Белые пешки - Екатерина Звонцова

ее в капсулу времени и зароем… Чтобы лет через сто кто-нибудь правда-правда нашел и прочитал? Я в кино такое видела.

– Что за дичь эти капсулы, Ась? У нас их никто не закапывает, это все на Западе.

– А вот и не дичь. Серпентинка говорит дело. Лёв, ты у нас самый престарелый и умный. Подбрось мне парочку аргументов.

– Oh well. Египтяне возвели здоровенные пирамиды – и остались в памяти поколений. Средневековые европейцы построили огромные соборы – и остались в памяти поколений. А что останется от нас, переселяющихся во всякие интернеты? Небоскребы развалятся. Электронные тексты не сохранятся. Бумага истлеет. И что будет? Древние с пирамидами – Средневековье с храмами – огромная дыра нашего времени? Дыра в виде нас? Сашка, Дэн, my fucking geniuses, am I right?[3]

– Да! Если мир еще будет стоять, если люди не разучатся читать, им будет интересно! Какой ерундой мы страдали!

– И Вселенная будет держаться крепко.

– Крепче, чем на самом лучшем скотче.

– Тогда давайте попробуем.

Ну привет тебе, человек будущего. Хотя не уверен, человек ли ты. Удивительно: двести-триста-четыреста лет еще не прошли, а мне уже любопытно, кто ты: парень, девчонка, разумный зеленый слизень, горячая крылатая инопланетянка или огромный робот, прилетевший уничтожить Землю. Если последнее, то хорошо подумай, приятель. Тут здорово.

Раз ты читаешь это, значит, мы мертвы. А может, повзрослели. А может, ты вообще участковый, которому пожаловались на странных личностей, регулярно ошивающихся у старого дуба и прячущих что-то в его дупле? Да-да, этого самого дуба на детской площадке, у него еще ствол кто-то покрасил в синий. Если так, привет тебе от одной из нас, тоже из органов. И каждый из нас гарантирует: на этих страницах нет ничего опасного.

Только записи про нашу жизнь. Наш город. Глупости в наших головах.

Однажды нас не будет, не будет и тебя. Как не стало ацтеков, этрусков и Атлантиды. Некоторые писали на глине и хрупких свитках – и все пропало. Некоторые не писали вообще – от них ничего не уцелело. Теперь ученые даже сомневаются в их существовании. А мы не хотим, чтобы в нас сомневались. Мы есть. И пока пишем, даже немного верим, что будем всегда. Кто знает?

Макс, Ника, Ася, Марти, Лева, Саша, Дэн, Крыс. 26 апреля 2006 года

* * *

Тетрадь в темной шершавой обложке лежала в дупле, пахла клеем и старой бумагой. Широкие клетчатые листы с нерасчерченными полями пустовали, все, кроме одного.

Пока.

Арка 1. Девочки-амазонки, мальчики-паладины

01.05.2006. Максим Гордеев

– А все потому, – назидательно сказал Зиновий Радонский, мешая в стакане дешевую бесхитростную «Кубу Либру», – что «Бараний клык» – нервный узел мира. Так и записывай, умник. Прекрасное начало для вашей повести, или что у вас там? На.

Максим не стал спорить. Просто отпил из стакана и снова взялся за ручку.

Что у нас там. Правда, было бы глупо начинать в другом месте. Третий год ходим сюда по вечерам, а иногда и днем. Это наш штаб (если думать о нас как об отряде), салун (если думать о нас как о ковбоях!) или даже второй дом (если по сути). Насколько может быть домом такая, прости, Зиновий, дырища. Ой, что это я? Обещал же себе писать красиво, как большой автор. Ну ладно, попробуем с другого бока.

Дубль два. Разводим пафос, и никаких дырищ.

Зеленый вокзал в асфальтовом венке транспортных колец – особенный. Под здешним мостом не живут тролли и феи, но чудес хватает. Например, тут словно никогда не спят. Днем и ночью вокзал шумно дышит человечьими потоками, поездами и надеждами. Здесь правит западный ветер. Он дует в Европу вопреки всем страшным сказкам о ней, дует от Минска до Венеции.

Наверное, я понимаю, почему «Бараний клык» именно тут, на Белорусском, а не на Казанском, Курском или, прости господи, Савеловском. Вот есть такие загадочные порталы: тихо-мирно прячутся в коридорах, а потом раз – выпрыгивают на тебя, и ты уже там. Типа… последний мостик между квартирой, купе и неизвестностью. Да, Зиновий, дружище, ты прав. Не это ли узел мира? Особенно учитывая, что сваливают от тебя в прекрасные места: Париж, Вену, а то и Ниццу. На вот тех самых трансъевропейских ветрах.

Хотя все равно представляю, как люди с тебя офигевают. Идут такие по галерее магазинов, книжных и кафе, ежатся от кондиционеров, вдыхают кофейную вонь из-за чистых стеклянных дверей. А в конце, перед самым выходом на перроны, вдруг покачивается под потолком деревянная табличка, где выжжено изображение огромного барана. И вместо двери – черная, почти театральная портьера, к которой только руку протяни.

Макс поднял глаза и начал грызть ручку: опять, опять кончились слова, да что ж такое. Все-таки быть первым ужасно, нужно было отдать это право кому-то еще, у кого язык лучше подвешен… ан нет! «Кто писатель? Ты писатель». Писатель, блин… В Великолепной Восьмерке было как минимум две писательницы помаститее, но они прямо сейчас, хихикая, попивали винишко на другом конце стойки под бдительным присмотром курсантки академии МВД, ведьмы, химика, медика и художника. Макс вздохнул.

– Ты пей лучше, – пробасил Зиновий и пододвинул стакан к нему поближе, потом потер лысую, как бильярдный шар, голову. – Чего? Прокрастинируешь?

Макс едва не расхохотался: ну откуда в лексиконе братка – а Зиновий выглядел как типичный браток – подобное слово? И ведь без запинки выговорил. Не скажешь, что большую часть времени беседует с сомнительными личностями или разнимает драки, вспыхивающие у дальнего бильярдного стола. Что может взять двух ругающихся за шеи, ласково столкнуть лбами до кровавых мальчиков в глазах, а потом столь же ласково плюхнуть на стулья и каждому вручить по стакану крепкого. Что его уважают даже уголовники и милиция, раз до сих пор не заставили ни дверь поставить, ни изъять из меню крепкий алкоголь, ни дробовик – может, сувенирный просто? – снять со стены над стойкой. И вот…

– Ничего я не прокрастинирую. – Макс грустно посмотрел в тетрадь, на свой крупный почерк. – Не знаю, о чем писать.

– Обо мнэ-э! – бармен гордо ткнул себя кулачищем-тыквой в грудь.

– О тебе уже есть и, думаю, еще будет.

– Тогда о них! – Он махнул на остальную компанию. Белокурая головка Аси сияла на фоне черных грив Марти и Ники. Лева хохотал так, что зубы едва не светились. – Вы в конце концов…