Белые пешки - Екатерина Звонцова

для чего затеяли-то это? Вести общий дневник? Только для потомков?

– Не думаю, – признался Макс, но осадил мысли, как норовистых коней.

– Вот и не думай, а пиши, – важно заявил Зиновий и удалился: кто-то из новоприбывших очень хотел излить ему душу.

Проводив его взглядом, Макс и правда глотнул рома с колой, в который раз страдальчески вздохнул и склонился над страницей. На самом деле… идея у него была. С чего начинается книга? Время, место действия и… герои?

В душе не знаю, что и кто должны тут быть первыми. Может, суровая Ника с роскошной фигурой Лары Крофт и потомственной тягой ловить преступников? Или бестия Марина-Мартина-Марти, с которой они вместе росли и которая на «ты» как с разной паранормальщиной, так и с черными готическими шмотками? Или моя Ася-Асёна-Серпентинка, чьи хвостики в стиле принцессы из «Бременских музыкантов» – просто свет в конце тоннеля, а игра на саксофоне божественна? И вообще, почему сразу дам вперед? Может, первым должен быть я? Макс Гордеев, «мастер, спортсмен и ученый», ха-ха-ха? Это Марти – любительница творчества Стругацких – так меня окрестила, смешав трех героев «Экспедиции в преисподнюю». И это никак меня не характеризует, так как на следующий день она обозвала меня петухом. Нет, с себя начинать точно не комильфо. А вот дамам можно и уступить.

В умных книжках по писательству советуют давать героям пару метких характеристик, а не размазывать описания на километровые абзацы, – чтоб читатель не уснул. Выше я попробовал, так и продолжу. Последняя дама из нашей Великолепной Восьмерки, которую я пропущу вперед, – Сашка. Сашка Пушкина, да-да, так ее и зовут, не сомневайтесь, это не псевдоним. Сестрица моя духовная – русая, кудрявая и в знак мира во всем мире носящая на голове зеленую ленточку. А еще пишет. Сказки пишет… и эх как пишет…

Макс поднял глаза и, кажется, поймал Сашкин взгляд. Не понял, так ли это: подруга отвернулась, они с Асей опять чокнулись пузатыми бокалами с рыжим грузинским вином. У Марти был такой же. Крыс забрал его, хлебнул и перекосился так, будто в него плюнули.

– Ма-акс, иди уже отмечать! – повернулась Ася; голос ее колокольчиком прозвенел в пьяном прокуренном гвалте. Сердце привычно екнуло от нежно растянутой гласной.

– Да-да, я дописываю! – уверил он и опять заставил себя сосредоточиться. Вздохнул: нет, правда, надо было доверить первую запись Пушкиной. Та никогда не боялась неправильно подобранных слов – и может, поэтому с легкостью подбирала нужные.

Сашка, в отличие от меня-дурака, правда ухитрилась вырасти в классного автора. Все доводит до конца, а сюжеты словно с неба берет. Кстати о «с неба»! Асёна и Саша тут написали сборник, «Сказки Заблудших Душ», основанный на их снах, и победили с ним в конкурсе. Летом напечатают. Интересно, когда мои курочки станут звездами, они задерут носы? Здесь должна быть минутка зависти, меня-то не печатают. Но это глупо, я слишком верю в моих курочек (ай!). И к тому же – эй, бедные мои незаконченные, сто раз переписанные книги про космонавтов и рыцарей-эльфов с кошмарными ошибками… – чего меня печатать?

Пока я не самозакопался, переключусь-ка на особей посимпатичнее и поумнее. На Дэна, например. Данилу. Нашего Левитана. Почему Левитан? Это первый художник, которого я вспомнил. Я вообще в художниках не разбираюсь, но Данька талант. И удивительно, как талант умещается в таком… эльфийском теле. Но Дэн не обидится, если я даже ткну его пальцем и посоветую: «Иди качайся, рисовальщик». И не нарисует на меня шарж с ослиными ушами. Это болтовня, что художники – существа мстительные. Некоторые почти святые. На святого он похож: спокойный и упорный. Чего стоит один факт: каждый день Дэн встает в шесть утра, чтобы к занятиям добраться в Москву от Наро-Фоминска. А после школы еще работает в художественном магазине. Носится как бельчонок, но будто и не устает. Впрочем… художники. Кто знает, на каких батарейках они работают?

– Hey, dude[4]. – На плечо легла тяжелая теплая рука; первым в поле зрения попал хромированный «Ролекс», поймавший корпусом свет из потолочного окна. – Меня тут парламентером позвали. Мы же празднуем издание девчонок, нет?

Макс прикрыл текст ладонью, поднял голову и внимательно посмотрел в темные глаза Левки, полуприкрытые длинными каштаново-рыжими патлами. Лева оправдывал свое имя: рычал даже сейчас, когда говорил максимально дружелюбно.

– Да-да, я тут… экспозицию делаю, вот.

– Что? – Широкая, почти прямая бровь приподнялась. Левка был химиком-фармацевтом, с литературой общался формально. Тем более с литературным мастерством.

– Это, знаешь, такая штука, из которой ты узнаешь общую обстановку в книге.

– И какая у нас будет обстановка? – Лева покосился на тетрадь. Опасливо немного.

– Огонь-пожар! – пообещал Макс со смехом и дернул плечом. Левка понял, ладонь убрал. – Сейчас вот тебя увековечу и Кира, остальные все есть уже…

– Жду. – Лева деловито скрестил на груди руки, но глаза отвел – стал наблюдать то за посетителями, то за птицами, пролетающими над окном.

Оно в баре было необычной формы – в виде то ли розы ветров, то ли звезды. Большое, светлое, всегда идеально чистое, хотя, сколько Макс помнил, в баре никто не устраивал генеральных уборок. Зато он почему-то не сомневался: на плане вокзала этого окна нет. А может, нет и самого «Бараньего клыка».

Что ж, мою любовно выстраиваемую четвертую стену беспощадно ломают! А значит, я нагло нарушу порядок и расскажу о Леве, хотя он примкнул к нам последним. Но раз поговорили о Дэне, как не сказать о Леве?

И как только они поладили? Во-первых, один Ленский, другой Ларин, но это спишем на каверзы Сашкиного курчавого предка. Во-вторых, один – художник, другой – сын владельца холдинга, производящего лекарства, иммуноповышающие йогурты и биодобавки. Однажды Лева получит всю эту махину. Но дело в том, что Лева не любит получать, он любит добиваться, а интересуется чем угодно, кроме бизнеса. Отсюда в семье «буржуинов проклятых» вечные разборки: акула побольше, акула поменьше, а мамы-акулы, чтобы всех успокаивать, нет.

Гадать, почему Левка с Дэном дружат по-особому близко, можно вечно, чем и занимается Ларин-батя, Самуил, мать его, Иваныч. Но вы посмотрите на них. Дэн – худой, белобрысый, в вечно измазанных краской джинсах. Левка – по-львиному лохматый, с трехдневной щетиной, не то байкер, не то панк. Черная брутальная куртка – вещь, которая его батю особенно раздражает: он сам до золотых бандитских 90-х носил ее в походы. Сизиф (это погоняло Ларина-старшего поминает иногда отец Марти и