Арбалетчики князя Всеслава - Безбашенный

По прикидкам Тордула выходило, что Дагон — в том, что «тот самый», не было сомнений и у нашего командира — сейчас не властен над сбежавшими пейзанами. Слишком велики потери, да ещё и по его милости. Староста мёртв, а без него — кто он им? В кулак-то он их, скорее всего, возьмёт, волчара ведь матёрый, но не прямо сейчас, попозже. На это ему понадобятся дни, в лучшем для него случае — часы. Но кто-нибудь собирается предоставить ему эти дни или часы? Гы-гы-гы-гы-гы! Правильно, дураков нет! Или, может быть, кто-то собирается преследовать беглецов, вынуждая их сражаться с нами уже ради собственного спасения? Гы-гы-гы-гы-гы! Правильно, таких дураков среди нас тем более нет! Такие дураки — целых четыре десятка — вон они, валяются на склоне и на обочине. А мы — умные, мы уже к ночи будем в Кордубе, которая не по зубам и доброму десятку деревенских ополчений. При выступлении туземные камрады долго смеялись, когда командование — само с трудом превозмогавшее смех — перед строем выразило особую благодарность нашей чётвёрке за нашу сексуальную озабоченность, заразившую весь отряд, что ускорило его марш и спутало противнику все его злодейские замыслы. Хохотали, конечно, и мы — когда ж это солдатне колола в глаза правда? И я, конечно, не стал тыкать пальцем в главную «виновницу», тоже хихикавшую в кулачок. Вряд ли её мать обрадовалась бы, гы-гы, узнав, что «это всё она»!

В целом расчёт начальства оказался верным, хотя и не без сюрпризов. Оказалось, что за последние дни обстановка изменилась к худшему. Встреченный нами конный разъезд «своих» сообщил, что к окрестностям города стягиваются мятежные отряды Кулхаса, уже имевшие несколько столкновений с римлянами. И хотя гордые квириты уверяют, что мятежники разбиты и отброшены, им мало кто верит. Если римляне побеждают, почему каждое новое столкновение происходит всё ближе к Кордубе? Уже неподалёку от города мы кое-что увидели и собственными глазами.

Горели деревни, валялись убитые поселяне — явно дело рук таких же «партизан», как и те, что огребли от нас. По словам Тордула, и с Кулхасом, и с Луксинием у городских властей имелись негласные договорённости, что их войска на саму Кордубу и её ближайшие окрестности нападать не будут, если в неё не вступят римляне, чем и была теперь озабочена городская элита. Да только сельские ополченцы мятежников, реально не подчиняющиеся никому, рассуждали по принципу «кто не с нами, тот против нас» и плевали на все договорённости больших и уважаемых людей. Но, с другой стороны, от этой бандитствующей партизанщины и защищаться было проще — не станут воины-профи мятежных вождей вступаться за нарушителей. Как раз такой случай мы и увидели — небольшой отряд конницы из города обратил в бегство и рассеял одну из таких банд прямо на глазах у такого же конного отряда кулхасовских кельтиберов, невозмутимо понаблюдавших за происходящим и спокойно удалившихся…

Разогнавшие мародёров кавалеристы, командир которых оказался знакомым нашего, как раз и сопроводили нас до самых городских стен. Произошло это уже под вечер, но высланный вперёд гонец передал известие о нашем подходе заблаговременно. В ворота нас впустили без малейшего промедления, а во дворе у «досточтимого» Ремда для нас уже был приготовлен хороший бивак, горячий ужин с вином и даже нагрета вода для помывки. Конечно, на настоящую баню это не тянуло, но нам ли капризничать? А уж приготовленная для нас чистая смена одёжки и вовсе привела народ в восторг. Нет, приятно всё-таки служить ТАКОМУ нанимателю!

Идти по бабам было, конечно, уже поздно, да и разморило всех после мытья — нам, вдобавок, пришлось озаботиться тем, чтобы при смене тряпья — грязное рабыни Ремда забрали у нас постирать — некоторые из наших вещей не попались на глаза аборигенам. Справились мы с этим, отвлекая их внимание по очереди — мне пришлось занять их рассказом про Гасдрубала Барку — незадачливого брата Ганнибала — и яблоки, в который я сходу переделал бородатый анекдот про «план завтрашнего наступления дивизии» из детской чапаевской серии. Тут, конечно, добрая треть прикола пропадает, если ты не смотрел старый фильм «Чапаев» со сценой, где лихой комдив с помощью картошки разъясняет Фурманову, где в тех или иных случаях должен быть командир, но туземным камрадам хватило и оставшегося.

Утром, после завтрака, нас, конечно, не сдержала бы уже никакая сила, но никому и в голову не пришло подобного сумасбродства. Дать истомившейся солдатне выпустить пар со шлюхами — кто ж посмеет покуситься на святое! Когда мы ломанулись со двора в город, нас сопровождали шутки домочадцев Ремда и полезные советы, в доброй половине которых мы, впрочем, не нуждались. Например, о том, что дома шлюх отмечены красной тряпкой на двери, я уже знал и без чужих подсказок. Этот обычай по всей стране одинаков, и точно такая же была и на двери Астурды. Основная масса рванулась туда, где такие тряпки висели повсюду, указывая дешёвые бордели с рабынями — ага, «улица красных фонарей», я же поискал индивидуалку поприличнее — из тех, которые берут полшекеля за ночь, зато уж точно не наградят — в нагрузку к удовольствию — никакой хренью вроде триппера. Город есть город — хватало в нём и таких, так что долго искать подходящую не пришлось. А поскольку речь шла не о ночи — какая ночь, когда день только начался — то и обслужила она меня с хорошей скидкой — не за полшекеля, а за четверть.

Выпустив пар, я прогулялся с Нирулом на рынок, где вскоре встретили и начальника рудника — тот ухмыльнулся и с таинственным видом поманил меня пальцем.

— Подожди пока тут, — сказал я парню и последовал за «компаньоном». Результатом стало знакомство с купчиной, давно уже покупавшим у того «левые» камешки. По совету начальника рудника я продал ему только самый мелкий, пополнив свой кошелёк лишь семью шекелями, но совет был разумен. Во-первых, никчему было сбивать устоявшиеся цены, да ещё и привлекать ненужное внимание, а во-вторых — торговец, понявший, что приобретает постоянного клиента, тоже подтвердил это — в приморских городах вроде Гадеса или Малаки они стоят раза в полтора дороже, а за морем — в Карфанене, например — и во все два. Понятно, что туда мы специально для сбыта «левака» не поедем, но мало ли, как судьба сложится? В Гадес она меня вполне может привести, а в полтора раза — тоже не хрен собачий…

С рынка Нирул повёл меня к своему отцу, у которого мы и пообедали. За обедом обговорили будущее парня, чем кузнец остался весьма доволен. Поговорили и об оружейном деле, на котором мужик, как говорится, собаку съел. Осмотрев мой меч, он сказал мне, что его рукоять — кельтиберская, но это новодел вместо износившейся старой, а вот клинок — гораздо старше рукояти, лет пятьдесят ему, как минимум, и он — турдетанский. Несколько длиннее кельтиберских и более «треугольной» формы, унаследованной ещё от бронзовых мечей предков турдетан — тартессиев. И это очень хороший меч — клинок почти не сточен и полностью сохранил исходную форму.

Вот взять, к примеру, тот же ксифос греческих гоплитов — почему его клинок «листовидной» формы, то есть суженный у рукояти? Да от переточек постоянных! Сталь у большинства мечей мягкая — твёрже и пружинистее она становится после долгой холодной ковки, но это слишком дорого для большинства. А удары далеко не всегда удаётся принять на щит, часть приходится и на клинок у рукояти, вот и стачивается он в этом месте при выведении зазубрин. Совсем не таковы новенькие ксифосы, что только из кузницы.

Так же стачиваются и фалькаты, скопированные с этрусских кописов и греческих махайр. Для конного это хорошее оружие, а вот для пешего удобнее прямой меч. Но конными воюют те, кто побогаче, и им подражают остальные — ему, например, практически одни только фалькаты и заказывают. Вот римляне — не дураки. Фалькату Сципион разрешил своей кавалерии, но пешим легионерам — только прямой кельтиберский меч.

Нирулу я дал «увольнительную с ночёвкой», и они с отцом пошли улаживать свои дела с родителями зазнобы парня, а я снова прогулялся по рынку, приглядываясь и прицениваясь. Но поскольку моему рабу уже относительно недолго оставалось быть таковым, а я уже успел привыкнуть к статусу простого иберийского рабовладельца, меня невольно потянуло понаблюдать за торговлей «говорящими орудиями». По военному времени их тут хватало, и продавали их недорого. Ну, по сравнению. Где-нибудь в Греции простой раб стоил бы в среднем, как мне говорили, около двухсот драхм, то есть в районе сотни шекелей. Здесь же за таких просили от двадцати до шестидесяти.

Причём, я не сразу въехал, почему средненького, а то и щуплого ливийца или нумидийца — североафриканца, короче — отдают не меньше, чем за сорок, а то и пятьдесят шекелей, а за здоровенного кельтибера или кельта просят двадцать, максимум — тридцать. Позже, впрочем, сообразил. Приковывать надо сразу же этих мордоворотов-военнопленных, не то однозначно сбегут. А бежать им недалеко, и навыки соответствующие у них имеются — воины как-никак. Ну и кому нужна эта лишняя головная боль? Североафриканцу же бежать отсюда некуда — моря ему на своих двоих не пересечь и втихаря на корабле не заныкаться. Да и приметен он здесь — сразу видно, что беглый раб. Потому и покупать его не так рискованно. Местные иберы стоили средне, шекелей тридцать — сорок. В основном — оказавшиеся на свою беду не там и не тогда пейзане. В принципе им есть куда смазать салом пятки, но решительности у них маловато, да и больших бед при попытке сбежать не наворотят — не бойцы. В общем, с работничками более-менее ясно.