Ричард Длинные Руки – сеньор - Гай Орловский

Он проверил крепление перевязи меча за спиной, подергал, отступил.

– Если сам не потеряешь, – сказал он холодно, – ничего не соскочит.

– Спасибо, – ответил я. – Ты просто сама галантность. До чего же эти менестрели брехливые… Сколько ты им платишь?

Он надменно пропустил шпильку мимо ушей, а я подумал с ужасом, что он прав, доспехи святого Георгия могли бы заставить надеть на меня!.. Если епископ считает, что это меня как-то облагородило бы, склонило на их сторону, то жестоко ошибается. Мое поколение выработало иммунитет к любому давлению, будь это наглая реклама, пожелания правительства или комитетов по правам человека. Я бы, напротив, взялся творить все наперекор. На белое говорить черное, на черное – белое, а поступать тоже не так, как мне шептали бы доспехи…

Медленно приблизился Бернард, обнял, отодвинул на вытянутые руки. Крупное, иссеченное ветрами и солнцем лицо выглядело невеселым.

– Кто знает, – проговорил он, – встретимся ли?

– О чем речь? – удивился я. – Только и дело, что туды и сюды! Не успеешь чихнуть…

Он спросил серьезно:

– К Гендельсону зайти не хочешь?

Я умолк на мгновение, подыскивая ответ, сказал с наигранной беспечностью:

– Знаешь, тут не то что не могу видеть его ран… Там придет его жена, а я буду чувствовать себя виноватым.

– Почему?

– Он изранен, останется калекой, а я цел, без царапинки…

Он подумал, качнул лохматой головой.

– Да, такое может быть. Она очень хорошая женщина, но сейчас может быть несправедливой.

– Когда мы уедем, – сказал я, – ты зайди к нему от меня, хорошо? Я, мол, выехал очень срочно, приказ короля, ослушаться не мог, потому не попрощался. Передай ему от меня…

Я сбился, ком в горле, умолк и махнул. Бернард сказал торжественно:

– Ценю твои чувства, сэр Ричард. У тебя слезы на глазах! Что может быть благороднее, когда благородный рыцарь так скорбит о ранах своего боевого товарища?

Сигизмунда провожала целая толпа девушек с их бдительными и бдящими матерями. Он на белом коне, сам белокурый, белый плащ с огромным красным крестом ниспадает с плеч и покрывает даже конский круп, весь светлый, это ему бы пошли доспехи святого Георгия, а у меня все не так, все не то, даже конь мой, я назвал его Черным Вихрем, похожий на вылепленную из черной эпоксидной смолы статую, блестящий, с выступающими тугими мышцами, тонконогий, с гибкой шеей – просто не конь, а что-то иное, звериное. Да и уши торчком по-волчьи, в глазных орбитах полыхает, выплескиваясь, багровое пламя. Вообще-то у любого коня уши по-волчьи, но только при взгляде на моего понимаешь, что это именно по-волчьи, а у остальных – по-конячьи. При взгляде на моего коня многие крестятся, шепчут молитвы. Церковники пробовали кропить его святой водой, но Черный Вихрь не испарился, даже не замечал, что именно на него плещут: простую воду, святую или крутой кипяток.

Мне помогли взобраться в седло, подали шлем, а затем и длинное копье. На крыльцо вышла королева Шартреза, я поклонился и отсалютовал копьем. Она благосклонно и спокойно улыбнулась, подавая знак, все спокойно, езжай, крупных врагов нет, с мелочью справимся.

Я перевел дыхание, вон там дальше трое в монашеских рясах, капюшоны надвинуты на лица, в одном я узнал отца Дитриха. Уловив мой взгляд, он поднял голову, неторопливо и с достоинством перекрестил меня с конем вместе. Я оглядел себя: на мне панцирь из двух половинок, справа у седла дивный щит и молот с короткой рукоятью, слева – лук. Меч Арианта, что рубит любые доспехи, как капустные листья, я присобачил за спиной. Выдергивать не очень-то удобно, но я недаром зовусь Ричардом Длинные Руки, зато справа и слева под руками более нужные вещи: молот и лук. Лук тоже от Арианта, в смысле, пользовался им Ариант, а не изготовил.

Амулет, который простая копалка, на груди под рубашкой, а все четыре Ариантова браслета я, поколебавшись, сунул в мешок. Их надевают на голые руки, но время года пока что не то, на мне рубашка, а сверху теплый свитер из козьей шерсти. Связан грубо, но надежно, вязали мужчины, женщины еще не научились этому чисто мужскому занятию, так что свитер толстый, грубый, тепло хранит, как дубленка, а панцирь прижимает к спине и груди, не дает продувать ветру.

Ланселот и Асмер неодобрительно косились на мое неполное рыцарское облачение, но смолчали, ибо я хоть и рыцарь, но какой-то неправильный рыцарь, не воспитанный в нужных традициях с детства, а возведенный на поле боя ударом меча по плечу. Такому еще предстоит обтесываться, дабы стать истинным рыцарем Христова воинства.

Асмер, быстрый, мгновенно перетекающий из одного состояния в другое, компьютерный спецэффект, а не человек, сразу же уставился на лук Арианта.

– Все-таки берешь?

Потомок эльфов, необычайно быстрый и меткий стрелок из лука, он, естественно, замечает только луки, сравнивает со своим, всякий раз довольно задирает нос, но это первый лук, которым ему щелкнули по носу, а потом еще и врезали между остроконечных ушей.

– Ага, – сказал я и, заметив хмурый взгляд Ланселота, шмыгнул носом и вытерся рукавом. Ланселот холодно отвернулся, уже знает мои шуточки. – А что, узнал его свойства?

– Нет еще… но если оставишь, разберусь быстро!

– Фигушки, – ответил я любезно. – Потом от тебя не получишь!

Он захохотал, быстро и дробно, словно рассыпал сухой горох.

– По себе судишь? Ну-ну, что уставился?

Я подмигнул ему, сказал заговорщицки:

– Хорошо смеется тот, кто стреляет последним.

Он открыл рот, не понял, хотя смутно уловил некий великий смысл, а я тронул коня, поехал мимо дворца. Шартреза изволила помахать рукой. Великая честь, провожает сама королева, я поклонился, больше похожий на варвара своими доспехами и манерой носить меч за спиной, зато едущий следом Сигизмунд выглядит образцом рыцарского облачения, изящества и рыцарских манер. В полном доспехе, шлем с пышным плюмажем, забрало поднято, открывая чистое юношеское лицо. Тяжелый рыцарский конь укрыт кольчужной сеткой, а поверх – яркой попоной из красных и белых квадратов, расположенных в шахматном порядке, красный крест на плаще, на шлеме, на щите, даже на сапогах.

Народ по обе стороны дороги расступался, мы поравнялись с тремя монахами. Я остановил коня.

– Благословите в дорогу, святые отцы.

Все трое пробормотали короткую молитву, а отец Дитрих сказал тихо:

– Рядом с блестящим юным рыцарем вы, сэр Ричард, сама скромность. Впрочем, скромность красит человека.

– Да, – согласился я. – В серенький такой цвет.

Он кивнул, в глазах не проскользнуло ни тени улыбки.

– Иным серый цвет необходим, чтобы их не слишком замечали, не так ли, сэр Ричард? Не знаю, увидимся ли мы еще… потому хотелось бы задать вам вопрос, на который в другое время я бы не решился, чувствуя вашу уязвимость.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});