Богоматерь Нильская - Схоластик Мукасонга

зеваки и бездельники Ньяминомбе. Октябрьским воскресеньем, перед самым началом нового учебного года, в конце сухого сезона, все спешили выстроиться на обочине дороги, чтобы поглазеть на вереницу машин, доставлявших в лицей учащихся. Тут были «Мерседесы», «Лендроверы», огромные военные джипы, водители которых нервничали, сигналили, угрожающе размахивали руками, пытаясь обогнать набитые девочками такси, грузовички, микроавтобусы, с трудом взбиравшиеся на последний склон.

Лицеистки одна за другой высаживались перед небольшой толпой, которую удерживали на расстоянии от ограды двое жандармов и лично бургомистр. Когда Глориоза с матерью впереди и Модестой позади вышла из черного «Мерседеса» с тонированными стеклами, среди зрителей послышался гул. «Вылитый отец, – сказал бургомистр, который встречался с этим великим человеком на каком-то партийном митинге, – как ей идет имя, данное отцом: Ньирамасука – Дочь сохи», – и принялся громко повторять эту фразу направо и налево, чтобы окружавшие его партийные активисты услышали ее и пустили вокруг себя «круги» восхищения. Внушительной, широкоплечей фигурой Глориоза и правда походила на отца: подруги за глаза называли ее Мастодонтом. Она ходила в синей юбке, почти полностью закрывавшей мускулистые голени, и белой, застегнутой до самого верха блузке, обтягивавшей пышную грудь. Большие круглые очки подчеркивали непререкаемый авторитет, который выражал ее взгляд. Отец Эрменегильд оставил новеньких, которых он ранее вызвался опекать, и знаком велел двум лицейским боям взять у шофера в униформе с золотыми пуговицами чемоданы, а сам бросился к вновь прибывшим и, опередив сестру Гертруду, в чьи обязанности входило встречать гостей, приветствовал мать и дочь привычными объятиями и рассыпался в неисчислимых «добро пожаловать», которыми так богата руандийская учтивость. Мать Глориозы быстро прервала его, сказав, что ей надо поздороваться с матерью-настоятельницей и как можно скорее вернуться в столицу, где ее ожидал ужин у посла Бельгии, и была заверена, что ее дочь получает в лицее Богоматери Нильской демократическое и христианское образование, подобающее женской элите страны, в которой совершилась социальная революция, освободившая ее от феодальной несправедливости.

Глориоза заявила, что останется у ворот вместе с сестрой Гертрудой под флагом республики и будет встречать своих одноклассниц из выпускного класса, чтобы объявить им, что первое заседание комитета, председателем которого она являлась, состоится завтра в столовой после занятий. Модеста сказала, что будет дежурить рядом с подругой.

Немного позже приехала Горетти, чье появление также не осталось незамеченным. Она сидела на заднем сиденье гигантского военного автомобиля, который произвел на присутствовавших сильное впечатление своими шестью огромными резными протекторами. Два солдата в камуфляже помогли ей выйти, подозвали боев, чтобы те занялись багажом, и ретировались, отдав пассажирке по-военному честь. Горетти как могла старалась увернуться от излияний Глориозы.

– Ты, как всегда, строишь из себя министра, – шепнула она ей.

– А ты – начальника главного штаба, – парировала Глориоза, – иди скорее за ворота. В лицее разговаривают только по-французски, можно будет, наконец, понять, что говорит народ из Рухенгери.

Когда «Пежо 404», прежде чем подъехать к лицею, взбирался на последнюю горку, Годлив увидела Иммакюле́. Та шла пешком, закутанная в покрывало, а следовавший за ней оборванный мальчишка нес на голове ее чемодан. Годлив велела притормозить:

– Иммакюле! Что с тобой случилось? Залезай скорей! У твоего отца сломалась машина? Не могла же ты вот так идти от самой столицы?

Иммакюле сняла с головы покрывало и уселась рядом с Годлив, шофер тем временем засунул ее чемодан в багажник. Маленький носильщик постучал в стекло дверцы, требуя то, что ему причиталось, и Иммакюле бросила ему монетку.

– Никому не говори. Меня привез мой парень. Знаешь, у него такой большой мотоцикл. В Кигали ни у кого нет мотоцикла круче, а может, и во всей Руанде. Он им так гордится. А я горжусь тем, что я подружка парня, у которого самый крутой мотоцикл в стране. Я сажусь сзади, и мы на полной скорости несемся по улицам. Мотоцикл рычит как лев. Все разбегаются в панике кто куда. Женщины роняют корзины, опрокидывают кувшины, а мой парень только смеется. Он обещал и меня научить водить мотоцикл. Я буду ездить еще быстрее, чем он. Так вот он сказал мне: «Я довезу тебя до лицея на мотоцикле». Я сказала: «Давай». Было немного страшно, но уж больно интересно. Отец уехал по делам в Брюссель. Матери я сказала, что поеду с подружкой. Он ссадил меня, как я просила, на последнем повороте. Представляешь, что было бы, если бы мать-настоятельница увидела, как я подъезжаю на мотоцикле?! Меня бы выгнали. Но посмотри, в каком я виде! Я вся красная от пыли. Ужас какой! Еще подумают, что у отца больше нет машины, что я ехала на грузовике среди коз и банановых гроздьев вместе с крестьянками, которые носят детей за спиной. Вот стыд!

– Примешь душ, а в чемодане у тебя, я уверена, хватит всяких средств, чтобы снова стать красоткой.

– Да, ты права, я достала осветляющие кремы для кожи, не «Венеру Милосскую» с рынка, а настоящие, американские, а еще «Колд-крем» в тюбиках, зеленое антисептическое мыло. Мне кузина прислала из Брюсселя, она там живет в квартале Матонж. Я дам тебе тюбик.

– А что я с ним буду делать? Есть девчонки красивые или которые думают, что красивые, а есть некрасивые.

– А что ты такая грустная? Ты не рада, что снова вернулась в лицей?

– С чего бы мне радоваться? Учусь я плохо, учителя меня жалеют, а вот вы, мои дорогие подружки, нет. Это отец хочет, чтобы я все же доучилась до конца. Он надеется, что с дипломом он выдаст меня за такого же банкира, как он сам. Но у него есть наверняка и другие планы.

– Не вешай носа, Годлив, остался только год, а потом ты выйдешь замуж за толстого банкира.

– Не смейся надо мной, может быть, я припасла для вас сюрприз, да еще какой!

– А мне ты скажешь, что это за сюрприз?

– Конечно нет, иначе какой же это будет сюрприз?

Глориоза встретила Годлив и Иммакюле пренебрежительно. Она окинула презрительным взглядом обтягивающие брючки Иммакюле и ее блузку с глубоким вырезом. Ей было любопытно, почему та вся в пыли, но она не стала пока ее спрашивать об этом. На Годлив она вообще не обратила ни малейшего внимания.

– Я рассчитываю на вас, – тихо сказала она им, – надеюсь, вы станете настоящими активистками, не то что в прошлом году. Папа-банкир и красивые наряды – этого для нашей республики мало.

Иммакюле и Годлив сделали вид, что ничего не услышали.

Робкое стадо новеньких во главе с отцом Эрменегильдом прошло в