Жар ночи - Александра Хоукинз

Не устояв перед соблазном, он таки провел ладонью по ее ноге, но девушка завизжала, как будто он причинил ей боль. Такая бурная реакция несколько охладила его пыл. Эта блондинка, кем бы она ни была, по всей вероятности, еще не привыкла к мужским прикосновениям. Или же принадлежала другому, хотя эта версия Сину, конечно же, не пришлась по душе. С другой стороны, ему не раз удавалось обойти такое препятствие — если, само собой разумеется, возникало желание.

А сейчас желание, несомненно, возникло.

— Осторожно, дорогая моя. Сейчас сюда сбежится весь дом, а лишние свидетели нам ни к чему. — Син умолк, дожидаясь ответа.

Она неуверенно кивнула.

— Вот и умница, — мягко сказал он, словно бы увещевая строптивую кобылу. Нагнувшись, чтобы получше рассмотреть ее ноги, Син услышал, как она непроизвольно ойкнула. Чертыхаясь себе под нос, он уставился на рваные чулки и капельки крови, проступившие из царапин. — Господи, что же вы натворили! — пробормотал он. Нога у нее, должно быть, так же болезненно ныла, как и его разодранная графиней шея. — И стоило ранить себе ногу ради такой ночной шалости?

— Ночной шалости?

Син отвернулся, чтобы она не заметила его ухмылки. Возмущение девушки не только разогрело кровь ей самой, но начинало понемногу горячить и его — во всяком случае, отдельные части тела. Наверняка эта древесная колдунья злилась из-за того, что он смеет отчитывать ее, когда сам попался на проказах с чужой женой. «А интересно, — подумал он, — что бы она сказала, если б я признался, что напрочь забыл об Эбби, стоило мне поймать ее взгляд в густой кроне?» Неверной рукой он коснулся ее ноги. Интересно, как бы она отреагировала, если бы в этот самый момент он опустил голову и стал орудовать языком в ее подколенной впадинке?

Алексиус с трудом сдержал смешок.

Она, наверное, попыталась бы лягнуть его в самовлюбленную морду своей изящной ножкой.

Как же он был жалок! Плотское желание в момент доводит мужчину до помутнения рассудка, причем такого серьезного, что даже от мысли о нанесенном красоткой ударе член непроизвольно встает.

Возбужденный до предела, Алексиус готов был на все, лишь бы доказать этой невинной малышке, что ярость быстро превращается в слепую страсть. Синяки и царапины того стоили бы.

— У меня были веские основания вскарабкаться на это дерево, мистер Син, — сказала она, даже не подозревая о его внутренней битве. — Вам, возможно, нелегко будет в это поверить, но все они никоим образом не были связаны ни с вами, ни с леди Леттлкотт!

Губы его искривились, как будто он сделал громадное усилие, чтобы не рассмеяться над ее дерзостью.

— Значит, теперь я могу присовокупить шпионаж и подслушивание к растущему списку ваших прегрешений.

Син сочувственно похлопал ее по икре, на что она, к его вящему удовольствию, зарычала диким зверем. Он же откликнулся лишь хриплым смешком.

— Ну-ну, я же вас дразню, и только. Между прочим, можете называть меня просто Син: после всего, что мы пережили вместе, обойдемся без формальностей. А как прикажете обращаться к вам?

Она проигнорировала его вопрос. Син был бы до глубины души разочарован, если бы она сама шла к нему в руки. Обиженная блондинка закрыла глаза, не желая видеть, как он к ней прикасается, а он постарался, чтобы его прикосновения были как можно легче и невинней. От этого занятия его отвлекал лишь тонкий женственный запах, приносимый вечерним ветром. Она пахла смятыми ореховыми листьями, древесиной и фиалками. В данный момент ему хотелось одного: зарыться лицом меж ее чреслами и познать те запахи, что были свойственны исключительно ей.

Тело ее затрепетало от ласкового нажима умелых пальцев.

— Вы замерзли? — вежливо осведомился он. — Накиньте мой смокинг.

Она открыла глаза и чуть изогнула шею, чтобы наблюдать за тем, как он выпутывает ее платье из хватких ветвей.

— Очень любезно с вашей стороны, но я согреюсь, когда вернусь в дом.

— Стало быть, вы гостья Леттлкоттов.

Слегка заинтригованная, она вопросительно вскинула брови.

— А вы приняли меня за служанку?

Син покачал головой, не отрываясь от решения своей непростой задачи.

— Нет-нет. Ваша речь и убранство слишком изысканны. — Он не стал говорить, что Эбби — особа немного тщеславная, а потому не потерпела бы в доме прислуги красивее себя. — Однако я подозревал, что вы попробуете солгать.

— Это еще зачем?

Не упуская ни единого ее движения, Син краем глаза уловил, что она пытается размять затекшую шею и прижимается щекой к плечу, чтобы избавиться от дискомфорта.

— Я не намерен с вами откровенничать.

Когда Син провел по ее подвязке подушечкой большого пальца, Джулиана на несколько мгновений перестала дышать.

— Вас не так легко забыть, как вам кажется, таинственная колдунья. Ваша кожа сияет в лунном свете. Ваши волосы — золотой шелк, а губы походят на спелую землянику. Глаза ваши…

Но тут она его перебила:

— Молю вас: больше ни слова! — Опершись на локоть, она попыталась удобней усесться на ветке. — Глупец, вы ведь даже не видите цвета моих глаз! — безжалостно подколола она подхалима. «А этот трепет в груди, — уверяла она себя, — этот трепет порожден лишь раздражением, а не его мастерской лестью. Наверняка он отвешивал такие комплименты каждой женщине, встретившейся ему на пути». — Даже я не вижу, какого цвета у вас глаза!

Тело его вдруг напряглось — и ее охватила тревога. Вдруг она зашла слишком далеко?

Наконец он продолжил:

— Тогда рискните — придвиньтесь ко мне поближе. — Из-за резкости его тона ей даже захотелось извиниться. Но прежде чем она успела это сделать, он добавил: — Вот вы и свободны.

Не спрашивая разрешения, Син снял ее с ветки и с поразительной легкостью взял на руки. От него исходило такое тепло, что Джулиану инстинктивно потянуло к нему: тогда ее продрогшие члены смогли бы это тепло впитать. Осознав, что он уловил ее безрассудный порыв, она застыла в его объятиях.

— Вы слишком крепко меня стиснули, — прошептала Джулиана, уткнувшись лицом в его смокинг.

Чуть слышно выругавшись, Син спрыгнул со скамейки, и тела их с силой столкнулись в этом прыжке; Джулиана беспомощно клацнула зубами.

Она зажмурилась и теперь уже ни за что не открыла бы глаза.

— Можете поставить меня на землю.

— Какого цвета у меня глаза?

Вопрос застал ее врасплох — и она таки посмотрела на него. Посмотрела ему прямо в глаза. В ее распоряжении был лишь тусклый лунный свет и фонари, горевшие вдали, но зрение уже свыклось с полумраком. Она могла достаточно хорошо рассмотреть Сина. Под длинными темными ресницами, за ослепительной белизной белков таились острый ум, блистательный юмор и эмоциональное напряжение, причины которому она найти пока что не могла. Син уже доказал, что способен на добрые поступки: он не сдал ее леди Леттлкотт, когда имел такую возможность, и не бросил Джулиану, когда та от стыда за свою неловкость позволила себе грубость. Графиня говорила, что Син может быть жестоким, и подвергать ее слова сомнению не было причин. Она ведь была знакома с этим человеком гораздо ближе, чем Джулиана когда-либо осмелилась бы.