Фаталити. Цена его успеха - Брук Лин

Я подняла ноги на лавочку, прижала их к груди и зарылась головой в них. Меня разрывало на части от боли. Я не понимала за что заслужила такое отношение. Пока папа жил с нами, меня никогда не били родители. Да даже голоса не повышали. А теперь для мамы ударить меня было обыденным делом. Сказать мне колкое слово, было вместо доброго утра и спокойной ночи. Мне хотелось назад, в прошлое, когда папа был рядом. Я была так зла на него. Ведь он ушёл, оставив меня один на один со зверем, который своими зубами в клочья раздирал мою душу. Он ушёл, и я осиротела, лишившись не только его, но и мамы.

Не знаю, сколько прошло времени, когда меня ослепил свет от фонарей машины, и из неё вышел Ираклий. Увидев меня в потрёпанном виде, он испугался и тут же велел залезать к нему в машину.

Я была так рада его видеть. В ту минуту я нуждалась в любом плече, которое способно было дать мне опору, чтобы не упасть.

– Ты меня напугала, – сказал он, когда мы сели в машину. – Я звонил тебе, почему ты не отвечала?

– Не могла, – ответила честно.

Я вытирала слёзы с лица и поправляла волосы, хотя понимала, что мой вид уже ничто не спасёт.

– Мне пришлось позвонить Тамаре, чтобы узнать твой адрес, – его взгляд упал на раненную ногу. – Кто это сделал? – он потянулся к ней.

Кардиган уже был пропитан кровью от раны.

– Я не хочу об этом говорить, – сквозь дрожь в голосе ответила я и посмотрела ему в глаза.

Помню это, как сейчас. Помню, потому что тогда впервые посмотрела на него, не как на человека, сбившего бабушку, а как на красивого и обаятельного парня глазами девочки-подростка.

– Дай проверю рану. Возможно, нужно в травматологию.

Я покорно подняла ногу и позволила ему её осмотреть. Как оказалось там остались осколки стекла, и мы несколько часов провели в больнице, пока меня обследовали, снимали стекла и зашивали.

На часах уже было поздняя ночь или даже раннее утро. Ираклий заехал на заправку, купил нам еды и кофе, и мы поехали на холм, откуда открывался вид на город. В будущем это стало нашим любимым местом для уединения.

– И часто такое случается? – спросил он, не выдержав. – Бабушка знает?

– Я не говорю бабушке, что она поднимает на меня руку. Ей и так сложно принять то, во что превратилась мама после развода.

– Ты не ответила. Часто такое случается?

– Бывает иногда. Чаще она изводит меня словами.

Почему-то тогда никому даже в голову не приходило, что мою маму можно лишить родительских прав. Выход был всегда один – ребёнку нужно терпеть, пока родитель выместит на нём всю свою злость. Это потом я выросла, стала совершеннолетней и лишила её любых прав на себя. Но тогда мой персональный ад в лице мамы, казалось, будет длиться вечно.

Мы несколько часов говорили только обо мне и моей семье. Человеку, который ещё утром раздражал меня, ночью я изливала душу. Я открылась ему так, как не могла никому открыться. Мне всегда было страшно, что обо мне подумают другие. Мне казалось, что все меня либо засмеют, либо начнут жалеть, посчитав слабой. А я не хотела ощущать на себе этих чувств. Было легче создавать видимость сильного человека, за спиной которого есть защита.

Но с Ираклием всё было иначе. Слова ручьём лились из меня. Такого умиротворения и спокойствия после разговора я не ощущала очень много лет. Я плакала, смеялась, говорила. Он не жалел меня, не осуждал, не учил жизни. Он просто слушал. Так внимательно, так чутко. Понимал, что мне необходимо освободить свои чувства.

Утром он отвёз меня обратно к бабушке, и мне пришлось соврать ей и сказать, что я разбила зеркало и поранила ногу. Ираклий дал клятву, что ничего ей не расскажет. Бабушка мой единственный родной человек на белом свете, и мне хотелось уберечь её от всей грязи, происходящей вокруг.

А Ираклий начал делать всё возможное, чтобы отвлечь меня от угнетающих мыслей. Он часто приезжал в деревню, чтобы построить поленницу. Помогал с хозяйством, топил печку, а потом подолгу сидел с нами, и мы вместе слушали рассказы бабушки о её весёлой молодости с дедушкой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И чем чаще я его видела, тем сильнее привыкала к его присутствию. Я ловила себя на мысли, что мне нравится наблюдать за тем, как он с другими соседскими парнями сооружает место для дров. Мне нравилось, когда он был в хорошем настроении, много шутил и улыбался. Нравилось сидеть с ним и бабушкой вечером в гостиной и много разговаривать.

Глава 3

За последующие полгода многое изменилось. Ираклий познакомил меня со своими друзьями. У них была большая и дружная компания девушек и парней, и они приняли меня в свой круг, как родную. Мне удалось поймать с ними одну волну. Выходные мы проводили вместе. Я любила их общество и то, что происходило, когда мы собирались все вместе. Это всегда было шумно, весело и по-доброму семейно. Рядом с этими ребятами мне удавалось забыть о личных проблемах. Я заполнила ими все дыры в душе, чтобы перестать чувствовать пустоту. И это было прекрасное время.

В один из дней, после очередного инцидента с мамой, когда она подняла руку, Ираклий заставил меня переехать к бабушке. Он пообещал, что сам будет возить меня после танцев обратно в деревню.

– Дадиани, ты сошёл с ума? – спросила я тогда, не веря своим ушам. – Я учусь и занимаюсь пять раз в неделю, у тебя своих дел мало?

– Я не могу позволить себе, чтобы ты продолжала жить с этой женщиной. Что она с тобой делает, посмотри, – он взял мою руку и коснулся синяка на ней. – У тебя скоро соревнования, а ты изувечена!

– Не впервой. Осталось ещё два года, и я уеду отсюда.

– Ты хочешь уехать? Куда?

– Куда-нибудь подальше отсюда. В столицу, например, – поделилась с ним заветной мечтой.

Он улыбнулся краем губ.

– Пусть у тебя все получится, – он поднял мою руку к своим губам и поцеловал тыльную сторону ладони. – Ну, а пока, ты переезжаешь жить к бабушке, и я сделаю всё возможное, чтобы помочь тебе.

По телу пустили электрический ток. Я стояла, с трудом держа равновесие, и смотрела на него, стараясь найти в себе силы не сдаться во власть своих чувств.

Самым большим моим страхом было застрять в этом городе. Поэтому все свои силы, эмоции и мысли я посвящала образованию и танцам. Я не интересовалась мальчиками так, как это делали мои ровесницы. Видя, как они теряют голову и пускают свою жизнь на самотёк ради одноразовых отношений и чувств, я понимала, что это всё не стоит моего будущего и свободы. Убеждала себя, что ещё совсем юна для таких сильных чувств, как любовь, а значит незачем растрачивать себя понапрасну.

Но чем больше я общалась с Ираклием, тем меньше могла контролировать свои эмоции. Он ни разу не нарушил своего обещания. Мне приходилось просыпаться на несколько часов раньше, чтобы поехать в школу. Но это было лучше, чем жизнь с мамой. После уроков я оставалась в школе, выполняла домашнюю работу, и оттуда ехала на танцы. А после них, вечером, меня забирал Ираклий и отвозил в деревню.

Бабушка была счастлива моему переезду, ей было спокойнее, когда я была рядом.

– Скоро Эльза придёт в себя. Поймет, как плохо ей без тебя и начнёт исправляться, – говорила она мне о маме.

И я хотела в это верить. Продолжала надеяться.

Бабушка была рада видеть, как мы близки с Ираклием. Когда он привозил меня, она откармливала его, клала с ним в дорогу выпечку и только потом отпускала. А он и рад был такой заботе с её стороны. Они воспринимали себя бабушкой и внуком. И за этим было приятно наблюдать.

Наступили майские каникулы. Из-за отсутствия школьных уроков, общим решением, занятия по танцам перенесли на утреннее время. Я всё так же жила в деревне, просыпалась в полпятого утра, чтобы к восьми быть на уроках. Занималась по несколько часов, потом возвращалась в деревню и наслаждалась свободой. Я уходила в поле, расстилала плед и много читала. Я проглатывала книгу за пару дней, потом записывала в тетрадь свои мысли после прочтения. Я любила такой вид отдыха. Мне нравилось уходить с головой в другие миры и жизни, чтобы быть подальше от своей реальности. Для меня это было своего рода медитацией.