Вересковая принцесса - Евгения Марлитт

С лугов своим ходом топала домой Мийке — очевидно, наевшаяся и уставшая. Перед гостеприимно распахнутыми высокими воротами она вдруг остановилась, видимо, раздумывая, стоит ли ей входить. Роскошное животное изумительно дополняло благополучную картину зажиточной сельской жизни.

— Неужели можно предположить, что здесь обитают слабоумные троглодиты? — спросил, улыбаясь, профессор. — Возвращайтесь сюда через месяц, когда зацветёт вереск и пустошь нальётся пурпуром и багрянцем! Она в это время сказочно прекрасна! А потом эрика начнёт истекать золотом, как соты мёдом; — и знаете что? «Отверженное Богом дитя» украшена как принцесса — многие из здешних ручьёв несут в себе жемчуг!

— Ну да, миллиарды водяных жемчужин, текущих в море! — захохотал молодой господин. Профессор, теряя терпение, покачал головой. Я внезапно ощутила прилив нежности к этому человеку — несмотря на его исхудалое лицо, непонятные слова, которыми он пересыпал свою речь, и безобразную, громыхающую за спиной жестянку. Ведь он защищал мою пустошь, он буквально несколькими словами сумел описать всё её очарование и ту благодать, которую она источала. А вот злой насмешник с презрительной улыбкой, этот юный шутник, который каждым своим словом больно ранил моё сердце, вот он должен быть посрамлён. Я до сих пор не знаю, как это случилось, но я вдруг оказалась рядом ним и молча протянула ему раскрытую ладонь, на которой лежало пять жемчужин.

Мне казалось, что я ступаю по раскалённым углям; я чувствовала, как у меня дрожат от страха губы; я не могла оторвать глаз от земли. Вокруг меня вдруг потемнело, потому что все сгрудились вокруг нас. Господин в шляпе, который тем временем спустился с холма, рабочие — все подошли к нам, а совсем рядом с собой я видела огромные башмаки Хайнца.

— Вот видите, господин Клаудиус, это дитя хочет вас переубедить!.. Браво, доченька! — вскричал поражённый профессор, радостно улыбаясь.

Молодой господин не сказал ни слова. Вероятно, он удивился той дерзости, с которой дитя пустоши в грубой полотняной рубашке и и короткой шерстяной юбчонке встало рядом с ним. Медленно, с явным неудовольствием он взял жемчужины — и вот тут-то я испугалась до глубины души, и мне стало ужасно стыдно. Рядом с этими тонкими пальцами цвета слоновой кости с матово блестевшими ногтями моя загорелая рука казались тёмной, как у африканки. Рука невольно отдёрнулась, и я почти выронила жемчужины.

— Действительно, их ещё не просверлили! — вскричал молодой человек, катая на ладони два крошечных шарика.

— Форма и цвет оставляют, разумеется, желать лучшего — они слишком серые и неоднородные, — сказал профессор извиняющимся тоном. — Это маленькие барочные жемчужины[3], не имеющие особой ценности; но тем не менее они довольно красивы.

— Мне бы хотелось оставить их у себя, — вежливо сказал молодой человек.

— Возьмите, — ответила я, не поднимая глаз; мне казалось, что в каждом произнесённом мною слове слышится глухой стук моего заячьего сердца.

Он осторожно выбрал оставшиеся жемчужины из моей ладони. Господин в коричневой шляпе, стоявший передо мной, достал из кармана мешочек из блестящей ткани, в котором что-то позвякивало.

— Вот, моё дитя, — сказало он и вложил в мою ладонь пять больших сверкающих кругляшков.

Я воззрилась на него. Я видела перед собой широкие поля шляпы, закрывающие половину лица, и большие голубые очки, бросающие на щёки синеватую тень.

— Что это? — спросила я, очарованная, несмотря на всё своё стеснение, сверканием и формой незнакомых вещиц.

— Что это? — удивлённо повторил господин в шляпе. — Вы не знаете, маленькая девочка, что такое деньги? Разве вы никогда не видели талеров?

— Нет, господин, она этого не знает, — ответил Хайнц отеческим тоном. — Старая госпожа не терпит денег в доме; если она что находит, беспощадно выбрасывает в реку.

— Как!.. И кто эта странная старая госпожа? — спросили все трое почти в один голос.

— Ну, это принцессы родная бабушка.

Молодой господин захохотал.

— Вот этой принцессы? — спросил он, указывая на меня.

Я выпустила серебряные кругляшки из рук и убежала… Гадкий, гадкий Хайнц!.. И зачем только я рассказала ему сказку о нежной и чувствительной принцессе на горошине? И почему я с тех пор терпела, что он стал называть меня принцессой, поскольку считал, что нет никого более миниатюрного и нежного, чем легконогое человеческое дитя, бродящее рядом с ним по пустоши?

Я бежала домой как загнанный зверь. Насмешливый хохот молодого человека преследовал меня, и мне почему-то казалось, что он перестанет звучать в моих ушах, как только я окажусь под крышей Диркхофа. В воротах стояла Илзе — очевидно, высматривая меня, поскольку Мийке вернулась домой одна. Я отчаянно цеплялась взглядом за её фигуру, чётко видневшуюся на фоне темнеющего в сумерках двора. Как я любила эту белокурую голову! Её волосы, того же соломенного цвета, как и у Хайнца, вздымались вдоль пробора своенравным кудрявым облаком. У Илзе был такой же резко очерченный нос, как и у брата, и такая же свежая, здоровая кожа с нежным румянцем на щеках. Но глаза — острые глаза, о которых её брат говорил с таким пиететом, — её глаза были другими, и когда я подошла поближе, их взгляд мне не понравился.

— Ты сошла с ума, Леонора? — воскликнула она в своём обычном решительном стиле. Она была сердита, сердита настолько, насколько это вообще было возможно при её незыблемом внутреннем равновесии — она назвала меня по имени, а это случалось только тогда, когда она сердилась. Затем она молча показала на то место, где я стояла. Мой взгляд скользнул вниз, и я на самом деле увидела нечто фатальное — мои босые ноги.

— Ах, Илзе, башмаки и чулки остались лежать на берегу! — сказала я удручённо.

— Что за безрассудство!.. Немедленно принеси!

Она развернулась и зашагала к плите, которая, хотя и была оснащена на современный лад, однако стояла, как это было испокон веку принято в нижнесаксонских домах, у задней стены молотильни. На плите шкворчала сковородка с салом, и над чугунком с картошкой дымился пар.

Ужин был почти готов, я должна была поторопиться, чтобы поспеть домой вовремя. Но я не пошла к главным воротам. Если я побегу через одну из боковых калиток, то я смогу добраться до реки и меня не будет видно с холма.

3

Я зашагала к боковой калитке, которая находилась за молотильней и вела на задний двор. Но Илзе преградила мне путь и предостерегающе подняла палец.

— Тебе туда нельзя, там бабушка, — сказала она вполголоса.