Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– – Ну и хорошо – спокойнее проживем.
– Нельзя так, как ты не понимаешь… Это нам, может, колхозникам, в глуши этой все равно. А детям нашим?
Кресло остановило бег, и Ой-дк, усердно крутя пальцами в ушах, на всякий случай выглянул из своего убежища.
– Что им, всю жизнь в страхе жить? Слово сказать нельзя, как не у себя дома, – отец завивал руками недовольные вихри. – Мы так скоро говорить разучимся. Как звери, выть и мычать будем.
– Ох, нарвешься ты, – давила тетка свое на половицы. – Знаешь, где у нас такие умные отдыхают? Поэтому заткнулся бы ты, а? Со своими убеждениями, пока нас тут всех не спалили в жопу!
Ой-дк засунул лимон в рот и начал отчаянно жевать, зажмурив глаза. Для большего эффекта, по совету лакированного доктора, он обхватил голову и забарабанил пальцами по затылку.
– Боже ты мой! Че те не сидится? Че те не сидится, я спрашиваю?! Не нравится – не слушай! Заткни уши, как придурок твой!
– Наталья, держи язык за зубами…
Комната напряглась, натужилась мыком, готовая вот-вот рвануть.
– Прибьют тебя – кто за глухарем смотреть будет? Я что ли? Щас, жди! Нужен он мне! Отдам его в детдом к чертовой матери… Так что ты, Димка, думай: не будь придурком – один уже есть. А то тебе быстро язык твой укоротят…
Когда Ой-дк открыл глаза, кислота капала с концов пережженных волос, разъедая пол под нахохленной теткой. Он закрасил овал тела в желтый, и она превратилась в кислющий лимон. Ой-дк провел ногтем, разделив напополам: верхнюю половину на обед, нижнюю – в холодильник.
Воздух задребезжал фарфором и выстрелил в дверь, распахнув в осеннюю стужу. Комната страха опустела.
За окном плакал сад, роняя белый цвет на подоконник. «Зима, – вздохнул Ой-дк, проглатывая кожуру. – Время прятать зубы под подушку и сушить апельсиновые корочки». Пунктуальный зуб его старательно заныл и закачался.
***
А что если жениться? Рано или поздно, а скорее очень даже рано, ему придется признаться в окончательности и безоговорочности диагноза. И тогда поток щедрых выплат прекратится, и райские кущи надежд и кредитов Вадима Михайловича завянут, умаляясь до невообразимо унизительных размеров. Глядя правде в глаза, в стране колхозников и чиновников не разживешься. Как еще этот нашелся, затерянный среди болот и пущ рыцарь молочной индустрии, рапса и бураков. А может, это неплохая идея – спрятаться здесь, вдали от столичных волнений и безмолвных негодований? Затеряться среди полей и грядок с мясистыми помидорами. Вокруг лес сосновый, партизанами перерытый, земляника, грибы осенью, деревеньки с кучей народа до безобразия простого и покладистого, который надо кому-то лечить. Дом крепкий, достойный. Это ничего, что баба страшная. Стерва, надо признать, отменная. Липосакцию сделать, подтяжки здесь и там, зубы новые, силикон, и будет еще та дюймовочка. А что? Надо обдумать.
Так бодро размышлял доктор, уплывая мыслями к вечернему горизонту и попивая дорогой коньяк в гостиной добротного дома. Колхозник и его сестра сидели тут же, размягченные алкоголем, и ненастойчиво бранились.
«С милой рай в шалаше, а с немилой – во дворце», – обрабатывал себя доктор, поглядывая на вышедшее из берегов терпимости тело. Харибда. Скала. Богиня. Дубина.
«Таких баб надо брать нахрапом, – деловито рассуждал он, приятно удивляясь смелости своего сумбурного решения. – Хороший коньяк. Ошарашить, огреть по затылку пылкостью чувств, оглушить массу целлюлитную и не давать прийти в себя. Хватать за руку и просить отягченное липидами сердце. Тут же, при брате, грохнуться на колени и оказать ей честь, если уж на то пошло. А то так и помрет девой. Впрочем, – взглянув на нее, – все равно помрет девой. Разве что с силиконом…» А потом, как утрясутся страсти, станет доктор семьей, откроет новый счет в банке, заведет практику – и рубанет правду-матку этому колхознику. Что-нибудь вроде: «Он обречен, ничего сделать не могу. Глухота неизлечима».
«Впрочем, как и ваша слепота», – додумал он. Ведь это надо же быть таким валенком! Огромные деньги, прибыльное хозяйство, а лезет на рожон. «Не в нашей стране, – налил доктор себе еще стаканчик. – Не в нашей стране, уважаемый. У нас голос имеет только Он и народ. А Он и есть народ. А народ – это коровник. Мыку много – дела мало. Да и мыку мало. А в коровнике дояркой – тоже Он. Доярец, то есть. Дояр, доярк…»
Доктор запнулся на неудобоваримой грамматике и потерял путеводную нить мысли, попахивавшей отменным коньяком.
«Не люблю молоко», – загрустил Вадим Михайлович, что было вполне понятно ввиду его лактозной непереносимости. Одним отчаянным глотком он допил алкоголь и решительно повернулся к женщине. И в это мгновение, как назло, расстроив его сумасбродный план, в комнату влетел хозяйский сын.
– Скажешь, где? – допытывался Ой-дк.
– Нет, – решительно пробил на бумаге орган. – Вырастешь – сам узнаешь.
– Я вырос, – обижался Ой-дк.
– Нет, – отрезал орган.
Охотник вздохнул, но спорить не стал.
– Я тарелку разбил и не услышал. Нехорошо получилось. Покажи, пожалуйста.
– Настраивайся: тональность «к (».
«Ъъъъъъ ъъъъъ ъъъъъъ».
«1ттттттт-z».
Он увлекся: слушал и записывал, записывал и слушал, слушал и…
«Эюй! т!» – окликнули его настойчиво.
– Что это? Бабушка зовет? – заволновался Ой-дк. – Я пойду?
– Подожду, – позволил орган.
Охотник поспешил в оранжерею.
Бабушка не спала. Белая, как бумага, голова ее слабо крутилась на морщинистой шее.
– Вот ты. Садись, – быстро зашептала она. — Конфет нет?
Ой-дк протянул пакетик карамели. Не забыл.
– Разверни и положи бабке в рот. Только не роняй на одеяло – слипнется. И себе возьми.
Ой-дк сделал, как его просили, и бабушка зачмокала, прикрывая от удовольствия птичьи глаза. Наконец, запихав конфету за щеку, она повернула маленькую голову к внуку и заявила:
– Все готово. Я еду.
Охотник понимающе кивнул.
– Насовсем.
– Не страшно? – прошептал он.
– Страшно, что не доеду, – скривилась бабушка. – А что делать, Ой-дк? Меня там ждут. Здесь я не нужна.
У охотника навернулись слезы, он схватил узкую ладошку.
– Ты не бойся, я тебе открою, но ты не торопись. Там надо прибрать, комнаты приготовить, чтобы много света, тепла, карамели, чтобы все красиво, как дома, – глаза ее светились, голова возбужденно тряслась.
– Посидим.
Внук хлюпал носом.
– Ой-дк! – вдруг встрепенулась она. – Тигра оставь в покое. Мне его еще твой дед подарил.
Охотник кивнул и покрепче сжал руку. Бабушка начинала клевать носом, глаза медленно закрывались. Карамель выпала изо рта и прилипла к одеялу.
– Эюй! т, – вдруг подмигнула она и крепко заснула.
Ой-дк подождал, пока половики успокоились. Стало совсем тихо. Он посидел на дорожку, затем накрыл бабушкины глаза яблоками, подоткнул плед под кукольные ноги, подбросил пару поленьев в огонь. Постоял в тускло освещенной оранжерее и пошел в гостиную, где собрались в немом ожидании семейные.
«Бабушка ушла», – объявил он с порога.
Ветра замерли. Все три, включая гладкого доктора, удивленно уставились на охотника.
Что ж, пусть будут все, согласился Ой-дк и повторил, не надеясь, что его поймут: «Бабушка ушла». Заметив, что воздух не шелохнулся и все по-прежнему смотрят на него с подозрением, он добавил: «В Эюй! т».
«Глухие, как пробки», – вздохнул он и ушел.
– Вы слышали?! Вадим Михайлович! Наталья! Вы слышали?! Что он сказал? Он сказал что-то! – Фермер вскочил с дивана и замесил ногами половицы.
– Да, – неуверенно протянул доктор, пытаясь осмыслить произошедшее. – Это китайская гимнастика.
– А черт его разберет, ляпнул что-то! Наверное, сам не понял, что, – хохотнула тетка, отхлебывая большими глотками коньяк.
– Он сказал! Слышали? Сказал! Слышали? Сказал! – приплясывал фермер.
– Я же вам говорил, – собирал лавры доктор, приходя в себя.
– А вы говорили: не слышит! Слышит! Еще как!
Отец подхватил сестру и потащил тяжелое тело по полу.
– Пусти, дурак! – смеялась она, закидывая голову. – Ты же танцуешь, как слон! Ей-богу!
– Он сказал, Наташка! Он слышит!
– Ну сказал, сказал! – сдалась тетка.
Оба хохотали, наступая друг другу на ноги.
– А давайте выпьем еще!
Алкоголь заструился в стаканы, искрясь радостью, которую не помнили в доме скуки с тех времен, как в Манечкиной комнате, пахнущей апельсиновыми корочками, закончился сезон дождей.
«Жениться, что ли? – снова задумался доктор, но уже легче, потому как, похоже, случаются еще чудеса. – Тьфу-тьфу-тьфу… Обошлось», – порадовался высококвалифицированный специалист, доктор медицинских наук, мастер ухищрений в обогащении за чужой счет. На этом он углубился в размышления о метафизике языка и в итоге пришел к неожиданному выводу, что глупость на всех языках звучит одинаково, и почему-то загрустил.
- Око небесное - Филип Киндред Дик - Научная Фантастика / Социально-психологическая / Разная фантастика
- Птица малая - Мэри Дориа Расселл - Боевая фантастика / Космическая фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Set a diary - Майго - Прочая детская литература / Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Россия 2015. Эпидемия - Алексей Фомин - Социально-психологическая
- Боги и Боты - Teronet - Социально-психологическая
- The Algorithm of Chaos - Сергей Николаевич Огольцов - Социально-психологическая
- Zero. Обнуление - Энтони МакКартен - Детективная фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая / Триллер / Разная фантастика
- Изъян в системе - Алим Тыналин - Социально-психологическая
- Вторая жизнь (Иллюстрации П. Зальцмана, Ю. Мингазитдинова) - Василий Ванюшин - Социально-психологическая
- Как сгорело маковое поле - Сказки для взрослых - Героическая фантастика / Драматургия / Социально-психологическая