Вещие сны - Джавид Алакбарли

его. Он обнаружил в доме даже комнату с письменным столом и уже на третий день своего пребывания здесь начал писать стихи об этой чудесной Персии, в которую он так хотел попасть. И наконецтаки попал.

***

В России почти все поэты были дворянами. Так уж сложилось. Если в крестьянской среде и появлялись одарённые люди, наделённые даром слова, но, несмотря на это, пройти путь к известности им не удавалось. Исторические процессы вызвали к жизни такое новое явление, как крестьянский поэт. Это трудно было понять и оценить: вроде поэт, но не поэт, вроде крестьянин, но не крестьянин.

А потом появился Он. Кто-то из вершителей литературных судеб написал о нём; что люди воспринимают его стихи, как гурман землянику, появившуюся вдруг в январе месяце. Он быстро стал настолько популярен, что о нём стало модно говорить. О степени его славы свидетельствовала лишь дурацкая фраза о том, что его не узнают только трамваи и лошади.

Но самым главным во всём этом было то, что все, кто понимал, что он делает, признали его как создателя национального поэтического архетипа. Они уверяли, что он умеет переходить с крика на шёпот, от любви к ненависти, от восхищения к игнорированию единым рывком. Говорили, что он весь растворён в русском языке и национальном характере. И как бы под водя итог всем комплиментам, что были сказаны в его адрес, его называли просто гением.

Когда он впервые попал в СанктПетербург, то встречался с поэтом номер один в тогдашней России. Тот его тут же классифицировал и соотнёс в одну и ту же рубрику с самыми яркими крестьянскими поэтами. А это было очень и очень неправильно. Может быть, все эти поэты и были талантливы, но ведь они же не были гениями. Их стихи пахли только что вспаханным полем и свежим навозом, лесом и полевыми цветами. Но не было в них изначально той концентрации национального духа, который пронизывал все творения этого удивительного поэта. А ещё он был русским во всём. Даже в своих «Персидских мотивах».

Спустя годы, о нём будет написано намного больше, чем он успел написать сам за свою короткую жизнь. И в каждом посвящённом ему труде будет предпринята попытка понять суть его творчества и тайну его личности. Учёные и литературоведы, уверенные в том, что всему надо учиться, не смогли принять и понять то, что в мир поэзии вступил человек, для которого создание стихов было столь же естественным процессом, как пение для птиц.

***

Когда древние произносили слово «гений», то они имели в виду не какогото конкретного человека, а некую высшую волшебную сущность, которая приходит к человеку и отражается во всём, что он создаёт. Именно в силу этого поэты древнего мира не считали свои произведения какими-то собственными достижениями. Если они делали чтото, что вызывало всеобщее восхищение, то они были убеждены, что им помог «гений».

Любой творческий человек прекрасно понимает, что огонь божественного не так уж часто освещает его путь. Не следует забывать, что когда человек делает чтото невозможное, непостижимое, безумно прекрасное, это нельзя объяснить никакими рациональными причинами. В древности это прекрасно понимали.

Когда же наступила эпоха Ренессанса, его безграничный гуманизм и вечный гимн во славу чело века уже не оставляли места для веры в существование каких-то высших сил. Появилась уверенность, что творчество берёт начало в самом человеке. Изменились словесные конструкции. Теперь уже не говорили, что у «него есть гений», а просто констатировали, что «он есть гений». Это позволило людям думать о том, что творческие люди сами по себе могут быть источниками чего-то божественного. Равно как созидательного и мистического. Для хрупкой же человеческой натуры это был огромный груз. Просто неподъёмный.

При этом всё же тайной за семью печатями всегда оставалась как суть самого процесса создания чегото прекрасного, так и взаимоотношения между человеком и результатами его творчества. А по том так уж сложилось, что, по существу, начиная с эпохи Ренессанса, все пять веков были пронизаны идеями рационального гуманизма. А ведь творчество по своей природе всегда было явлением иррациональным.

Если задаться целью выяснить механизм появления тех или иных шедевров у самих поэтов, то каждый из них может рассказать свою историю о том, как к нему пришла та или иная строка. Среди них будет немало тех, которые поведают вам о том, что ктото диктовал им все эти божественные строки. Будут говорить о музе или о том, что они услышали всё это во сне и им оставалось только записать это. Именно таким творцом и был великий поэт. И его гений диктовал ему всё то, что навсегда вошло в сокровищницу русской поэзии. Словом, его гениальность, видимо, следовало понимать точно так же, как это было у древних поэтов.

Както собираясь на свой первый благотворительный бал, он надел фрак. И показался самому себе безумно смешным. Он был мужчиной среднего роста. С лицом необыкновенной красоты. Но не было в нём того аристократического лоска, который позволял бы эффектно выглядеть во фраке. И тогда он себе придумал образ этакого сына народа, который с гордостью носит свои пшеничные волосы, русскую рубаху, гордится своими галифе и сапогами. Образ мог бы быть очень смешным и забавным, если бы не оказался ему удивительно к лицу. Он был необыкновенно гармоничен во всём этом. И вызывал только восхищение. А ещё всё это порождало у женщин острое желание называть его «золотой головой».

И сегодня каждый из нас очень часто представляет его именно в том образе, который он когдато создал перед тем балом. Он кажется тесно связанным с его безумно красивыми стихами, с его любовью к родному краю, с его фантастической способностью говорить о самых сокровенных материях без пафоса и надрыва. Говорить так, как это мог делать только он.

***

А потом в этом имении он увидел сон. Тот был очень странным. И безумно страшным. Всё то, что произойдёт потом, в той самой гостинице северной столицы, разворачивалось у него перед глазами. В самом начале сна, ещё до того, как он увидел себя в этом гостиничном номере, он пытался кудато бежать. Но какието люди в чёрном вокруг него долго и печально о чёмто его просили. Он не мог разобрать слов. Но понимал лишь одно: они умоляли никуда не уезжать. Уговаривали его остаться здесь, в этом саду. Так долго, как это будет воз можно.

Проснулся же он от качки. Эта качка его убаюкивала. Хотелось спать