Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов

выругался Шишка, подворачивая своего савраску к Волконскому. – И не знаешь, что ожидать от них!

– Всего! – бросил князь Григорий. – Гляди, ещё раз ограбят! Теперь уже насухо!

– А ты, князь, ничего, весёлый, – одобрительно произнёс Шишка, с симпатией взглянув на него.

– Жизнь научила. Вот в Кыркор, в крепи, сейчас не хотелось бы.

– А что это?

– Замок на скале: из брёвен и глины, а неприступен. Там хан зимой отсиживается. Казну хранит… Темница есть – погибельная! Послов туда кидают, кого невзлюбят.

– И ты сидел?

– Я-то нет! – усмехнулся Волконский. – Бог миловал! А наши сиживали. И за бороды их драли. К хвостам лошадей привязывали и так водили к хану, если не могли откупиться.

Сотник покачал головой, удивляясь порядкам басурманского мира.

Уйти незамеченными им, однако, не удалось. Ближе к вечеру татарская конница нагнала их отряд. Как только послышалось знакомое: «Ы-ы-х-х! Ы-ы-х-х!» – обозные ударили по лошадям и погнали, сшибаясь и сталкиваясь телегами на узкой дороге.

– Тата-а-ары-ы! – понеслось над дорогой, забитой телегами. – Заходят сзади!..

– Кончай реветь! – перекрыл панические вопли зычный голос Пожарского. – Шишка, а ну, давай своих!.. Встречай амиятов!..

Стрельцы выстроились и по команде князя Дмитрия дали дружный залп по коннице, которая наседала с хвоста обоза. Залп сбил передние ряды татар. Они повернули и рассыпались в стороны. Но тут сбоку на обоз наскочили новые татарские сотни и ударили градом стрел по телегам, из-за которых во все стороны прыснули обозники. Отряд Лыкова распался: головная часть устремилась вперёд. За ней кинулись остальные, бросив обоз и хоронясь в перелесках от татарских стрел…

– Отстали, – вздохнул Шишка и, не видя нигде молодого стрельца, крикнул: – Данилка!.. Данилка, где ты?!

– Что кричишь, нет его! – отозвался Мокрец. – Там, у телег, замешкался. Уцелеет – на каторгу пойдёт.

– Тю! Ты что, видел?

– Да вот – как тебя!

Сотник хмыкнул и замолчал. Ему стало жаль малого, к которому успел привязаться за год службы.

«Да, тяжко придётся ему», – подумал он, бросив сочувственный взгляд на обезображенное лицо Мокреца.

Глава 9

Свержение Василия Шуйского

В это время в Москве разворачивались свои, значительные и бурные события.

В Неглиненские ворота Кремля тесной кучкой вошли бояре и дворяне. За ними в ворота потоком хлынула огромная масса мелких служилых и горожан.

Впереди всех, опираясь на посох и стараясь сохранять достоинство, шествовал Воротынский. Лицо у боярина было сумрачным. К свояку Василию Шуйскому он шёл с тяжёлым сердцем: не верил, что тот прислушается к разумному совету и добровольно оставит венец.

Вплотную к нему толпа прижимала Захария Ляпунова. Жилистый и рослый, с длинной рыжей бородой, Захарий шагал, вызывающе вскинув голову, сильный, дерзкий, и в этом не уступал своему брату Прокопию.

По другую сторону от Воротынского семенил дородный Салтыков, Кривой Михайло, уже старый и дряхлый. Он прерывисто дышал и едва поспевал за размеренно шагавшим князем.

А позади Ляпунова тенью следовал молодой боярский сын Фёдор Хомутов. Его в это дело втянул Захарий. Он понравился ему безоглядностью и решительностью, свойственными молодым. Проверяя его, он обмолвился как-то раз:

– Василия надо ссадить… Для этого не шаткие нужны!

– Не пугай! – ухмыльнулся Фёдор и ворохнул плечами. – Вот кабы на царство Прокопия твоего! Тогда хоть сейчас умяли бы Шубника!

– Дело начнётся – кликну. Жди!..

И вот это время пришло, и Фёдор привёл с собой много служилых.

Дворяне, боярские дети, стрельцы и казаки и увлекаемая ими толпа торговых и посадских запрудили царский двор на Взрубе. Боярские дети нажали на оробевших немецких копейщиков, охранявших царский дворец, оттеснили их от крыльца дворцовых хором.

– Не смущайся, Иван Михайлович, о Русской земле радеем! – крикнул Захарий Воротынскому, чтобы подбодрить его. – Сами помыслим! Васильево пьянство и блуд разорили землю! Из-за его дурости ляхи стоят под Москвой!

– Захарий, негоже так говорить о государях! – резко оборвал его Воротынский. – То голос черни глупой! По чести снимем!..

Он шумно вздохнул, чтобы унять дрожь в теле, и стал подниматься впереди всех на высокое крыльцо царских хором. Туда же, во дворец, за ним и дворянами устремилась толпа. Бояре и дворяне добрались до думной палаты Шуйского.

Здесь Захарий выскочил вперёд и услужливо распахнул перед Воротынским дверь палаты. Туда же вошёл он и сам вслед за Воротынским вместе с Салтыковым. За ними сунулись было боярские дети, но, увидев царя, робко затолкались в дверях, не в силах переступить через порог…

В самой палате было довольно светло. Сквозь большие окна, затянутые слюдяными пластинками, на пол косо падали солнечные лучи. Всё блестело чистотой. И было страшно даже ступить с той же улицы, из той грязи, что была рядом, под окнами дворца, и вот сейчас явилась сюда без спроса…

Василий Шуйский сидел на позолоченном кресле, в переднем углу палаты, под образом Спасителя. Из-под парчового станового кафтана у него выглядывала голубая рубашка. Его голову прикрывала круглая бардовая тафья, как у менялы звонких монет или ксендза из костёла. Сидел он за столом, убранным красным сукном. А на столе как попало валялись заточенные лебяжьи перья, стояла серебряная чернильница со свистулькой, уховёрткой и зуботычкой. Тут же была и песочница. Рядом с ней стояла клеельница, и громоздился бронзовый лев, держа в лапах немецкие часы мудрёной работы. На стол были небрежно брошены ещё какие-то бумаги и Уложенная книга. Под серебряным же паникадилом с шестью подсвечниками, которые изящно свивались в виде чешуйчатых змей, скромно прятались хрустальные скляночки с водкой, как видно, приготовленной к какому-то тосту. Но к ним, похоже, так и не успели ещё притронуться ни царь и ни его советчики. К ближним стенкам подле двери, обтянутым голубым шёлком, прилипли лавки с кониками[53].

Ближе всех к царю сидел на лавке его думный боярин Иван Куракин. Поодаль, на другой лавке, сидел младший из братьев Шуйских, князь Иван. За ним торчала плоская, болезненного вида фигура дьяка Григория Елизарова, главы богатейшего приказа, Новгородской чети.

Увидев непрошеных гостей, Василий побледнел и поднялся из-за стола навстречу им с деревянной улыбкой на лице.

В палате на минуту стало тихо. На царя со всех сторон уставились разгорячённые недобрым умыслом его подданные.

– Князь Василий Иванович! – собрался с духом и обратился Воротынский к Шуйскому. – От всего мира пришли мы! От бояр, окольничих, стольников и думных дворян! От духовных и всяких чинов служилых! От людей московских и народа русского, коими было постановлено: снять тебя с царства, дабы земля Русская отдохнула от смуты и разорения иноземного…

Всё тише, тише говорил он…

– И выбрать государя более удачливого. А пока всей землёй не изберём нового царя, дела государские