Рейтинговые книги
Читем онлайн Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939 - Ингеборг Фляйшхауэр

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 156

Упомянутым выше влиянием, по свидетельству Майера, объясня­ется умеренное программное заявление о России, сделанное Гитлером в его первом выступлении в рейхстаге 23 марта 1933 г. «После долгих споров Гитлер согласился сделать сформулированное министерством иностранных дел заявление», в котором правительство Германии выра­жало свою «готовность поддерживать с Советским Союзом дружествен­ные, полезные для обеих сторон отношения». Это лицемерное, для самого Гитлера ничего не значившее заявление временно вселило в Со­ветское правительство надежду и дало министерству иностранных дел «формальное право... под свою ответственность строить отношения с

Советским Союзом, отвергать притязания партии, приуменьшая зна­чение неистовых речей ее руководителей».

Вторым успехом министерства иностранных дел явилась ратифи­кация протокола о продлении Берлинского договора, последовавшая б мая 1933 г. «после некоторых споров... без особых трудностей... Для Гитлера то был всего лишь формальный акт, который помог избежать ожидавшихся резких осложнений»[18].

Как бы ни оценивалась степень воздействия на внутреннюю и внешнюю политику попыток министерства иностранных дел повлиять на Гитлера, после полного крушения взятой на себя послом Надольным и одобренной министром иностранных дел Нейратом миссии возмож­ности такого воздействия практически были исчерпаны. Советское правительство немедленно сделало соответствующие выводы. С от­ставкой Надольного закончился период выжидания и надежды на вос­становление особых отношений на двусторонней основе.

На следующем этапе германо-советских отношений, который продолжался до подписания 25 ноября 1936 г. антикоминтерновского пакта, никаких советских «предложений», касавшихся специально урегулирования отношений с Германией, больше не было. Напротив, советская внешняя политика уже полностью причислила Германию к государствам с противоположным социальным строем, принципы «мирного сосуществования»[19] с которыми Сталин сформулировал еще в 1925 г. И если теперь официальные и неофициальные представители Советского правительства в стереотипных выражениях заявляли о же­лании СССР поддерживать «хорошие отношения со всеми государства­ми, в том числе (!) и с Германией»[20], то при этом они исходили из общих принципов своей политики безопасности, проводимой в отношении ка­питалистических государств, которая во главу угла ставила «безопас­ность для обеспечения внутренних преобразований[21], то есть форсированного процесса индустриализации, а затем и вынужденного вооружения.

Вполне возможно, что Сталин в глубине души надеялся на переме­ны в государственном устройстве, на изменения в расстановке сил в Германии, а также на то, что Гитлер «одумается» и что поэтому до реа­лизации радикальных восточных планов национал-социалистов дело не дойдет[22]. Но в своей практической внутренней и внешней политике Сталин совершенно недвусмысленно приспосабливался к новым реаль­ностям.

И только исключительно заинтересованные в улучшении германо-советских отношений (в смысле восстановления особого статуса) германские представители могли в отдельных общих положениях со­ветской «политики мира» уловить конкретные «предложения» герман­ской стороне. Приверженцы ориентированной на Россию политики в министерстве иностранных дел и в некоторых других ведомствах, как, например, министр финансов Шахт, напуганные растущим авантю­ризмом Гитлера, обладали такой способностью. Так называемые пред­ложения Сталина о восстановлении «сотрудничества между Германией и Россией в полном объеме»[23], переданные, согласно немецким источникам, за период с 1935 до начала 1937 г. Рёдигеру и Андору Хенке че­рез поверенного в делах Советского Союза Бессонова, а также импер­скому министру финансов Шахту[24] через руководителя советского торгпредства в Берлине Канделаки, при более внимательном рассмот­рении и сопоставлении с советскими записями соответствующих бесед представляются не чем иным, как преднамеренной, слишком вольной интерпретацией фактов теми представителями политических кругов Германии, которых все больше тревожил реваншизм Гитлера и кото­рые полагали, что активная германская политика в отношении СССР стала бы главным стабилизирующим фактором. Не случайно предста­вители Германии на переговорах по экономическим вопросам, зани­мавших важное место в советской «политике мира», осторожно вели зондаж в данном направлении.

Тот», кто, несмотря на чрезвычайно противоречивый характер имеющихся документов и других источников, все же склонен пола­гать, что инициатива первоначальных дипломатических демаршей и последующего неофициального зондажа исходила от советской стороны, должен по крайней мере признать, что антикоминтерновский пакт представлял собой на этом пути серьезное препятст­вие[25]. Правда, очевидцы из числа аккредитованных тогда в Москве германских и других дипломатов, основываясь на собственных на­блюдениях, высказывали предположение, что и после обнародова­ния содержания антикоминтерновского пакта Советское правительство было готово к укреплению своего международного положения и улучшению германо-советских отношений путем за­ключения двусторонних соглашений с Германией. В дальнейшем к такой точке зрения склонялся в своих воспоминаниях, изданных в период «холодной войны», Густав Хильгер[26]. Подобное предполо­жение высказывали и другие западные дипломаты, например быв­ший американский посол Джозеф Дэвис[27], ссылавшийся на «мнение некоторых из находившихся здесь долгое время диплома­тов», и французский посол Робер Кулонд[28], опиравшийся на лич­ные наблюдения. Вслед за ними вопрос о наличии готовности Советского правительства к оживлению торговых связей с целью возобновления политических переговоров с Германией даже в пе­риод между заключением антикоминтерновского пакта и Мюнхен­ским соглашением, не имея доказательств, но по меньшей мере в качестве гипотезы, обсуждали и ученые историки[29].

Еще сложнее обстоят дела с доказательствами, относящимися к пе­риоду после подписания 1 октября 1938 г. Мюнхенского соглашения. И хотя поборники указанного выше тезиса № 1 — а это прежде всего жур­налист Анджело Росси, которого не следует путать с итальянским по­слом в Москве Аугусто Росси[30], и особо ревностный шведский историк Свен Аллард[31] — утверждали, что Сталин «сразу же после Мюнхен­ского соглашения и еще интенсивнее с декабря 1938 г. (Росси), а также «в конце 1938 и начале 1939 г.» (Аллард) вновь предпринял «серьезные попытки» добиться соглашения с Германией, но никаких фактов в под­тверждение своих слов они не привели.

Не в лучшем положении с точки зрения доказательств находятся также историки, воспринимающие отчетный доклад Сталина XVIII съезду ВКП(б), сделанный им 10 марта 1939 г., как прелюдию к новой советской инициативе, направленной на сближение с Германией. Их число велико[32]. Однако на размышление наводит то обстоятельство, что дипломатические и политические наблюдатели, с огромным вни­манием следившие в Москве за этим выступлением, не усмотрели в нем каких-либо изменений сталинского курса в направлении возмож­ных предложений германскому правительству. При более вниматель­ном изучении создается впечатление, что эта речь, названная западными кремленологами «каштановой», в которой Сталин — в за­падном толковании и переводе — отказался «таскать из огня кашта­ны» для западной демократии (в русском тексте речи это выражение отсутствует), лишь ретроспективно и только в свете последующих со­бытий приобрела то особое значение, которое ей первоначально едва ли было присуще.

Однако с начала 50-х годов главными аргументами сторонникам рассматриваемого тезиса, согласно которому инициатива к заключе­нию пакта о ненападении исходила от Сталина, служат события пер­вой половины 1939 г., и прежде всего переговоры чиновников министерства иностранных дел, аппарата Риббентропа и лично мини­стра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа с советскими офи­циальными лицами в Берлине, а также сотрудников германского посольства в Москве с представителями Советского правительства, за­вершившиеся в конце концов на третьей неделе августа 1939 г. пред­ставлением советского проекта пакта о ненападении, а затем, после урегулирования территориальных вопросов для дополнительного протокола, и подписанием договора. Утверждение о том, что Совет­ский Союз являлся на переговорах активной стороной, родилось по­зже, во времена «холодной войны». Его выдвигали главным образом лица, не имевшие непосредственного отношения к германо-советским переговорам. Уильям Стрэнг[33], главный английский представитель на прошедших перед тем без всяких результатов англо-франко-совет­ских политических переговорах, один из первых, не имея никаких до­казательств, заявил, что «зондаж возможности улучшения советско-германских отношений начала советская сторона весной 1939 г. после выступления (sic) Сталина 10 марта 1939 г.». Несерьез­ными и тенденциозными следует считать и утверждения д-ра Петера Клейста[34], столь же неудачливого в своих действиях сотрудника ап­парата Риббентропа, который в Германии присвоил себе функцию главного свидетеля. Ради сотворения собственного мифа Клейст ока­зал науке медвежью услугу, последствия которой многие исследова­тели ощущают и по сей день. По словам Клейста, после выступления 10 марта 1939 г. Сталин уже в апреле начал «зондировать» в Герма­нии, а с мая стал еще более «откровенным».

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 156
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939 - Ингеборг Фляйшхауэр бесплатно.

Оставить комментарий