300 вылетов за линию фронта - Григорий Евдокимов

Для учебных бомбометаний промышленность выпускала практические бомбы весом 50 и 100 килограммов, корпус которых выполнялся из цемента. По внешнему виду и баллистическим данным они ничем не отличались от боевых бомб такого калибра. Чтобы не перепутать, кому принадлежат сброшенные на полигоне бомбы, на перьях стабилизатора каждой бомбы курсант перед полетом гвоздем выцарапывал присвоенный ему номер.

После того как очередная смена заканчивала бомбометание, у командного пункта вместо разрешенного сигнала - буква "Т" - выкладывался сигнал запрещения бомбометания - белый крест. Полигонная команда шла в это время в район цели и по свежевыброшенной от взрыва земле отыскивала стабилизаторы бомб. После чего замерялось направление и расстояние от центра цели. Конечно, каждый курсант мечтал попасть бомбой в самое перекрестие цели, но это никому не удавалось. Были отклонения 3-5 метров, но ближе не было. В связи с этим мне вспомнился такой случай. Как-то в курилке в свободное от занятий время между курсантами зашел такой разговор:

- Как вы думаете, братцы, можно ли попасть бомбой прямо в самый центр цели? - спросил кто-то из курсантов.

- Нет, невозможно, - ответили ему. - Ведь нужно, чтобы все слагаемые элементы, влияющие на точность бомбометания (а их немало), с абсолютной точностью совпали с расчетными величинами. Практически этого не может случиться, так что попадание в центр цели надо считать случайностью. По теории вероятности получалось так.

Вскоре после этого разговора автор этого рассуждения, будучи назначенным на полигон, при очередном обмере отклонений бомб с цели не ушел, а остался. Улегшись в центре мишени на спину, стал наблюдать, как его товарищи старательно наводят самолеты в расчете на точное попадание. Несмотря на невольный страх от каждой сброшенной бомбы, пролежал он так до очередного обмера. Об этом стало известно командованию - и как результат несколько нарядов вне очереди.

...А поезд тем временем, хотя и медленно, но продвигался все дальше на запад. Перед глазами мелькали уже знакомые пейзажи: поляны, озера и ручейки, перелески, реки.

Постоянных попутчиков в вагоне оставалось все меньше и меньше. Чем ближе мы продвигались к фронту, тем больше появлялось в вагоне пассажиров в военной форме. Большинство пассажиров были сосредоточенны и молчаливы, а если и говорили, то на военную тему. Особенно было тяжело на душе, когда навстречу попадались санитарные поезда с ранеными воинами.

На рассвете поезд должен прибыть на станцию Сюгинская, где я три года учился в педтехникуме и откуда ушел в военное училище. Всего в 35 километрах от города проживают мои родные: отец, мать, сестра. И мысли вновь унесли меня в недалекое прошлое...

Мне исполнилось 15 лет, когда я вместе с сестрой Нюрой окончил школу колхозной молодежи, или ШКМ, (как тогда сокращенно она именовалась) в селе Волипельга. Встал вопрос: пойти ли учиться дальше или остаться в родном колхозе и помогать родителям. Вопрос с сестрой решился быстро - она оставалась в колхозе, так как не захотела учиться дальше.

Взгромоздив на нос перевязанные веревочкой очки, отец долго и внимательно читал мое свидетельство об окончании школы, затем он снял очки и, протирая их подолом рубахи, произнес: "Молодец, однако, - и, обращаясь к матери, продолжил, - ты послушай, мать, что пишут про нашего-то мальца... При отличном поведении обнаружил следующие знания..." Преждевременно потускневшие от нелегкой крестьянской жизни глаза мамы покрылись влагой. "А дальше-то как?" - спрашивает меня отец.

- Хотелось бы учиться дальше, тять (так в деревне называли своих отцов).

- И на кого же ты выучишься?

- На учителя.

- Ну, валяй, может, и вправду "человеком" станешь.

В понятие "человек" отец вкладывал образование. До этого никто в нашей деревне еще "человеком" не стал. Сельские ребята и девчата обычно заканчивали 3-4 класса и оставались помогать родителям в их нелегком труде.

В середине июля 1935 года, когда поспела малина и стала наливаться чернотой ягода черемухи, родители собрали меня в "дальнюю" дорогу. Наутро мне предстояло отправиться в город. Отец подробно рассказал, через какие села и деревни я должен проходить. И вот я впервые в городе. На мне были новые лапти, сплетенные отцом по такому случаю накануне; изрядно поношенный, но еще не дырявый костюм старшего брата Семена; черная с косым воротом рубаха; видавший виды картуз. За спиной - объемистая с картошкой и хлебом холщовая сумка - запасов в ней на неделю. В очередную субботу я отмерю 35 километров до родной деревни Ожги, чтобы в воскресенье вернуться тем же путем и с таким же запасом провианта.

И вот я - студент Можгинского педагогического училища. Те, кому довелось проезжать по железной дороге через станцию Можга, не могли не заметить в 300 метрах от вокзала большое красивое здание. Это и есть основной учебный корпус первого в Удмуртии педагогического училища. Учеба у меня подвигалась успешно, и в начале июня 1938 года уже перед самым окончанием училища, меня вызвали в комитет комсомола, где состоялся такой разговор:

- Товарищ Евдокимов, решение съезда комсомола ты читал?

- Читал.

- Что там сказано насчет Военно-Воздушных Сил?

- Комсомол должен взять над ними шефство.

- Правильно. А как ты лично к этому относишься?

- Если нужно, то я готов.

- Тогда возьми вот это направление и на днях сходи в военкомат. Там тебе расскажут, когда и что требуется.

Так я попал в Челябинское авиационное училище...

Наконец, мы в Москве. До этого никто из нас здесь не бывал, и мы с любопытством смотрели на дома, улицы, площади, про которые раньше слышали или читали. Суровый быт войны наложил свой отпечаток и на столицу: на улицах было больше военных, чем гражданских, на окнах домов - бумажные крестики, в небе парили пузатые аэростаты-заграждения. В главном штабе ВВС нам выписали предписание в г. Тамбов. Выдали сапоги и денег на дорогу. К этому времени наш полк был разделен на два самостоятельных полка. Один полк под номером 55 в составе 3-х эскадрилий под командованием Юкалова убыл под Ленинград, а второй под командованием майора Дубинкина, пополнившись молодым летным составом, проходил доучивание в Тамбове. Именовался он 55А.

Перед отъездом мы побывали на Красной площади и площади Свердлова, на которой лежал, распластавшись, сбитый фашистский стервятник Ю-88. У самолета полно народа. Но близко подойти нельзя: вокруг него веревочное ограждение, возле самолета - солдат.

- Всех бы их так, - кто-то произносит в толпе, и мы мысленно соглашаемся с ним. На нас летная форма и многие уступают нам дорогу - слава наших братьев по оружию, сбивших в небе столицы этого пирата, косвенно коснулась и нас. Через день мы были в Тамбове. Наше прибытие было полной неожиданностью для командования и наших товарищей - нас считали погибшими при аварии. Скоро нам выдали новый самолет, и мы были готовы к отлету на фронт.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});