АНТИ-МАКИАВЕЛЛИ, или ОПЫТ ВОЗРАЖЕНИЯ на МАКИАВЕЛЛИЕВУ НАУКУ об образе государственного правления - Фридрих Великий

Я признаюсь без всякой позы, что требуется немало разума, отваги и способности, чтобы сравниться с Тесеем, Киром, Ромулом и Магометом; но я не знаю, можно ли приписать им слово «добродетельный». Храбрость и способность найти можно и в разбойниках, и в героях; различие между ними состоит только в том, что победитель считается знатным и славным разбойником, в противоположность этому другой является неизвестным и ничего не значащим человеком. Один из них за свою наглость носит лавровую ветвь и слышит похвалу, другой же, напротив, на шее своей носит петлю. В самом деле, насколько кто-нибудь желает вводить новое, настолько часто встречаются ему разнообразные препятствия, и поэтому пророк, сопровождаемый армией, в состоянии сделать правоверными гораздо большее число людей, нежели тот кто действовал одними только доводами. Поистине, справедливо, что если бы христианская вера ограждалась одними только словопрениями, то она долго пребыла бы слабой и притесненной. Распространилась же она в Европе лишь после того, как за нее было пролито много человеческой крови. Равным образом справедливо также и то, что некоторые общеизвестные ныне мнения и реформы введены были с небольшим трудом, однако как много наберется таких вер и сект, которые возникли беспрепятственно? Поэтому нововведения такого рода осуществляются за счет фанатичных поступков…

Если бы Роланд и Жан фон Лейден жили в то время, когда люди еще были дикими, то их можно было бы поставить вровень с Осирисом[20]. В наши же времена Осирис уже был бы не в почете.

Кроме этого мне остается еще сделать замечание о Гиероне и Сиракузах, которых Макиавелли представляет в качестве примера тем, кто с помощью своих друзей и их воинской силы взошли на высочайшую степень достоинств. Гиерон отрешился от своих соратников и солдат, много сделавших ради успеха его предприятия и принял на их места новых друзей и других солдат. Я защищаю вопреки Макиавелли и прочим, что гиеронова политическая наука была негодной, и что было бы гораздо разумнее доверить себя тому народу, храбрость которого испытана и тем соратникам, верность которых проверена, нежели неизвестным, в которых еще нет уверенности.

Впрочем, хочу я заметить еще и то, что с разными именами, которые использует Макиавелли, необходимо поступать бережно. Никто не должен быть введен ими заблуждение, ибо от этого может пострадать добродетель. Злодеяние — вот единственный ключ, который помогает нам разобраться в неясных местах сочинения Макиавелли. Так, например, итальянцы называют музыку и землемерие la virtu, у Макиавелли же это имя употребляется неверно.

Вообще же, как мне кажется, в конце этой главы стоит сделать заключение, что лишь в тех случаях частная особа может возвысится до королевского достоинства, — когда она рождена в выборном королевстве, либо же если она свое отечество освободит от опасности.

Собесский в Польше, Густав Ваза в Швеции и Антонин в Риме являют именно такие примеры.[21] Цезарь же Борджиа является примером только для Макиавелли. К числу же моих героев следует отнести Марка Аврелия.

ГЛАВА VII. КАК ДОЛЖНО УПРАВЛЯТЬ ЗАВОЕВАННЫМ ГОСУДАРСТВОМ.

Если сравнить фенелонова принца[22] с макиавеллиевым государем; то в первом найти можно благодушие, справедливость и все остальные добродетели, и, кажется, что он состоит из самых чистейших духов, мудрости которых, как считается, поручена забота об управлении всем светом. В противоположность этому, в макиавеллиевом государе мы находим злодеяния, неверность и все неистовства. Одним словом, он является чудовищем, которого и сама Геена с трудом могла бы произвести.

Когда читаем фенелонова Телемака, то кажется, будто мы приближаемся к ангельскому, но если читать о государе Макиавелли, то кажется, что мы тем самым приближаемся.к дьявольскому.

Цезарь Борджиа, или герцог Валентино, считается примером, в соответствии с которым Макиавелли изображает своего государя. При этом флорентиец столь бесстыден, что представляет Цезаря как пример для тех, кто прославился с помощью своих друзей, или их оружия.

Поэтому я почел необходимым познакомится с Цезарем Борджиа подробнее, чтобы иметь точное представление и об этом герое, и о восхваляющем его ораторе. Нет ни одного злодеяния, которого бы Борджиа не совершил. Борджиа велел убить своего брата в присутствии своей сестры, он приказал казнить папских швейцарцев[23] для того, чтобы отомстить тем из них, которые разозлили его мать, он, утоляя свою корысть, отобрал у кардиналов все их владения, он лишил законного имения герцога Урбинского, он повелел казнить бесчеловечного своего слугу д’Орко, он сжил со света с помощью гнуснейшей измены нескольких принцев в Сенегалии, жизнь которых, как он считал, стоит на пути его корыстолюбия; он повелел утопить одну знатную венецианскую женщину, которой овладел по своей прихоти, и сколь многие еще злодеяния были исполнены по его повелению.[24] Но кто может перечислить все его злодеяния? Вот тот самый человек, которого Макиавелли ставит в пример всем великим мужам и героям, считая его жизнь достойной быть образцом всем тем, кто с помощью удачи прославились в свете!

Однако я намерен опровергнуть Макиавелли еще более верным способом, чтобы те, кто придерживается с ним одних мыслей, не могли себе отыскать никакого убежища, и не могли бы защитить свою злонамеренность. Цезарь Борджиа создавал основания для своего величия, нападая на итальянских князей. Если я, говорил он, желаю воспользоваться имуществом своих соседей, то необходимо их ослабить, но чтобы их обессилить, необходимо между ими посеять вражду. Вот какова логика злобного духа!

Борджиа, желая приобрести себе опору, старался склонить Александра VI к разрушению брачного союза Людовика XII, чтоб воспользоваться затем его помощью. Таким образом те, кто примером своим должны были исправить весь мир, часто употребляли небесную выгоду для прикрытия своего корыстолюбия. Таким образом, многие политики, помышляя о собственной пользе, притворялись будто они действуют по велению небес. Если бракосочетание Людовика XII было такого рода, что его следовало запретить, то папе, при его положении, следовало это сделать, но если с тем бракосочетанием все было в порядке, тогда глава Римской церкви должен был бы оставаться с спокойствии[25]…

Однако мы не желаем исследовать больше пороки Борджиа и рассматривать его подлости, разве только постольку, поскольку они могут быть выданы за подлинные благодеяния. Борджиа желал уничтожить некоторых князей: Урбино, Вителоццо, Оливеротто, Ферма и других дворов; при этом Макиавелли утверждает, что он совершил это весьма проворно, что Цезарю удалось, подговорить тех прибыть в город Сенегалию, где он изменническим образом и велел их казнить. Верность людей употреблять во зло им же, совершать коварные поступки и быть клятвопреступником, — вот что называет учитель бездельников рассудительностью. Но я спрашиваю, считается ли рассудительностью способность показать каким образом можно стать клятвопреступником? Если ты сам нарушаешь клятву и присягу, то как можно тебе иметь верных граждан? Если ты подаешь пример к измене, то и сам страшись предательства, если ты служишь примером тайного убийства, то и сам остерегайся кровожадных рук своих учеников. Борджиа поставил бесчеловечного д’Орко градоначальником Романьи, чтобы тот искоренил беспорядки. Таким образом Борджиа наказывал других за меньшие проступки, чем он сам совершал. Этот самый лютый из грабителей, наиковарнейший из клятвопреступников, наисвирепейший из тайных убийц и наипозорнейший из отравителей, осуждал некоторых бездельников к страшнейшим наказаниям за то, что они только в некоторых случаях, и то в небольшой степени, следовали характеру нового своего государя. Польский король[26], кончина которого причинила многие беспокойства в Европе, праведнее и благороднее него поступал, даже против своих саксонских подданных.

По букве саксонских прав, каждого прелюбодея надлежало казнить смертью. Я не намерен здесь исследовать причины этого варварского закона, который можно связывать больше с итальянскою ревностью, нежели с немецким терпением. Август же имел обязанность подписывать все смертные приговоры. Однако он, чувствуя побуждения любви и человечности, даровал однажды преступнику жизнь, отменив этот строгой закон, который негласно приговаривал к смерти и его самого.[27] Поступок этого короля показывал его человечность, но Цезарь Борджиа никак и никого не наказывал иначе, чем как лютый тиран. Именно он повелел бесчеловечного д’Орка, столь совершенно проводившего его политику, изрубить в куски, чтобы благодаря этому понравиться народу. В нем он наказал орудие своих собственных злодеяний. Тягость бесчеловечности наиболее несносна, тогда, когда тиран желает облечь ее в невинность, и когда угнетение осуществляется под видом закона. Но поскольку предосторожность Борджиа предусматривала и возможность смерти папы, его отца, то он начал истреблять всех тех, у кого он отнял имущество, чтобы новый папа не мог использовать против него обиженных людей.