Загадка старой колокольни - Анатолий Дрофань

Но надо было подумать, где мы будем спать.

Ночь была тёплой, безветренной, и мы устроились прямо под стеной: Лёнчик, рядом я, а возле меня Круть. Лежали навзничь, положив головы на сцепленные руки.

Лёнчик всё ещё рассказывал:

— Надо, Жужу, научиться отличать планету от звезды. Но это просто — раз плюнуть. Запомни: все звёзды будто пульсируют светом, дрожат, а планеты светят спокойно, ровно…

Но я уже не слушал его. Я думал о доме, видел маму, дедушку и папу. Что они сейчас делают? Наверно, ищут меня и, видимо, думают, что я пошёл на речку.

Мама и дедушка больше всего боялись реки и всегда приказывали:

«Жужу, ты же смотри, никогда сам не ходи купаться, потому что река есть река, ей доверять не следует. Всё может случиться…»

А сейчас что они думают? Что?

Конечно, мама первым делом побежала к Лёнчику:

«И вашего дома нет?»

«Нет…»

«Вот горе! Где же они загулялись?»

Когда совсем стемнеет, мама побежит во Дворец пионеров, в «Глобус», а там сегодня никого и не было.

Тогда у неё расширятся глаза, побледнеет лицо. Она прикусит нижнюю губу, испуганно поглядит вокруг. Потом…

— Лёнчик, а что будет потом? — шепчу я.

— Не понимаю тебя. О каком «потом» ты говоришь?

— Ну, когда мама… Ну как ты не понимаешь!..

— А-а, ты о маме…

— Ну конечно, о маме… Как она?.. Ну, потом, после того, как во Дворце пионеров ей скажут, что ни меня, ни тебя там сегодня не было… Что она будет тогда делать?

— Ах, Жужу, оставь ты эти мысли… Ну… где-то… Ну… как-то…

— Н-да, — вздохнул я, — «ну где-то, ну как-то…» Вот так-то… А ты про Волопаса…

Я почувствовал, что Лёнчик, хотя и рассказывает про планеты да про звёзды, тоже думает о маме. И рассказывает он так долго только потому, чтобы отогнать тревожные раздумья.

А я, если признаться честно, уже начал жалеть, что мы пошли сюда. Собственно, я жалел не о том, что мы взобрались на колокольню, а скорее, потому, что увлеклись фотографированием. Надо было быстренько щёлкнуть надписи на корпусе часов и — назад. Мы могли даже выскользнуть из дверей колокольни незаметно.

А теперь как? Ну что там думает, что делает мама? А?

Лёнчик отвернулся от меня. Я от него тоже.

Вы думаете, приятно лежать на голых досках? Особенно когда и под голову нечего положить, кроме рук?

А Круть… Вот натура! Он подвинулся ко мне вплотную и уже дремал, время от времени вздрагивая.

Конечно, Круть может спать. Ему что: я здесь, а на всё остальное ему начихать. У него мамы нет, о нём никто не будет волноваться. А о Жужу будут. Все. И дедушка, и папа, и мама. Эх!..

Я встал, подошёл к окну и стал угадывать, где среди огней наш дом.

Ага, вон он!

Уже начал гаснуть в окнах свет. Да ведь это и понятно — у нас живут рабочие, дом наш заводской. Завтра рано утром почти из каждой квартиры заторопятся на смену люди, поэтому сейчас им уже время отдыхать.

Я вспомнил, что из окон нашей квартиры, а точнее, с балкона хорошо видна колокольня. И теперь давай присматриваться, где же это наша квартира и балкон.

И узнал. Два окна в большой комнате и одно в кухне.

— Лёнчик, — сказал я, — иди сюда, посмотри: уже вокруг все окна погасли, а у нас светятся…

— Ну да и пусть…

— Эге, — говорю, — тебе, конечно, пусть. Твоя квартира окнами выходит во двор, и отсюда её не видно. А мне те огни, будто нож в сердце…

ЧЕРНОЕ, КАК НОЧЬ

Лёнчик всё-таки встал, подошёл ко мне. Давай мы с ним прикидывать, что и где находится, и Лёнчик тоже подтвердил, что это действительно моя квартира, в которой до сих пор горит свет.

И тут мне показалось, будто в часах или над ними что-то завозилось. Точно вам говорю, что завозилось…

Вы можете подумать, что я — маменькин сыночек, трусишка, своей тени могу испугаться. Но и Лёнчик меня в бок толкает и шепчет:

— Ты слышал?

— Слышал. А ты?

— Тоже.

— Так что же это такое?

— А кто его знает…

Мы могли ещё и теперь подумать, что всё это нам обоим померещилось, но Круть вдруг весь напрягся и зарычал.

Как хотите, так и думайте обо мне, за кого хотите, за того и принимайте, но у меня волосы на голове встали дыбом. А на руки и ноги будто кто кинул полную пригоршню иголок, и они впились мне в тело.

Я вспомнил, что неподалёку под стеной стоит палка, и стремглав кинулся к ней. Схватил её, поднял над головою. И тогда что-то огромное, чёрное, как ночь, сначала рванулось вверх, потом, ударив нас сильной струёю ветра, ринулось в окно.

— Ай-ай!.. — крикнул Лёнчик и присел от неожиданности.

Я бы, может, тоже закричал, но просто не успел, потому что Круть, поняв, что нам угрожает большая опасность, кинулся к окну и отчаянно залаял. Вся колокольня наполнилась его голосом, который тотчас вылетел в четыре окна, во все четыре стороны, и эхо, перекликаясь, покатилось вокруг. На этот голос где-то внизу басовито отозвался какой-то пёс. Немного погодя залаял уже второй, потом третий…

Круть, подбодрённый, что он не один в борьбе с тем неизвестным, чёрным, как ночь, залился таким храбрым лаем, так самоотверженно бросался к окну, что будь поблизости даже дикий тур — и тот кинулся бы наутёк.

Но почему Круть бегает то к одному, то к другому окну? Подались и мы за псом. Смотрим, а вокруг колокольни кружится огромная птица. Она хотела было проскользнуть опять на колокольню, но я так махнул палкой, а Круть так грозно, оскалившись, залаял, что птица испугалась и улетела прочь.

Как ни страшно было, но я всё же крикнул на пса:

— Замолчи, Круть!..

Он притих. Но на земле на разные лады и голоса заливался целый псиный хор.

Как вдруг сквозь собачий лай долетает до нас человеческий голос:

— Кто там на колокольне? Кто там?

Я выглянул во двор и заметил под фонарём сторожа. Даже узнал его голос — с хрипотой, слегка картавый.

— Ещё раз спрашиваю — кто? Надо было что-то отвечать.

И тогда Лёнчик откликнулся:

— Это мы-ы!

Наверное, он не услышал нашего голоса, потому что снова закричал:

— Я милицию сейчас вызову!

И он действительно куда-то побежал.

— Ну вот, — говорю я, — уже дело дошло и до милиции.

— А всё этот Круть… — с горечью кинул Лёнчик. — Не поднял бы такой кутерьмы — всё было бы в порядке…

Круть понял свою вину и тихо лёг. Мне даже стало жаль пса. Он тяжело дышал, высунув от волнения язык.

— И вот приедет милиция, — продолжал Лёнчик, — как рабов божьих, за ворот, и будь здоров…

Я Лёнчику ничего не сказал, но сам подумал: может, и лучше будет, если она приедет. Отомкнули бы двери, сошли бы мы на землю, объяснили, что к чему, — и порядок. Зато папа не ходил бы по городу, разыскивая меня, дедушка не бродил бы по берегам реки, и мама спокойно спала бы.

Смотрим с Лёнчиком вниз.

Вдруг сторож выбегает из будки, прикладывает дубинку загнутым концом к плечу, а другим прицеливается да как закричит:

— Ни с места! Ни с места, иначе стрелять буду!..

Вот уже и стрелять! Куда стрелять? В кого? Зачем? Эх! Мы, понятно, послушались. Стоим возле окна неподвижно. Даже Круть подошёл и сел у моих ног.

А сторож всё кричит:

— Ни с места до особого распоряжения, иначе курок спускаю!.. И, кроме того, руки вверх, иначе только дым пойдёт!..

Подняли мы и руки. Стоим.

Хорошо, что не долго пришлось стоять, видим — к старому монастырю на большой скорости машина мчится. Заскрипели тормоза. Машина возле ворот остановилась. К ней подбежал сторож. Слышим, чей-то весёлый голос спрашивает:

— Так что здесь произошло? А сторож в ответ:

— Десант на колокольне, товарищ сержант!

— Десант?

— Так точно, товарищ начальник… И, видно, серьёзный, потому что с собачьим подразделением…

— Вот так так! — снова тот же весёлый голос.

А мы уже руки опустили, перегнулись через перила, прислушиваемся к разговору. Вдруг прожектор на машине как резанёт нам по глазам, мы так и присели с Лёнчиком.

— А ну подходи ближе к окну, кто там! — зовёт весёлый голос. Мы с Лёнчиком подошли к перилам и снова подняли руки.

Глянул я краешком глаза, а Круть тоже сел на задние лапы, как я его когда-то научил, а передние поднял.

— Значит, правильно, — говорит всё тот же весёлый голос, — целый десант: два пеших гренадерских полка и один собачий дивизион…

Круть же, наверное, понял, что нам опять угрожает какая-то опасность, и хотя лапы держал поднятыми, всё же начал рычать. Я топнул на него ногой:

— Молчи!

А снизу весёлый голос спрашивает:

— Это уже все или ещё есть?

— Все, — говорит Лёнчик.

— Ну в таком случае руки можете опустить, мы вас не боимся, и потихоньку спускайтесь вниз.

Сошли мы на ярус ниже, снова в окно глядим. Слышим, а тот весёлый голос ругает сторожа:

— Да как же это так, чтобы ключа не было?