Неоконченный романс - Ирина Мельникова

– Допустим, не все так плохо, как вы представляете, – включился в разговор Мухин-старший, подливая себе чайку. – Я на совещании тоже был, и Алексей Михайлович мне понравился. За короткий срок он о проблемах поселка больше узнал, чем ваша Зотова и поселковые начальники, вместе взятые. А Зотиха отделалась малой кровью. Я бы за ту грязь и хлам, что около домов лежат и по всему поселку валяются, давно бы ей под зад коленом дал и не поглядел бы, что женщина. Сроду их на месте не найдешь. За паршивой бумажкой неделю ходить приходится! – Семен Яковлевич сердито пристукнул по столу кулаком. – Они большие любительницы по Сашкиным магазинам рейды проводить, а наши предписания не выполняются: дворы захламлены, в палисадниках все цветы повывели, завалили брусом, досками, кирпичом. Не дай бог пожар, да еще с ветром, полпоселка махом выгорит!..

– Ну все! Папуля оседлал любимого конька. – Вера, ища сочувствия, повернулась к Лене. – Хлебом не корми, дай позаниматься пожарной пропагандой! – И тут же обхватила отца за шею, заглянула в лицо. – Лучше скажи, какой этот директор из себя, говорят, – она многозначительно покосилась на подругу, – ладный такой да видный?

– Верка, постыдись, – сурово одернула ее мать, – замужем, поди!

– Да я для Лены кадры подыскиваю, моя-то уже песенка спета! – Она озорно глянула на мужа. – Что-то мой Санек сегодня приуныл, голову повесил, или до твоей коммерции начальство тоже добирается?

Лена вдруг заметила, как сердито дернулись Сашины губы, а безмятежно-голубые глаза потемнели.

– Так вы поедете в лагерь или нет? А то начнешь про одно, а съедешь, как всегда, на другое, – упрекнул он жену.

– Да о чем тут еще говорить? Радуйся, Сашуля, в отпуск меня в июне отпускают, так что, хочешь не хочешь, а в круиз мы с тобой поедем. Деньги готовь, дорогой! Хочу себе шубу в Греции купить.

– Какая тебе шуба? – прикрикнула на нее мать. – Не для наших они морозов. Только деньги изведешь! Говори толком, почему в лагерь не поедете!

– Отстань, мать, от нее, лучше я расскажу. – Семен Яковлевич пристроился с сигаретой на порожке веранды. – Из края указание пришло: в этом году ребятишек в тайгу не отправлять, участились нападения на пастухов. На прошлой неделе, говорят, на трассе несколько «КамАЗов» остановили, обчистили вплоть до колес, водителей избили. Один в реанимации, до сих пор в сознание не пришел.

– Что же такое происходит? Раньше мы к соседям свободно ездили, они к нам, никто никому не мешал… А сейчас грабежи, убийства, скот угоняют. – Любовь Степановна с грустью посмотрела на мужа. – Помнишь, сколько раз на озера целебные ездили, красота там неописуемая! И никто ни на кого ни обижался.

– Что говорить, теперь у них своя республика, своя власть, а вернее, вообще никакой власти. Всех славян поразогнали, производство стоит, хлеб растить некому. Говорят, конопля у них забористая растет, почище киргизского «чарса». Так летом они как на покос выходят, все наркоманы к ним слетаются на заготовку «плана» и анаши. Наркота оттуда по всей Сибири расходится, никакие кордоны не помогают. А пока конопля не зацвела, разбоями занимаются на тракте и в тайге. Они как привыкли: трубку в зубы, на коня – и айда! А есть и пить на что-то надо! Ведь до чего додумались: на вертолете за оленями и сохатыми гоняются. Стреляют с борта, потом садятся, быстренько тушу разделывают, лучшее мясо забирают, а остальное на поживу волкам да медведям! – Мухин сердито смял окурок, с силой вдавил его в пепельницу. – Директор новый, Ковалев, пытался выяснить у их властей, кому вертолет принадлежит, – ни черта! Хихикают, водкой норовят напоить, а как разговор о деле заходит, словно и не слышат или делают вид, что не понимают. Он им пригрозил, что в следующий раз будет стрелять на поражение, так теперь, словно кто-то их предупреждает, обязательно на том участке появятся, где Ковалев накануне был, и пакостят по-прежнему. И не опередишь их никак! Лесхозовский вертолет больше топлива жрет, чем летает, а военные такие миллионы запросили, что вовек не расплатишься. Я вот думаю, как они еще до биостанции не добрались, до маральего питомника. Скоро панты созреют, за них можно приличную сумму выручить.

– Морока это, – включился в разговор Саша, – панты с большой охраной везут, а в этом году милицию пригласили в самый сезон питомник охранять.

– Этак скоро милиция и черемшу, и папоротник вместо нас собирать будет! – вмешалась Любовь Степановна. – Виданное ли дело в своей тайге с оглядкой ходить, каждого куста бояться? Помнишь, отец, как с ребятами лет с десяти-двенадцати сначала до озера Карахоль доходили, а потом и дальше, до самой биостанции добирались, в шалашах ночевали, рыбу ловили, хлебом с солью да черемшой закусывали, и хоть бы кто нас обидел. Наоборот, бывало, еще домой на телеге подбросят.

Незаметно, с чаем и вареньем, подъели симпатичную горку пирожков, мужчины ушли по своим делам, а Лена засобиралась домой.

– Слушай, подруга, бери-ка ты мой велосипед, не хватало еще по нашим колдобинам в темноте на каблуках разгуливать. – Вера протянула Лене свои кроссовки. – Они, конечно, тебе великоваты, но не на танцы идешь, до дома доберешься, не снимут.

– Ой, мне же еще к Страдымовым надо! – спохватилась Лена.

– А туда, девка, не суйся, – предупредила ее Любовь Степановна. – Не слышали разве? Филька их из заключения вернулся. Сегодня мы с Яковлевичем едем, видим, старый две авоськи бутылок прет. Сейчас самая гульба у них идет: дым до потолка и мат на мате… – Она сокрушенно покачала головой. – Ну все, Лена, пропал твой Ильюшка совсем, и так тюрьма по нему скучает, а тут братец быстро его к рукам приберет. Сам-то с двенадцати лет по колониям мотался, младший хоть до шестнадцати задержался, – посетовала женщина. – Зря ты, Лена, его отстояла, когда он соседский мотоцикл на запчасти разобрал. Благодарности никакой, только одни неприятности себе нажила. Позавчера, говорят, в Веселых Ключах избу обчистили. Вещи не взяли, а вот копченые окорока, две сотни яиц и сала соленого ящик как корова языком слизнула. Я на месте участкового сейчас бы на гулянке побывала: точно ворованным салом там закусывают.

– Это ты, мама, брось! – одернула Верка мать. – Ильюшка на механизмах разных помешан. Нужно ему твое сало. Скорее всего, там местные бичи постарались.

– Ну защищай, защищай, мало ты от него плакала, – проворчала Любовь Степановна и, подхватив тяжелый таз с чистой посудой, ушла в дом.

Вера помогла Лене вывести велосипед за ворота.

Стемнело. Серп молодой луны повис над лесом. Над рекой легли тонкие полоски ночного тумана. Тишину и покой деревенского вечера изредка нарушали посвисты какой-то ночной птицы да хриплый брех собак. Где-то недалеко, видно, у Дома культуры, звучала музыка, повизгивали девчонки – танцы были в самом разгаре.

– Ну езжай. – Вера легко подтолкнула ее в спину. – Так и не дали нам поговорить. Завтра я к тебе пораньше с утра приду, часов в девять. Новости обсудим, порядок в доме наведем. Ты там поосторожнее, у него руль тугой! – крикнула она вслед подруге и, сладко зевнув, вернулась в распахнутые двери родного дома.

Ездить по слабо освещенным улицам поселка на велосипеде Лене еще не приходилось, к тому же мешал портфель, который они с Верой прикрепили к багажнику. Но с горем пополам, чуть не потеряв с ног кроссовки, она очутилась перед последним препятствием на своем пути: узким переулком имени мексиканского сериала. Пришлось спрыгнуть с велосипеда. Кроме крутизны и множества кочек, переулок славился еще и тем, что дважды в сутки по нему шествовало поселковое стадо упитанных буренок, щедро покрывая улочку отходами своей жизнедеятельности. Днем еще можно было пройти здесь без существенного ущерба для обуви, но с каждой минутой становилось все темнее, и белым Вериным кроссовкам предстояло серьезное испытание.

К удивлению Лены, переулок они с велосипедом миновали благополучно: ни разу не споткнулись, не поскользнулись, и, судя по запаху, материальные потери тоже были незначительными. В самом конце спуска стояла изба Страдымовых. Во времянке, выходившей окнами в переулок, света не было. Но вряд ли Илья отправился спать пораньше. Верно, сейчас он в компании пьяных родственников. Как бы еще не напоили парня, забеспокоилась Лена.

Раньше этого за ним не замечалось, но чем черт не шутит…

Лена мальчишку жалела, даже подкармливала, но с его нежеланием учиться и склонностью прибрать к рукам все, что плохо лежит, ничего не могла поделать.

Выйдя из переулка, Лена заметила, что на бревнах, лежащих у дома Страдымовых с незапамятных времен, кто-то сидит: в темноте горели три или четыре огонька сигарет.

– Илья, – окликнула она, – ты здесь?

По метнувшейся в калитку фигуре Лена поняла, что голос ее узнали, и теперь юный Страдымов огородами пытается уйти в темноту, чтобы избежать выяснения отношений с классной руководительницей.