Уважаемый господин дурак - Сюсаку Эндо

— «Вьетнам» должен причалить там?

— Да, мисс.

— Но он, кажется, опаздывает?

— Похоже, карантинная инспекция затянулась.

Чем ближе они подходили к толпе встречающих, тем громче становились звуки духового оркестра, и вскоре они уже могли рассмотреть, что музыканты — полицейские в синей форме, украшенной белыми галунами. Они стояли в две колоны и играли марш «Полковник Боги».

— Ну и толпа! — Похоже, даже Такамори удивился.

Затем в группе встречающих что-то привлекло его внимание. — Томоэ, погляди... вон там!

Молодая девушка с букетом цветов, судя по всему — актриса, очень модно одетая, позировала группе фотографов. Ее окружали четверо или пятеро молодых людей, которые, похоже, были газетными репортерами.

— Ты не думаешь, что они пришли встречать Гастона?

— Не будь идиотом.

Тем не менее даже сердце Томоэ забилось чаще.

— А почему бы нет? Во всяком случае, он ведь потомок Наполеона. И ничего бы странного не было, если б газетные репортеры и духовой оркестр пришли встречать его.

Маловероятно, подумала Томоэ, хотя что-то в этом есть. Уже в миллионный раз она спрашивала себя, как выглядит их гость.

Неожиданно из-за дальнего волнореза раздался корабельный гудок, который напоминал зевок гиганта.

— Он приближается!

Свежевыкрашенное белое французское пассажирское судно «Вьетнам» водоизмещением 15 000 тонн, ведомое двумя лоцманскими катерами, медленно входило в порт. Чайки грациозно парили в воздухе над трубами корабля, почти не махая своими белыми крыльями. После перерыва оркестр заиграл «Полковника Боги» еще громче.

Уже можно было разобрать лица пассажиров, толпившихся у лееров палубного ограждения, — они напоминали крохотных птиц. В углу сбились в кучку несколько монахинь — они тоже смотрели на пристань, а из одного иллюминатора прямо над ватерлинией высунул голову рыжий матрос. На всех лицах читалась радость.

Корабль причалил, и все встречающие пришли в движение, замахали руками. Только чайки грустно кричали, продолжая свой танец над лоцманскими катерами, которые уже не были нужны.

— Хэко-тян! Посмотри сюда! — пронзительно закричала вдруг стайка молодых девушек рядом с Такамори.

Газетные репортеры со своими фотоаппаратами бросились на борт судна. Только тогда до Такамори дошло: на этом корабле в Японию вместе с мужем возвращалась кинозвезда Хиэко Такаминэ, которую ее многочисленные поклонники фамильярно называли Хэко-тян. Сама Хиэко Такаминэ стояла у поручней в средней части судна, очаровательно улыбаясь и помахивая изредка рукой.

— Это же Хиэко. Хэко-тян на палубе! — воскликнул Такамори, слегка толкнув сестру.

Томоэ отвернулась и ничего не ответила. Значит, все эти люди, включая газетных репортеров и актрису с букетом цветов, пришли встречать не Гастона, а кинозвезду. Она, конечно, понимала, что зря надеется, но удержаться от некоторого разочарования все же не могла.

— Хотела бы я знать, где Гастон.

— Мы даже не знаем, как он выглядит, — ответил Такамори, не сводя глаз с актрисы.

Как только большой грузовик с краном установил трап, все встречающие бросились к нему. Пассажиры со своим багажом в руках готовились сойти на берег. Пробравшись сквозь толпу, Такамори и Томоэ сумели занять место у нижнего конца трапа.

Первым появился больной пассажир, которого осторожно несли на носилках в сопровождении двух медицинских сестер. За ним спустился высокий пожилой иностранец с румянцем на лице, который кому-то махал руками. Учитывая его возраст, брат и сестра решили, что это не может быть Гастон. Следующим был японский студент в новеньком костюме, сразу попавший в объятия родственников, которые увели его наслаждаться семейным воссоединением. Затем спустились католические монашки, пожилой японец, иностранная семейная пара... и так продолжалось около двадцати минут. Такамори и Томоэ все больше падали духом. Газетные репортеры и актриса с букетом цветов поднялись на борт встречать Хиэко и ее мужа. Остальные пассажиры, похоже, уже сошли на берег, и нигде не было видно молодого иностранца, которого можно было бы принять за Гастона.

Полицейский оркестр зачехлил инструменты и уехал. Встречающие и встречаемые тоже исчезли с их рукопожатиями и объятиями. Пристань опустела. Только одинокая чайка, грустно крича, летала над волнами.

— Давай поднимемся на борт и поищем его, — предложила Томоэ.

— Ну что ж, давай. — Даже Такамори приуныл. — Мы же не могли его пропустить?

Они поднялись по трапу, показали вахтенному полученное в компании разрешение и ступили на борг судна. Внутри корабль походил на гостиницу — сверкающие люстры на потолке, цветная мозаика на стенах. Иностранные пассажиры и члены экипажа в темно-синей форме свободно беседовали на французском. Ковер на полу был таким толстым, что Томоэ чувствовала, как в нем утопают ее высокие каблуки.

— Томоэ, — сказал Такамори, смахивая выступивший на лбу пот, — я должен сходить в туалет. Боюсь, меня хватит ненадолго.

— Перестань... Самое подходящее место выбрал.

Мало того что они не могут найти Гастона, Такамори еще и ведет себя как ребенок. Томоэ смело подошла к информационной стойке салона и обратилась к пожилому клерку с лицом актера Луи Жуве из последнего французского фильма.

— Parla lei Italiano? — спросила она.

— Si, si, signorina.

Клерк озарил ее теплой улыбкой и слегка поклонился, чем еще больше напомнил Луи Жуве.

— Не были бы вы настолько любезны проверить для меня список пассажиров. Я разыскиваю Гастона Бонапарта.

— Aspetta, signorina.

— Tante grazie.

Обернувшись, она увидела: Такамори, несомненно приведенный в замешательство смелостью сестры, рассматривает фрески на стене. Клерку потребовалось довольно много времени для изучения всего списка. Наконец он закрыл папку и с несколько саркастической улыбкой поднял четыре пальца:

— Quarta classe.

Четвертый класс. Томоэ и Такамори никогда не плавали на иностранных судах и даже не знали, что такой класс существует.

— А это где?

Клерк подозвал стоявшего в углу голубоглазого матроса и что-то прошептал ему, не сводя взгляда с Томоэ и ее брата, — на что матрос тоже иронически пожал плечами, и повел их по длинному коридору, от которого отходили каюты первого класса, на широкую палубу, где под ослепительным солнцем кран вынимал ящики с грузом из сетки и укладывал их друг на друга.

— Вот сюда! — Матрос указал на отверстие около их ног — люк в трюм корабля. Отвесная металлическая лестница вела вниз и исчезала в темноте.

Томоэ открыла от удивления рот. Так вот что такое четвертый класс!

— Гастон Бонапарт! — сев на корточки, крикнул матрос в трюм. Неожиданно снизу, будто она ожидала вызова, высунулась голова, но принадлежала она не Гастону Бонапарту, а корабельному коку. Это был очень толстый человек с белым передником на талии и большим ножом для резки мяса; живот у него выпирал наружу, он постоянно чесал свой приплюснутый нос — красный, вероятно, от большого количества выпитого вина. Он посмотрел на Томоэ и Такамори и, покачав головой, спросил:

— Vous cherchez Gaston, n'est-ce pas?

— Да, да.

Такамори не понимал ни слова по-французски, но, услышав имя Гастона, ответил «да». Похоже, кок предлагал им спуститься по металлической лестнице в трюм.

— Ты пойдешь вниз? — спросила Томоэ. Несмотря на все свое мужество, она вдруг струхнула. Даже через это отверстие Томоэ чувствовала исходивший из жаркого душного трюма запах масла и краски, смешанный со зловонием, напоминающим свинарники и коровники. Видя их колебания, кок опять что-то быстро сказал по-французски.

— Да, да, — сказал Такамори и, схватившись за поручни, начал спускаться.

Французские пассажирские суда, в отличие от японских, не имеют третьего класса, но зато существует много уровней первого класса: каюты там выглядят, как роскошные номера в гостиницах. Во втором классе, который также называют туристским, два или три пассажира размешаются в одной каюте, и стоимость проезда от Иокогамы до Марселя составляет чуть больше 150000 иен. Но большинство не знает, что во Францию можно попасть и за 50000 иен, если стать пассажиром четвертого класса в трюме корабля. Здесь, естественно, отсутствует какое бы то ни было обслуживание и пассажиры питаются самостоятельно. Ряды брезентовых коек устанавливают в трюме там, где место не заставлено грузами. Обычно здесь можно встретить полуголых китайских чернорабочих — они садятся в Сингапуре или Гонконге и отправляются в другие части света. Пассажиры здесь меняются постоянно — почти в каждом порту одни сходят на берег, а их места заполняются другими.

Такамори и Томоэ, конечно, не знали всего этого, когда очутились в вонючем чреве корабля.

— Такамори, что это за зловоние!

— Хотел бы я знать, откуда оно.

Хотя была еще середина дня, трюм был темный, и в нем стояла мертвая тишина. Висевшие здесь и там голые маленькие электрические лампочки мало что освещали во тьме. В углу под единственным иллюминатором стояло несколько парусиновых коек. На одной печально сидел очень высокий мужчина с вещевым мешком на коленях.