Рыбалка в Америке - Ричард Бротиган

Мистера Хэймана это не волновало. Дети — последнее, что могло заинтересовать его в этом мире. Грамота, дети — все одно, думал мистер Хэйман, молол пшеницу, ухаживал за кормовой капустой и ловил одну иди двух форелей, когда те заплывали к нему в ручей.

Он выглядел девяностолетним стариком тридцать лет подряд, и когда решил, что пора умирать, то так и сделал. В тот год форель не заплывала в Хэйманский ручей, и с тех пор ни разу там не показывалась. После смерти старика форель решила держаться от ручья подальше.

Ступка с пестиком упала с полки и раскололась.

Хижина сгнила.

Кормовая капуста заросла сорняками.

Через двадцать лет после смерти мистера Хэймана люди из рыбнадзора решили запустить форель в окрестные водоемы.

— Сюда тоже? — спросил один из них.

— Давай, — ответил другой.

Они вывалили в ручей полное ведро форели, но не успели рыбы коснуться воды, как перевернулись белыми животами вверх и мертвыми телами поплыли по течению.

ФОРЕЛЬ УМИРАЕТ ОТ ПОРТВЕЙНА

Это не фантазия — из тех, что приходят в голову, пока сидишь в сортире.

Это реальность.

Одиннадцатидюймовая радужная форель мертва. Ее жизнь навеки унес из вод всей земли один–единственный глоток портвейна.

Форель не должна умирать от портвейна. Вполне нормально, если ей сломают хребет и бросят в рыбий садок, или если ее задушит грибок, который, точно команда муравьев цвета сахарного песка, будет ползать по ней до тех пор, пока форель не окажется в сахарнице смертников.

Вполне нормально для форели застрять в запруде, которая к концу лета пересохнет; нормально, если ее поймает птичий или звериный коготь.

Нормально даже, если форель задохнется в реке от грязи и человеческих экскрементов.

Иногда форели умирают от старости, и их белые бороды мирно плывут в море.

Эти смерти естественны и обычны — совсем другое дело, когда форель умирает от глотка портвейна.

Об этом нет ни слова в «Трактате о рыбной ловле посредством удилища» из «Откровений святого Альбанса», изданных в 1496 году. Ни слова в «Советах по ловле рыбы в Меловом ручье» Г. С. Катклиффа, изданной в 1910–м. Ни слова в «Правда дальше, чем рыба» Беатрис Кук, изданной в 1955–м. Ни слова в «Северных мемуарах» Ричарда Фрэнка, изданных в 1694–м. Ни слова в «Я иду ловить рыбу» У. С. Прайма, изданной в 1873–м. Ни слова в «Наживке для ловли форели» Джима Куика, изданной в 1957–м. Ни слова в «Некоторых опытах, относящихся к рыбам и фруктам» Джона Тавернера, изданных в 1600–м. Ни слова в «Река никогда не спит» Родерика Л. Хай Брауна, изданной в 1946–м. Ни слова в «Пока рыба не разлучит нас» Беатрис Кук, изданной в 1949–м. Ни слова в «Рыбаке с точки зрения форели» полковника Э. У. Хардинга, изданной в 1931–м. Ни слова в «Исследованиях Мелового ручья» Чарльза Кинсли, изданных в 1859–м. Ни слова в «Форельном сумасшествии» Роберта Трэйвера, изданном в 1960–м.

Об этом ни слова в «Солнечном свете и сухой наживке» Дж. У. Данна, изданной в 1924 году. Ни слова в «Просто рыбалке» Рэя Бергмана, изданной в 1932–м. Ни слова в «Искусстве ловушек для рыб» Эрнста Дж. Шуберта–младшего, изданном в 1955–м. Ни слова в «Искусстве ловли рыбы в быстрой реке» Г. С. Катклиффа, изданной в 1863–м. Ни слова в «Старой наживке в новой одежде» К. Э. Уолкера, изданной в 1898–м. Ни слова в «Весне рыболова» Родерика Л. Хай–Брауна, изданной в 1951 году. Ни слова в «Специальных удочках для ловли гольца» Чарльза Брэдфорта, изданной в 1916 году. Ни слова в книге «Женщина и рыбалка» Чейзи Фаррингтон, изданной в 1951 году. Ни слова в «Рассказах рыбаков новозеландского Эль–Дорадо» Зэйна Грэя, изданной в 1926–м. Ни слова в «Энциклопедии рыболова» Дж. С. Бэйнбриджа, изданной в 1816 году.

Нигде ни слова о том, что форель может умереть от глотка портвейна.

К описанию Верховного Палача: Мы встали затемно. С чем–то вроде улыбки на лице он вошел в кухню, и мы сели завтракать.

Жареная картошка, яичница и кофе.

— Эй, старый ублюдок, — сказал он. — Дай соль.

Удочки еще с вечера лежали в машине, мы сели и сразу поехали. С первыми лучами солнца мы были на дороге, ведущей в горы, и двигались навстречу рассвету.

Лучи скользили по деревьям и напоминали витрину странного неторопливого магазина.

— Симпатичная попалась вчера девчонка, — сказал он.

— Ага, — ответил я, — тебе повезло.

— Дают — бери, — сказал он.

Совиный ручей был небольшим, всего несколько миль длиной, но в нем водилась хорошая форель. Мы вышли из машины и спустились на четверть мили к ручью. Я размотал удочку. Он достал из кармана пинту портвейна:

— Будешь?

— Нет, спасибо, — сказал я.

Он как следует приложился к бутылке, помотал головой из стороны в сторону и сказал:

— Знаешь, что мне напоминает этот ручей?

— Нет, — ответил я, цепляя на крючок желтую и серую наживку.

— Евангелинину вагину — мечту моего детства и покровительницу юности.

— Мило, — сказал я.

— Лонгфелло[18]был Генри Миллером моего детства, — сказал он.

— Это хорошо, — сказал я.

Я забросил удочку в небольшую заводь, по краям которой вертелись водовороты еловых иголок. Они мерно описывали круг за кругом. И не имело никакого значения, что когда–то эти иголки висели на деревьях. В заводи они смотрелись вполне естественно и чувствовали себя так, словно выросли на ее водных ветвях.

После третьего броска я подцепил хорошую рыбу, но она сорвалась.

— Мама родная, — сказал он. — Давай, я покараулю твою рыбу. Картину украли, и нашли у соседей.

Я забрасывал удочку, продвигаясь вверх по течению все ближе и ближе к узкой лестнице каньона. Потом встал на ступеньку так, словно вошел в магазин. В отделе забытых вещей я поймал трех форелей. Он так до сих пор и не размотал свою удочку. Только ходил за мной, сосал портвейн и тыкал палкой в белый свет.

— Отличный ручей, — говорил он. — Напоминает евангелинин слуховой аппарат.

Мы добрались до большой заводи, образовавшейся там, где ручей врывался в секцию детских игрушек. У края прилавка вода походила на молоко, но к середине постепенно превращалось в зеркало, в котором отражалась тень большого дерева. Солнце к этому времени поднялось уже высоко над горами.

Я забросил удочку в молоко и стал смотреть, как поплавок плывет по ветке прямо к птице.

Оп–па!

Я подсек форель, и она запрыгала над водой.

— Жирафьи гонки в Килиманджаро! — заорал он и запрыгал синхронно с рыбой.

— Пчелиные гонки на Эвересте! — орал он.

У меня не было с собой сачка, так что я подвел форель к берегу и выбросил на песок.

На боку у нее была широкая красная полоса.

Отличная радужная форель.

— Красота, — сказал он.

Он поднял ее с земли, и рыба забилась у него в руках.

— Сломай ей хребет, — сказал я.

— У меня идея, — сказал он. — Облегчим перед смертью ее страдания. Надо дать рыбе выпить. — Он достал из кармана бутылку, открутил крышку и вылил хорошую порцию портвейна форели в рот.

Форель забилась в судорогах.

Тело ее дергалось, как телескоп во время землетрясения. Рот широко открывался и стучал, почти как человеческие зубы.

Он положил форель на камень, голова свесилась вниз, несколько капель вина выкатились изо рта и пятнами растеклись по камню.

Теперь она лежала неподвижно.

— Хорошая смерть, — сказал он.

— Ода анонимным алкоголикам.

— Не говори!

ВСКРЫТИЕ РЫБАЛКИ В АМЕРИКЕ

Так бы выглядел протокол вскрытия Рыбалки в Америке, если бы Рыбалка в Америке был лордом Байроном, умер в Миссолонги, Греция, и никогда не видел речных берегов Айдахо, ручья Кэрри, горячих ключей Уорсвика, Райского ручья, Соляного ручья и Утиного озера.

Протокол вскрытия Рыбалки в Америке:

«Тело находится в отличном состоянии, из чего можно заключить, что смерть наступила неожиданно в результате асфиксии. Вскрытие черепной коробки показало отсутствие черепных швов, как если бы она состояла из цельной кости, подобная картина наблюдается у людей старше 80 лет….Менинги настолько плотно прилегали к внутренней части черепной коробки, что пришлось прибегнуть к распилу твердых оболочек, поскольку усилий двух крепких мужчин–ассистентов оказалось недостаточно….Общий вес головного мозга и мозжечка составил примерно шесть медицинских фунтов. Почки заметно увеличены, но патологий не обнаружено, размеры мочевого пузыря в пределах нормы.»

2 мая 1824 года тело Рыбалки в Америке погрузили в Миссолонги на корабль, и к вечеру 29 июня 1824 года оно прибыло в Англию.

Тело Рыбалки в Америке сохранялось в резервуаре, заполненном ста восемьюдесятью галлонами спирта. О, как далеко от Айдахо, как далеко от Стэнлийской заводи, от Малого Краснорыбьего озера, от Большой Потерянной реки, от озера Джозефуса и от Большой Лесной реки.