Лесник и его нимфа - Марина Нефедова

– Здрасьте… – Лита смерила его мрачным взглядом. Вид у него был а-ля нищий студент. – Вы чуть не остались без ваших «колес».

– Здравствуйте, – сказал он, похоже, не испытывая никаких угрызений совести, как будто не он украл у Литы драгоценное время.  – Я от Екатерины Георгиевны…

– Я догадалась…

– Простите, виноват. Я почему-то никак не мог найти ваш дом…

«Потому что ты придурок…» – про себя сказала Лита.

Она зашла на секунду в квартиру за лекарством и гитарой.

– Извините, пригласить вас не могу, – она захлопнула дверь у него перед носом, отдавая коробку. – Спешу!  До свидания!

И, не слушая, что он ответит, поскакала вниз по лестнице, прыгая через ступеньки.

Уже выйдя на улицу, она вспомнила, что не взяла у него деньги за лекарство, рубль тридцать, что ли, или рубль пятьдесят. Она посмотрела в проем подъезда, подождала секунды три, потом развернулась и быстро пошла к метро. Ладно, деньги можно будет забрать и потом.

***

Все рухнуло в один год, который так хорошо начинался – их семья наконец-то получила отдельную двухкомнатную квартиру в доме на Шаболовской.

Лита тогда училась в шестом классе. Мама была счастлива, папа тоже – он никогда не уклонялся от маминого курса. Для Литы же это событие стало почти катастрофой. Она страшно скучала по Арбату, по старой школе и друзьям. Отдельная комната ее совсем не радовала. Новая школа ей совсем не нравилась. Новый класс ее не очень принял.

Но самое страшное событие случилось через полгода жизни в новой квартире – от них ушел папа. К другой женщине, которая, как потом выяснилось, была у него давно.

Сначала Лита просто отказывалась верить, что такое бывает. Когда она была маленькая, она говорила соседям: «Когда я вырасту, я женюсь на своем папе». Больше всех на свете она любила его. Самыми счастливыми были походы в зоопарк, или еще куда-нибудь, не важно куда. Главное, чтобы рядом был папочка. А он ушел.

Он был очень мягким. Он никогда не возражал маме, ни в чем. У них никогда не было скандалов. Лита знала о том, что люди могут выяснять свои семейные отношения, только потому, что они жили в коммуналке, и соседи периодически ругались. И вдруг папа ушел. Он, может быть, никуда бы и не ушел, если бы в один прекрасный день мама случайно обо всем не узнала. Она сказала: «Уходи». И он ушел. Он никогда не возражал маме, ни в чем…

Потом Лита с папой ходили мрачными весенними вечерами по улицам, и он пытался ей объяснить, что поступить по-другому было невозможно. Но она упорно не понимала. «Понимаешь, мама никогда не любила меня!» –– восклицал он. Нет, она не понимала.

Постепенно встречи с отцом прекратились, за ними последовали телефонные звонки, которые становились все более дежурными: «Как в школе?.. Не болеешь?» Часто после таких звонков ей хотелось плакать, но у нее не получалось. Она вдруг обнаружила, что разучилась плакать. Совсем.

***

На Гоголевском бульваре падали листья. Кремпа не было. То ли он ее не дождался, то ли еще не пришел.

Лето кончилось. Лита ненавидела лето. Осень она тоже не любила. Любила только весну, и то ее начало. И зиму немножко. Потому что в детстве любила Новый год. Но это было давно.

Лита села на лавочку и стала смотреть на солнце через ресницы. Солнце было не такое, как летом, и уж совсем не такое, как в Крыму недавно. Впрочем, солнце в Крыму она помнила совсем чуть-чуть. На пляж они ходили ночью. А так все время куда-то переезжали, играли, с кем-то пили, пели, снова пили. Лита вспомнила мальчика, который   ходил за ней и говорил: «Я понял, ты – реинкарнация Дженис Джоплин». «Пипл, – сказал ему наконец Кремп, когда мальчик их уже достал, он больной был, что ли, или просто никогда не выходил из состояния нирваны, – отстань от Литы. Дженис Джоплин была лесбиянкой». - «Да какая разница, – грустно сказал мальчик. – У Литы ее голос…»

Странно, солнце она плохо помнит, а море помнит. Синее. Значит, днем она все-таки видела море. До этого на летнем море она была с родителями сто лет назад. Потом в прошлом году была зимой. Зимой ей больше понравилось, чем летом. А в этот раз они с Кремпом доехали до Крыма без денег, путевок и билетов.

А на Мангупе, кажется, моря не было. Точно, когда она хотела пойти поплавать, ей кто-то объяснил, что до моря отсюда километров двадцать. Зато там был Фредди Крюгер. Так звал его Кремп. Хотя на «убийцу с улицы Вязов» этот человек совсем не был похож. Он был таким уставшим интеллигентом с музыкой на первом месте и портвейном на втором.

Лита слышала об этом Крюгере раньше. Слушала на ободранной кассете его песни с какого-то квартирника. Кассету дал ей Кремп, рассказав заодно байку, как какое-то время назад у этого Феди – на самом деле его звали Федя, Лите показалось это ужасно смешным – был роман с дочкой партийной начальницы. Дочка партийной дамы сбежала к нему из дома, бросила учебу в институте и стала носить фенечки. Начальница подняла всех на уши – в результате Фредди чуть тогда не посадили. Как-то чудом ему удалось скрыться и отсидеться, пока все не утихло. Кстати, с этой дочкой он расстался через два месяца – и не из-за могущественной мамы, а просто потому, что он так захотел.

Но Лите все это было не очень интересно. Песни – вот что ее поразило. Ни на что не похожие песни. И играли с этим Федей Крюгером потрясающие музыканты. Лита готова была биться головой об стенку – как ей нравилось то, что они делают. И вот она встретила их на Мангупе. Там была безумная тусовка, и поначалу она боялась к ним подойти. Но выпито было немало, и Лита что-то пела... Оказалось, Крюгер это слышал. Потому что потом так получилось, что они курили вместе, и Лита потихоньку присматривалась к нему, а он вдруг сказал – она специально вокруг посмотрела, кому это он говорит, оказалось, что ей: «Вы как из Америки  шестидесятых. Я на русском языке такого никогда не слышал».

И Лита оказалась в безвоздушном пространстве – так с ней случалось, иногда совершенно не вовремя, и из этого состояния было только два выхода – впасть в ступор или все-таки что-нибудь сделать через себя. И тогда, чудом избежав ступора и глядя в прекрасное крымское небо, она спросила: «Но вам же не нужна солистка?» На что он вдруг ответил: «Как знать».

Больше Лита с ним не разговаривала. На следующий день Кремп сказал, что у него есть московский телефон и адрес Крюгера, и тот их приглашал.

Там, в Крыму, все было какое-то нереальное. Какое-то «наступление яблочных дней».

И вот сегодня они должны были встретиться с этим Фредди у него дома, в Москве. Адрес и телефон, написанный им самим на какой-то бумажке в линеечку, лежал у Литы в ксивнике – она забрала этот листочек у Кремпа, потому что он бы обязательно его потерял. Они договорились без пятнадцати шесть пересечься на Гоголях и вместе поехать. Сейчас было уже полседьмого. Кремпа не было.

Лита с гитарой в холщовом чехле наперевес походила кругами вокруг памятника Гоголю, потом постояла, разглядывая что-то на лице у Николая Васильевича – и быстро пошла к метро. Она решила, что поедет к Крюгеру одна.

***

Меньше чем через год после ухода отца мама устроилась на хорошее место, завела себе каких-то элитных знакомых – дефицитные лекарства нужны были всем.

Для Литы же с четырнадцати лет жизнь стала невыносимой. Особенно новая школа, в которой она должна была хорошо учиться. Она не вписалась в класс, с первого же дня влипнув в конфликт с его лидером, девочкой по имени Алиса. Этим она заслужила себе независимость и одиночество. Друзей у нее здесь не было.

Этот седьмой класс Лита еле пережила. Оказалось, что жизнь – это вопросы без ответов, самый главный из которых: почему со мной все не так?

В четырнадцать лет были в жизни небольшие просветы – например, книги, которые она читала по несколько килограмм в неделю, или подружка детства, Манька. Они жили на Арбате в соседних домах, учились раньше в одном классе. Манька была единственным Литиным другом.

Ну и еще пара  подружек была в музыкалке. И вот однажды одна из них, презрев фортепиано, на новогоднем чаепитии спела под гитару Окуджаву. После этого Лита, узнав несколько аккордов и выпросив у подружки на две недели гитару для тренировки, стала учиться играть – с перебинтованными пальцами, периодически впадая в отчаяние. Ей было очень нужно научиться. Потому что втайне от всех она писала музыку. На чужие стихи – брала их из толстой, раздобытой мамой в обмен на лекарства книги «Поэты Серебряного века». Читала и чувствовала, что вот для этого стихотворения  может придумать музыку. И придумывала. И стихи начинали в этой ее музыке жить. Только чтобы их спеть, пианино не годилось. Нужна была гитара.

Лита попросила маму подарить ей гитару на день рождения. Было тут же поставлено условие – седьмой класс закончить на одни пятерки. Ну, максимум с двумя четверками. Условие было выполнено, гитару она заслужила.

Дальше все лето, сидя в душной Москве (мама хотела отправить ее в пионерский лагерь, но наконец-то Лита смогла категорически отказаться, из-за чего мама не разговаривала с ней три дня), она часами по добытому у знакомых самоучителю училась играть, и, закрыв все форточки, чтобы, не дай Бог, какие-нибудь соседи не услышали, пела. Сначала она подобрала несколько песен Окуджавы, которого слушала все детство, потому что папа его любил. Потом Хлебников и Бальмонт зазвучали под гитару. Потом она написала несколько стихов сама. Родила музыку к ним. К концу лета она играла уже очень хорошо. Но слушателей у нее не было – Манька исчезла куда-то, все лето Лита не могла до нее дозвониться. А маме она не спела бы свои песни и под угрозой расстрела.