Москва на перекрестках судеб. Путеводитель от знаменитостей, которые были провинциалами - Андрей Шляхов

Не гнушался Михаил Васильевич и «малярной» работой — за сто рублей «расписал» дом Морозовой на Воздвиженке.

«Рисовал потому, что пить-есть надо было», — говорил он три десятка лет спустя о своем усердии.

В начале 1886 года в Москве (а где же еще?) вышел «Альбом рисунков М. В. Нестерова и С. В. Иванова», изданный Ивановым. В альбом вошло пять рисунков Нестерова, выполненных литографским карандашом. На одном из них, называвшемся «На трапе», Михаил Васильевич изобразил свою жену.

За поденной работой не забывал Нестеров и о высоком искусстве — написал большую картину «До государя челобитчики», за которую получил, как и надеялся, большую серебряную медаль и звание «классного художника».

За время работы над этой картиной неутомимый художник написал еще две — «На Москве» и «Веселая история».

«Жизнь определенно удалась», — думал Нестеров и радовался.

Родители, кажется, тоже были довольны — их Мишенька все же сумел стать в Москве тем, кем хотел.

Художником! Настоящим художником!

И пусть его работы пока не висят в галерее Третьякова. Еще, как говорится, не вечер!

Радость и горе часто ходят рука об руку — 27 мая 1886 года Мария Ивановна родила дочь Ольгу («Этот день и был самым счастливым днем в моей жизни», — утверждал Нестеров), а послезавтра утром, 29 мая, в Троицын день, умерла…

«После венца мы собрались все у сестры жены. Стали обедать. И в самый оживленный момент нашего веселого пирования бывшего на свадьбе доктора-акушера вызвали из-за стола к больной. Вернулся — опоздал, больная уже умерла…

Все это тогда на нас произвело самое тяжелое впечатление, конечно, ненадолго, но хорошая, веселая минута была отравлена. В душу закралось что-то тревожное…», — вспоминал Михаил Васильевич день своего венчания.

В иллюстрированном каталоге Семнадцатой передвижной выставки, состоявшейся в 1889 году под номером стодвадцатым значится: «Нестеров М. В. (экспонент). Пустынник. (Собств. П. М. Третьякова)».

Картину Нестерова купил сам Третьяков!

Отцу Михаила Васильевича пришлось признать сына «готовым художником»!

Знаменитый собиратель национальной галереи купил картину еще до открытия выставки!

По словам самого Михаила Васильевича Нестерова, на Передвижную выставку «Пустынник» был принят единогласно и очень многим понравился.

Не просто понравился — «Пустынник» стал настоящим событием в культурной жизни Москвы, а чуть позже и всей Российской империи.

В. М. Васнецов писал к Е. Г. Мамонтовой из Киева, куда перекочевала Передвижная выставка:

«Хочу поговорить с вами о Нестерове — прежде всего о его картине „Пустынник“. Такой серьезной и крупной картины я, по правде, и не ждал… Вся картина взята удивительно симпатично и в то же время вполне характерно. В самом пустыннике найдена такая теплая и глубокая черточка умиротворенного человека. Порадовался-порадовался искренне за Нестерова. Написана и нарисована фигура прекрасно, и пейзаж тоже прекрасный — вполне тихий и пустынный…

Вообще картина веет удивительным душевным теплом. Я было в свое время хотел предложить ему работу в соборе (неважную в денежном отношении) — копировать с моих эскизов на столбах фигуры отдельных Святых Русских; но теперь, увидевши такую самостоятельную и глубокую вещь, беру назад свое намерение — мне совестно предлагать ему такую несамостоятельную работу — он должен свое работать».

Никому еще не дано было так увидеть русскую природу, как видел ее Нестеров. Радостно, мощно и проникновенно писал пейзаж Нестеров. Но не в одном лишь доселе невиданном пейзаже было дело — на полотне был еще изображен и сам пустынник, не холодно-официальный, не благолепно-неживой, не глумливо-приземленный, а живой и естественный в своей простоте. Искренней простоте праведника — прежде всего человека, а потом уже монаха.

Лучшей и наиглавнейшей оценкой «Пустынника» было для Нестерова то, что его приобрел для своей галереи Павел Михайлович Третьяков. «Каждого молодого художника (да и старого) заветной мечтой было попасть в его галерею, а моей — тем более: ведь мой отец давно объявил мне полусерьезно, что все мои медали и звания не убедят его в том, что я „готовый художник“, пока моей картины не будет в галерее…» — писал художник.

Именно Третьяков посоветовал Михаилу Васильевичу послать «Пустынника» на Передвижную выставку, где тот был встречен с восхищением. На пятьсот рублей, уплаченных Третьяковым за «Пустынника», Нестеров совершил свою первую поездку в Италию.

Купит Третьяков и следующую картину Нестерова — «Видение отроку Варфоломею», последнюю на то время из картин «московского» периода в творчестве художника.

В 1890 году Нестеров переедет в Киев. Затем последует еще одна поездка за границу: в Константинополь, Грецию и Италию, поездка по старым русским городам (Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Углич), росписи в храме Александра Невского в Абастумане, поездка на Белое море, в Соловецкий монастырь, вояж в Париж, обстоятельная прогулка по Волге и Каме, еще одна поездка в Италию…

За это время произойдет много важных событий — от второй женитьбы до большой выставки в обеих столицах…

В 1910 году Нестеров окончательно переедет из Киева в Москву. И в этот же год он будет избран действительным членом Академии художеств.

Надолго Михаил Васильевич покинет Москву еще один раз. В неспокойное послереволюционное время уедет он с семьей на Кавказ, поселится в Армавире, чтобы в 1920 году вновь вернуться в Москву, теперь уже навсегда.

— Сколько ни старайся, тебе до Нестерова далеко!

Евгений Вахтангов

Я напомню вам

Слова, и вздохи, и живую скорбь

Того героя…

Карло Гоцци. «Турандот» (Перевод М. Лозинского)

Отец-бизнесмен, тем паче — владелец крупного предприятия, это хорошо.

По крайней мере деньги в семье есть всегда, и в достаточном количестве.

Хотя… дети такого отца видят редко — деловые люди вечно заняты своими делами.

Евгений Вахтангов старался проводить в обществе своего отца как можно меньше времени.

Мало того, что отец вечно пребывает в дурном расположении духа, он вдобавок говорит с сыном только об одном:

— Когда же ты, наконец, возьмешься за ум и начнешь интересоваться семейным делом?

Семейное дело — это табачная фабрика в городе Владикавказе. Хорошая фабрика, прибыльная, твердо стоящая на ногах. Иначе и быть не может — с таким-то хозяином.

Баграт-ага разбирается во всем — и в производстве, и в торговле, и в людях. Сын небогатого, прямо скажем — бедного маляра, женился на дочери владельца табачной фабрики и преуспел.

Ой как преуспел! Все просто обзавидовались.

Даже имя сменил Баграт-ага. Величается он теперь Багратионом. Звучит в новом имени княжеское достоинство, эх, жаль, дворянства обрести так и не удалось. Потомственного, разумеется, чтобы — на века.

«Ничего, — думает Багратион Вахтангов, — что мне не удалось, то сын сделает. — Только сын какой-то… непутевый. Вроде бы умный парень, голова варит, язык хорошо подвешен, лицом хорош, воспитан как должно, а все равно что-то с ним не так. Мать перебаловала, вот оно — женское воспитание…».

Больше всего отца бесит то, что сыну совершенно безразлична табачная фабрика. Как будто она чужая, а не своя.

За обедом разговаривать не принято — есть следует молча. После жареной курицы (новомодные десерты в доме Багратиона Вахтангова не прижились) отец оглаживает бороду, смотрит на сына своим тяжелым взглядом и в который уже раз спрашивает:

— Ты еще не образумился, Евгений?

— Нет, папа, — отвечает сын, глядя в сторону. — Мы вряд ли сойдемся во мнениях.

Евгений хорошо знает, что будет дальше.

— Какое у тебя может быть мнение, мальчишка? — спросит отец.

Смолчит Евгений или ответит дерзостью на грубость, не имеет значения. Все равно отец добавит:

— От фабрики нос воротишь, от моей, нашей фабрики, а на чьи деньги ты в гимназии учишься? За чей счет пообедал сейчас? Кто тебе одежду купил?! А?!!

Мать и сестры тихо исчезнут, словно и не было их за столом. Уходя, мать взглядом попросит сына не перечить отцу.

Евгений молчит.

Отец закуривает папиросу (конечно же — собственной фабрики), делает пару затяжек и рубит сплеча:

— Молокосос! Жизни не знаешь!

Евгений молчит.

— Выбрось дурь из головы! — требует отец.

— Папа, мы по-разному смотрим на жизнь, — тихо, но твердо отвечает Евгений.

— Наградил же бог сыном! — вздыхает отец. — Да еще единственным наследником! Ох, грехи мои…

Евгений поднимает глаза и выжидательно смотрит на отца.

— Иди! — разрешает отец и еле удерживается от того, чтобы не сказать вслед сыну очередную грубость.

Благородным людям не пристало злоупотреблять крепкими выражениями. Тем более что мальчишку все равно не пронять. Упорный, стервец, весь в отца.