Мой револьвер быстр - Микки Спиллейн

— Теперь дело передано другому отделу, и я могу успокоиться... Тебе следовало быть полицейским, Майк. Ты бы нам пригодился.

— Да, боюсь только, что я слишком часто использовал бы дубинку.

Послушай, почему ты так убежден в виновности этого парнишки?

— У нас есть его признание. Лаборатория обследует машину, вмятины на бампере и ее одежду, но еще раньше он предупредил, что постарался уничтожить все следы, которые могли остаться. Специалисты полагают: необычная природа повреждения вызвана тем, что Рыжая, получив скользящий удар, сломала шею, упав на край мостовой. Отсюда же ссадины, царапины на щеках и коленях.

— Установили ее личность?

— Пока нет. Над этим работает Бюро розыска. И вообще, почему ты так стремишься узнать ее имя!? В городе тысячи подобных бродяжек, и каждый день с ними что-нибудь случается.

— Черт возьми, я тебе уже объяснял. Мне она понравилась. Не спрашивай, почему — сам не знаю. Но будь я проклят, если не закончу дела!

Я сунул в рот сигарету. Пат подождал, пока я закурю, потом поднялся, подошел ко мне и положил руку мне на плечо.

— Майк, ты все еще думаешь, что она была убита?

— Угу.

— Какие-нибудь, хоть сомнительные, основания?

— Нет.

— Хорошо. Если что-нибудь выяснишь, дашь мне знать?

Я выпустил в потолок струю дыма и кивнул.

— Она сейчас в морге? — Пат наклонил голову. — Я хочу ее видеть.

...Внутри старого кирпичного здания царил холод. Но не тот, что приходит со свежим воздухом прохладным утром, а холод, пахнущий химией и смертью.

Пат попросил у служащего список личных вещей покойной, и пока тот искал его, роясь в бумагах, мы молча ждали.

Губная помада, пудра и немного денег; несколько ничего не стоящих безделушек, которые обычно носят в сумочке женщины.

— И это все? — спросил я, возвращая список.

— Все, что у меня есть, мистер, — зевнул служащий. — Хотите на нее взглянуть?

— Да, пожалуйста.

Служащий пошел вдоль стеллажей, касаясь их пальцами. Дойдя до ряда, помеченного табличкой «Личность не установлена», он сверил номер со списком в руке и отпер второй ящик снизу.

Смерть не изменила Рыжую, только убрала напряженность с лица. Ни синяки на шее, ни ссадины от падения не казались фатальными. Люди попадают под колеса подземки и поднимаются на платформу испуганными, но невредимыми; другие врезаются на автомобиле в скалу и спокойно выходят из него. Ее слегка задело — а шея сломана.

— Когда вскрытие, Пат?

— Теперь его не будет. Это не убийство.

Пат не видел моего лица. Я смотрел на ее скрещенные на груди руки и вспоминал, как она держала чашку кофе. У нее было кольцо, а теперь его нет. И царапины на изящном пальце... Нет, оно не украдено: вор взял бы и сумочку.

Пат ошибался. И теперь это не просто догадка.

— Достаточно, Майк?

— Да, я увидел все, что хотел.

Мы с облегчением выбрались на свежий воздух, сели в машину. Я закурил.

— Что с ней будет, Пат?

Он пожал плечами.

— Обычная процедура. Мы держим тело, пока устанавливаем личность, а затем хороним.

— Вы не должны хоронить ее без имени.

— Будь разумен, Майк. Мы сделаем все возможное.

— И я.

Пат искоса взглянул на меня.

— В любом случае, что бы ни случилось, не сжигайте ее. Похороны оплачу я.

— Ладно, Майк, поступай, как считаешь нужным. Формально это уже не мое дело, но черт побери, парень, если я тебя знаю, скоро оно вновь окажется в моих руках. Если появится что-нибудь новое, сразу сообщай.

— Естественно, — сказал я и тронул автомобиль.

Письмо опоздало на два дня. Адрес был взят из телефонной книги, которая не переиздавалась с тех пор, как я переехал. Мои руки дрожали, когда я открыл письмо. Они стали дрожать еще сильнее, когда я его прочитал.

"Дорогой Майк! Какое, чудесное утро, какой прекрасный наступает день!

Я чувствую себя свежей и обновленной и хочется петь. Не могу начать с благодарности, потому что слова ничтожно малы. Это не дружба, мы ведь не настоящие друзья. Это доверие, а если б ты знал, как важно иметь человека, которому можно доверять. Ты сделал меня счастливой. Твоя Рыжая."

Я скомкал письмо в кулаке и швырнул в стену.

Обычно они не выходят на улицы до полуночи. Но если вы спешите, то проводят вас прямо к дому и заберут свою долю позже. У них желтые лица, нервно бегающие глаза. Они бренчат мелочью в кармане или гремят цепочкой с ключами и цедят слова уголками рта.

Таким был Кобби Беннет, и тень он отбрасывал только от искусственного света. Я нашел его в грязном кабаке близ Кэнэл-стрит за серьезнейшим разговором с парой деток, которым не дашь больше семнадцати.

Они походили на старшеклассников, впервые вышедших в свет истратить папины денежки.

Я не стал ждать конца разговора. Детки немного побледнели, когда я растолкал их, и без слов отошли в сторону.

— Привет, Кобби.

Сводник был больше похож на загнанную в угол ласку, чем на мужчину.

— Чего ты хочешь?

— Не то, что ты продаешь. Между прочим, кем торгуешь в последнее время?

— Попробуй узнай, свинячье рыло.

Я хмыкнул, ухватил пальцами кусочек кожи у него на ноге и закрутил.

Когда лицо Кобби посерело, а в уголках рта показалась слюна, я разжал пальцы и заказал ему выпивку.

— Черт побери, за что? — выдавил он. Его прищуренные, почти прикрытые глаза обжигали меня ненавистью. Он потер ногу и вздрогнул от боли. — Ты же знаешь, чем я занимаюсь.

— Работаешь на посредника?

— Нет, на себя.

— Кто была Рыжая, убитая вчера утром, Кобби?

На этот раз его глаза широко раскрылись; он облизал губы. Он был испуган. Он прямо съежился, пытаясь стать как можно более незаметным. Как будто ему не поздоровится, если его увидят со мной. Это делало его похожим на Коротышку — тот тоже боялся.

— В газетах пишут, что ее сбило машиной. Ты называешь это убийством?

— Я не говорю, что ее сбило. Я говорю, что она была убита.

— А я-то тут при чем?

— Кобби... ты хочешь, чтобы я в самом деле обиделся на тебя? — Я выждал секунду. — Ну!

Он не спешил с ответом. Подняв глаза и встретив мой взгляд, Кобби отвернулся и залпом осушил бокал.

Потом произнес:

— Ты грязный сукин сын, Хаммер. Если бы не моя трезвая голова, я давно бы тебя выпотрошил. Понятия не имею, кем была эта проклятая рыжая проститутка. Мне иногда приходилось с ней работать, но то ее не было дома, то на нее жаловались, и я ее бросил. Очевидно, мне здорово повезло, потому что как раз после этого прошел слух, что иметь с ней дело опасно.

— Кто пустил слух?

— Откуда мне знать? Об этом говорили все.

— Продолжай.

Кобби постучал но стойке, требуя еще порцию хайбола, и понизил голос.

— Слушай, отстань от меня! Может быть, какой-нибудь молодчик, не скупящийся на нож и пулю, решил подержать ее подольше и отбить разовых клиентов. Может, еще что-нибудь... Знаю только, что с ней было лучше дела не иметь, а в этом бизнесе для меня достаточно одного слова. Почему бы тебе не спросить кого-нибудь другого?

— Кого!? Кого еще здесь спросить? Ты очень правильно понял, что меня интересует. Мне нравится, как ты заговорил. Нравится настолько, что, пожалуй, пусть все узнают, что мы с тобой закадычные дружки. Зачем мне спрашивать кого-то еще, если есть ты...

Его лицо стало неестественно белым. Он потянулся за бокалом и чуть не пролил спиртное.

— Как-то она сказала, что работает в доме...

Кобби проглотил хайбол и, вытерев рот, пробормотал адрес.

Я и не подумал благодарить его. С моей стороны было одолжением молча заплатить за выпивку и уйти.

В Нью-Йорке тоже есть трущобы, и я забрался в самую клоаку. Улица с односторонним движением, упирающаяся в реку, гнезда крыс, двуногих и обычных, салуны на каждом углу...

Я смотрел на номера и вскоре нашел нужный, но это был только номер, потому что дома, собственно, не осталось. Как рот прокаженного, черным провалом зиял дверной проем, обгоревшие окна были мертвы.

Приехали! Я выругался и выключил мотор.

Ко мне подошел мальчик лет десяти и по собственной инициативе объяснил:

— Недели две назад кто-то выкинул из окна спичку на кучу мусора.

Большинство девиц погибло.

Эти современные детишки слишком много знают для своих лет...

Я зашел в ближайший бар, так сжав кулаки, что ногти вонзились в ладони. Ну вот, думал я, ну вот! Неужели ни за что не ухватиться?

Бармен ничего не спрашивал. Просто сунул стакан и бутылку мне под нос и отсчитал сдачу с моего доллара.

— Еще?

Я покачал головой.

— На этот раз пива. Где у вас телефон?

— Вон в углу.

Я подошел к аппарату, опустил никелевую монетку и позвонил Пату домой. Мне повезло, потому что он ответил.

— Это я, приятель. Сделай одолжение — в одном из публичных домов был пожар, и меня интересует, проведено ли расследование и каковы его результаты. Можно узнать?

— Наверное, Майк. Адрес?