Порочная (ЛП) - Ловелл Л. П. Лорен Ловелл

Я ухмыляюсь.

— Разве это не одно и то же?

Она склоняет голову набок. То, как её волосы каскадом падают на лицо, прекрасно, соблазнительно.

— Зачем? Зачем лезть так далеко, когда у тебя уже есть столь многое? Ты рисуешь мишень у себя на спине. Ты рискуешь всем.

Ответ столь прост, но большинству людей так трудно его понять:

— Когда у тебя так много всего, что ещё остаётся делать?

— Значит, когда у человека есть всё, он стремится к собственному уничтожению? — Камилла криво улыбается, прежде чем сделать глоток.

— Нет, я ищу острых ощущений. — Я забираю у неё бутылку, прикладываюсь губами к горлу и отпиваю глоток тёплого напитка.

— И поступая таким образом, человек, который любит контроль, приглашает хаос.

— Хаос — это порядок, ожидающий, когда им станут управлять, — я улыбаюсь.

Она придвигается ближе, обхватывает пальцами бутылку, когда её взгляд опускается на мой рот.

— А, вот тут ты ошибаешься. Вся красота заключается в хаосе. Я вижу привлекательность бомб, мощного оружия. Огонь, очищение… — её глаза вспыхивают, когда она отступает, забирая с собой бутылку водки. — Но мы с тобой очень разные, Русский. — Она делает ещё один глоток, не сводя с меня пристального взгляда. — Может быть, тебе втайне нравится царящая во всём этом анархия? — она приподнимает бровь, прежде чем снова отхлебнуть из бутылки.

В хаосе есть красота, красота в обещании взять его под контроль. Укротить его. Камилла — воплощение хаоса, и, возможно, именно поэтому я так очарован ею.

— О, мне это очень нравится, маленькая кошечка. — Я перебрасываю её волосы через плечо, провожу пальцами по изгибу её шеи. — И ты и я — мы не такие уж разные, — шепчу я. — Я нахожу счастье в страданиях других, — наклонившись, я целую её в шею, и она вздрагивает. — Скажи мне, тебе нравится смотреть, как страдают люди?

— Мне нравится смотреть, как страдают мои враги.

— Ты хочешь посмотреть, как я страдаю, Камилла? — я прикусываю её шею, и тихий стон срывается с её губ.

— А ты мой враг, Ронан? — в её тоне чувствуется лёгкая уязвимость. Она не хочет, чтобы я был её врагом, но она никогда не признает этого, потому что тогда она проиграла — по крайней мере, так она это воспримет.

— Скажи мне, — шепчу я у её горла, дразня её кожу зубами. Запах кожи овладевает мной, и я ловлю себя на том, что сжимаю её подбородок, наклоняя голову всё дальше и дальше в сторону, пока она почти не ложится на диван. Она тяжело сглатывает, и у неё перехватывает дыхание. — Скажи мне, как бы ты заставила меня страдать.

— А что, если я не хочу твоих страданий? Что, если я бы просто убила тебя?

Я смеюсь.

— Давай не будем притворяться, что я для тебя ничего не значу, Камилла, — я целую царапину у неё на горле. — Я захватил тебя и твой картель, — ещё один лёгкий поцелуй ниже по её шее. — Я соблазнил тебя. Отказал тебе. А теперь… — я смеюсь, уткнувшись в её нежную кожу, вдыхая её запах. — Теперь ты действительно моя.

— Я никогда не буду твоей, Русский, — она царапает меня по щеке, затем сжимает мою челюсть, её длинные ногти впиваются в мою кожу. — Ты прав. Я действительно хочу твоих страданий, но… тебе слишком нравится боль. Может быть, мне просто пришлось бы изрезать тебя, чтобы посмотреть, как твоя кровь красиво окрашивает твою кожу. — Она покусывает меня за ухо, и мой пульс учащается. — Ты был бы таким твёрдым для меня. И я бы отказалась трахать тебя только для того, чтобы посмотреть, как ты страдаешь.

Мои глаза со стоном закрываются, мой член набухает.

— Ты бы мне не отказала.

— Ты слишком много о себе возомнил, Русский, — произносит Камилла.

Я разглаживаю рукой свою рубашку, прежде чем протянуть её ей.

— Пойдём, маленькая кошечка.

Глава 4

КАМИЛЛА

Я нерешительно беру его за руку, разочарование и нужда съедают меня, когда он поднимает меня на ноги. Не говоря ни слова, он ведёт меня через дверной проём, по коридору в дальнюю часть дома, где я никогда не была.

Он толкает дверь, вводя меня в отвратительно огромную комнату. Ревущий огонь в камине заливает стены медным сиянием. Золотые блики на обоях и, казалось бы, на каждой фурнитуре поблёскивают на свету. Массивная кровать с балдахином, застеленная красными атласными простынями, стоит посреди комнаты во всём своём безвкусном великолепии.

Я в его спальне. Внезапно я чувствую себя неловко, очень похоже на ягнёнка, забредшего в логово льва. О, как я ненавижу то, что он может так легко заставить меня чувствовать неуверенной в себе. Я была в его доме несколько недель, но это совсем другое дело. Тихий голос в моей голове говорит мне, что это хорошо, что он доверяет мне, что я становлюсь всё ближе к ближнему кругу Ронана Коула, месту, изобилующему возможностями. Уязвимая часть меня боится оказаться на орбите Ронана, потому что я в ужасе от того, что разобьюсь и сгорю.

— Это твоя комната, — тихо говорю я.

Он оглядывается через плечо и улыбается.

— Так и есть. Как ты наблюдательна.

Я закатываю глаза и складываю руки на груди.

— Если хотел трахнуть меня, то диван бы вполне подошёл. Или письменный стол… бильярдный стол…

Его глаза сужаются, когда он снимает рубашку, аккуратно складывает её и кладёт на комод. Мне приходится заставлять себя отвести взгляд от совершенства его тела.

— Тебе нужно подготовиться ко сну, — произносит он, кивая в сторону шкафа. Я хмурюсь и подхожу туда, пробегая пальцами по рядам дорогих платьев, которые были в моей комнате. Чёрт. Я в порядке, я на его орбите, целиком и полностью. Я тяжело сглатываю и делаю глубокий вдох. Проблема в том… Я так долго ненавидела его, что это инстинктивно, мне приходится постоянно бороться с желанием и чувством симпатии к нему, его странным манерам, его странному чувству юмора, его абсолютной безжалостности. Меня необъяснимо тянет к его больной и извращённой натуре. Я уважаю это. Чем ближе я подхожу к Ронану, тем труднее вспомнить все причины, по которым я его ненавижу. Дистанция — это то, что позволило мне продержаться так долго, и, по-видимому, я вот-вот потеряю её. Развернувшись, я возвращаюсь в огромную комнату и секунду наблюдаю за ним.

Он раздевается до нижнего белья — вся одежда сложена. Ронан откидывает толстое одеяло и забирается внутрь, наблюдая за мной. Неужели он ожидает, что я буду спать с ним?

— Иди в постель, маленькая кошечка, — говорит он.

— Ты хочешь, чтобы я спала… с тобой?

Одна бровь выгибается дугой. Он перекидывает ноги через край кровати, прежде чем встать и направиться ко мне. Не говоря ни слова, он хватает меня за волосы, сжимает их в кулаке и тянет к кровати. Он бросает меня на неё и забирается рядом, натягивая одеяло на нас обоих.

Я лежу, застывшая, напряжённая, неподвижная.

— Что ж, здесь уютно. — На мгновение между нами воцаряется тишина. Наконец, я срываюсь и сажусь. — Окей, почему я в твоей постели, Русский? — меня бесит, что я не знаю его маленьких планов в этой игре.

— Потому что пора ложиться спать.

Я вздыхаю и перекидываю ногу через его тело, седлая его, и слегка обхватываю пальцами его горло. Его глаза встречаются с моими, в них танцует веселье.

— Ронан. Почему?

Его пристальный взгляд скользит по моему лицу.

— Потому что ты моя.

На протяжении всего времени, он говорил мне, что я его пленница, что я ничего не значу… и теперь он хочет заявить на меня права. Не так, как похититель заявляет права на своего пленника, но всё же это своего рода приз. Это беспокоит меня так же сильно, как и возбуждает. Я хмурюсь и опускаю взгляд на свои пальцы на его горле. Они выглядят неправильно. Как ласка любовницы, а не удушающая хватка врага. Я не уверена, кто из них Ронан, возможно, оба.

— Так просто?

— Ты принадлежала мне с тех пор, как я взял тебя. Чего ещё ты не понимаешь?

Он поднимает руку и убирает завесу волос с моего лица.

— Я не принадлежу тебе, — тихо говорю я.

— Ну же, ты ведь умнее этого. Уверена? — он ухмыляется, как дьявол. — Достаточно скоро всё будет принадлежать мне.