Лесник и его нимфа - Марина Нефедова

Крыша была мокрая и почти плоская. По краю шел бортик, правда, с редкими перекладинами. Но было неопасно. Лита пошла по крыше, взмахивая руками, как птица. Лаборант шел следом. Напротив был дом. Вид сверху на окна и балконы. На одном балконе лежало штук сто зеленых бутылок. Лита закурила и стала молча на них смотреть.

– Четвертый этаж, невысоко, – наконец проговорила она.

Она стояла, уставившись на эти зеленые бутылки, потом подошла к самому бортику и взглянула вниз. Внизу шла какая-то женщина.

– Ну как? – вдруг спросила Лита. – Тоска, правда? Ненавижу все это. Серые дома, серый город, серая жизнь. Каждый день одно и то же. Можно сдохнуть. Правда?

Она повернулась к лаборанту и посмотрела ему в лицо. Он молчал.

Действительно, вокруг все было серым. Даже глаза у лаборанта. Серо-зеленые. Как море в Крыму зимой.

– Да? – снова спросила Лита.

– Нет, – после некоторой паузы ответил он. Лита отвела взгляд и снова стала смотреть на бутылки. Она догадалась, что на самом-то деле он понял, о чем она говорит.

– Я вообще-то люблю серый цвет, – вдруг сказал он. – Пойдемте вниз. Чайник, наверное, уже давно кипит.

Они вернулись на чердак, спустились по пожарной лестнице. Когда Лита спускалась, у нее почему-то дрожали руки. С непривычки, наверное.

Потом они пили чай, и Лита болтала без передышки. Ей нужно было как-то заболтать то ощущение, которое у нее возникло на крыше.

– Когда я жила на Арбате, – говорила она, раскачиваясь на стуле, – у меня из окошка можно было вылезти на крышу соседнего дома – он стоял впритык. Это было очень клево. Лучшее, что есть в доме, это крыша.

– А я всю жизнь прожил на первом этаже двухэтажного дома. И никогда не был на крыше. До сегодняшнего дня.

– В Москве?

– Нет, я жил на Урале. В Свердловской области.

– А… А давно в Москве?

– Второй год.

– И что делаете?

– Учусь в институте на вечернем. И вот тут работаю.

– Ну и как вам Москва?

– Ну, так…

Лита встала и стала ходить с чашкой по комнате. Подошла к его столу. Стала рассматривать книги, которые там лежали.

– Можно? – спросила она, беря верхнюю книгу.

– Конечно.

– А чего тебя в Москву занесло? В Свердловске нет институтов?

Лита стала перекладывать книги, читая названия. Какие-то умные учебники.

– Есть, – ответил он. Лита поняла по его тону, что он не рад Москве. Она хотела еще что-то спросить, но тут увидела среди учебников тоненькую сиреневую брошюрку с фотографией на обложке. На брошюрке большими буквами было написано «Знание», а мелкими - «Туринская плащаница. Чудо или научная загадка?».

– Что это?

– Книжка про Туринскую плащаницу. Мне сегодня дали почитать.

– Что такое Туринская… что?

– Изображение Христа на ткани.

– А... Это Христос? – спросила Лита, показывая на фотографию.

– Да.

Лита аккуратно положила книжечку на место.

– Можно мне потом тоже почитать?

– Это не моя, но я спрошу. Я думаю, да, конечно.

– И на кого ты учишься?

– На инженера.

– А...

– Я вообще-то меньше всего хотел бы быть инженером.

– Да? А кем бы хотел?

– Лесником, – вдруг сказал он.

– Кем?? – Она уставилась на него, подняв длинные брови.

Он перевел разговор:

– А вы чем занимаетесь?

– Отбываю срок. В десятом классе.

– А это? – он кивнул на ее запястья, на каждом из которых было штук по десять разноцветных фенечек.

– А это – жизнь. Система.

– Что?

– Да так, неважно.

Допив чай, Лита пошла к зеркалу и стала смотреть на свое раненое лицо.

– Да, надо же было так влипнуть. Но вообще-то можно сделать так... – она прикрыла часть лица прядью волос. -- Вот.

Еще минуту себя поразглядывала.

– Слушай, а зеленки у вас тут нет?

– Зачем?

– А намажусь зеленкой. Наверное, будет не так стремно.

– Что?

– Зеленку дай, пожалуйста.

Он подошел к шкафчику с лекарствами, порылся.

– На, – сказал очень удивленно.

Лита взяла ватку, открыла зеленку, перепачкав все пальцы, и аккуратно, почти не морщась, намазала себе лицо.

 – Вот, – сказала она. – Так лучше?

И тут он наконец улыбнулся, посмотрел на нее почти восхищенно и ответил:

– Потрясающе. Правда.

– Ладно, – Лита сделала серьезное лицо. – Все, я пошла, спасибо.

Через пять минут они молча спускались по старой лестнице.

– Я просто первый раз вижу, – вдруг сказал он, когда они уже подходили к первому этажу, – чтобы девушка мазала себе лицо зеленкой…

***

Они вместе шли до метро. Толпа у ДК почти рассосалась.

– До Москвы, – сказал Саша, глядя на площадь, – я в толпе ходил только с флажками на демонстрацию.

– Смешно, – отозвалась Лита. – Да, деньги мне срочно отдай, а то твоя тетя все мозги мне проела, когда звонила: «Саша учится в институте, Саша работает, он очень занят». Ты правда так занят?

– Нет. – Он достал из кармана деньги.

– А на Урале хорошо? – вдруг спросила Лита.

На самом деле странно было узнать, что он с какого-то там Урала. Он совсем не был похож на провинциала. У него был как раз довольно московский, скорее даже питерский, интеллигентный вид. Недаром Лита приняла его за пипла.

– Смотря где.

– Ты правда хотел быть лесником или это шутка?

– Правда.

Она подумала, что он еще что-нибудь про это расскажет, но он молчал.

Один вопрос вертелся у Литы на языке, наконец она решилась его задать.

– А у тебя есть еще какие-то книжки вроде той, про… не помню названия.

– Туринскую плащаницу?

– Ну да… Евангелие, например.

– Да, Евангелие есть.

– Есть? Здорово. А ты в Бога веришь?

Наверное, очень глупо было так спрашивать человека, но Лите очень хотелось это у него узнать.

Он помолчал, потом ответил:

– Скорее да, чем нет.

– Везет. А откуда у тебя Евангелие?

– Друг подарил. Мы вместе учились в институте.

Они прошли еще оставшиеся сто метров до метро молча. Вдруг он сказал:

– Он недавно ушел в монастырь.

– Ну ни фига себе…

– Тебе в метро?

Пока Саша доставал проездной, Лита очень профессионально прошла через выпрыгивающие заграждения, просто придержав их руками, без всяких пятачков. Тетушка из стеклянной будки даже ничего не заметила – она, правда, смотрела в другую сторону. Зато Лита поймала короткий взгляд студента с Урала, в котором было не то чтобы снова восхищение, но по крайней мере -- любопытство.

В вагоне она уселась на единственное свободное место, не вынимая рук из карманов плаща и закрыв глаза. Как бы не замечая, что по крайней  мере половина пассажиров ее рассматривает. Девушка с зеленкой на лице.

Через две остановки Лита выходила. Студент ехал дальше.

– Привет, – сказала ему Лита, подняв на прощание руку. Он кивнул в ответ.

Она шагнула на платформу, но вдруг, что-то вспомнив, обернулась.

– Стоп, слушай, а книжка? Ты мне обещал книжку!

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…»

– Спокойно, – Лита уперлась рукой в дверь, не давая ей закрыться.

– Я тебе передам… Где и когда? – спросил он, уперевшись рукой в другую дверь.

Лита стала соображать, где и когда. Двери не могли закрыться. Поезд стоял. Ситуация была идиотская.

«Отпустите двери!» – закричал в микрофон машинист. Весь вагон смотрел на них с негодованием. Пауза продолжалось несколько секунд. Наконец Лита сжалилась над всеми:

– Мы по воскресеньям днем иногда играем на Арбате. Приходи. Часа в три. Придешь? Ну, привет.

Она отпустила дверь и сделала пионерский салют. Он отпустил свою половину. Двери захлопнулись.

– Больные, – громко сказал пассажир средних лет, глядя на Сашу.

Поезд постоял еще две секунды и нерешительно тронулся. Лита так и стояла с салютом.

***

Лита открыла, что нужно искать место, чтобы напротив была стена, от которой бы отражался звук. Тогда на улице было лучше слышно.

На улице Лита свои песни не пела. Свои песни она берегла для всяких сейшенов. На улице они с Кремпом пели что-нибудь с драйвом и известное. От русского народного до Битлов. Или иногда не совсем известное большинству москвичей – ту же Дженис Джоплин или Баэз. У них в школе был сильный английский, поэтому Лита без особого труда разучивала со слуха эти песни. Кассетами ее снабжал в основном Кремп. Где он их брал, Лита не знала, но они регулярно переписывали что-нибудь с магнитофона на магнитофон. Два магнитофона – его и Литин, один провод и чистая кассета, которые дарил Лите папа, – все, что было нужно. Дальше часы прослушивания. Дальше она подбирала то, что ей нравилось. Потом с Кремпом и Васей они репетировали. В результате репертуар у них был немаленький.

Лита любила петь на улице. Несмотря на то, что милиция их иногда гоняла. Несмотря на осень, когда руки минут через сорок начинали ныть от холода. Ей нравилось, что собиралась случайная толпа - и ее можно было вогнать в состояние всеобщего кайфа. Лита почти не боялась этого. Когда получалось, и ее ощущения переходили к другим, она уже ничего не боялась.