона неотвратимого наказания, а чувство вины, пронзившее его одурманенный сном мозг, вернуло ему сознание.

Халберт сжал руки в кулаки, чтобы как-то совладать с ослепляющим его желанием наброситься на Дэйра, схватить мощными руками этого предателя за шею и в ярости вышибить из него дух вон. Он слышал слова Дэйра и нимало не сомневался, что они относятся к той тайне, которую он делил лишь с женой: о его мужской несостоятельности знала только Сибиллин. Испытывая жгучее чувство стыда перед этим, судя по всему, очень сильным мужчиной намного моложе его, Халберт, тем не менее, не мог возложить всю вину на одного Дэйра, хотя унижение и гнев требовали тут же уничтожить любимого приемного сына. Нет, если требовать такую плату с Дэйра, надо требовать того же и с Сибиллин, матери его единственного сына, который еще только учится ходить. А пойти на такой шаг он не смел, как бы сильно ни была задета его гордость.

Еще до того, как эхо от удара дверью смолкло в тишине замка, Элис вскочила с узкой постели, выбежала из спальни, схватила ближайший факел, выдернув его из металлического кольца, и заторопилась туда, откуда раздался зловещий грохот. Держа горящий, пропитанный смолой факел высоко над головой, Элис высунулась из-за плеча отца и чуть не задохнулась от изумления.

Обнаженный торс Дэйра был для Элис и сам по себе впечатляющим зрелищем, но присутствие Сибиллин, тесно к нему прижавшейся и натянувшей простыню до самого подбородка, было страшным ударом. Оказывается, вот почему Дэйр с такой легкостью верил, что она, замужняя женщина, имеет любовника. Просто его собственный опыт доказывал, что это самая обыденная вещь. Элис и раньше знала о его дурной репутации. Но то, что она увидела сейчас собственными глазами, наполнило ее душу такой острой болью, что ее с трудом можно было выносить. Она почувствовала себя больной, и только усилие воли позволило ей удержаться на ногах, которые вдруг стали ватными.

Элис все время подогревала себя тем, что он считает ее такой же, как и неверную мужу Сибиллин. Поднимавшийся в ней гнев был, наверное, так же яростен, как и пламя факела, который она держала в руках. Вероятно, он всегда нарушал привычные правила, царившие в их мире. Нет, она никогда их не нарушит, особенно теперь, увидав цену такого вероломства — несчастное лицо своего униженного отца.