След Бешенного - Виктор Доценко

- Ладно, мсье Перье, живи! Сейчас ты уснешь и забудешь обо всем, что слышал и видел с момента аварии! И вообще, в будущем относись к Бешеному с уважением и никогда не делай ему зла!

Великий Магистр молча смотрел на нее широко открытыми глазами, продолжая в буквальном смысле задыхаться, но на этот раз в его глазах читалась надежда.

Джулия легко прикоснулась к нужной точке на его шее: глаза Великого Магистра мгновенно закрылись, и дыхание стало ровным и глубоким.

Джулия нажала на часах кнопку вызова:

- Дон, осталось пять минут до места назначения. Сверните в правый переулок и там быстро перенесите всех охранников по своим местам: надеюсь, не перепутаете... После этого Константин доведет "Линкольн" до места, усадит водителя за руль, а потом ты, Дон, заберешь его, и мы встретимся через сорок минут у меня дома.

- О'кей, - отозвался Шеппард...

Когда Великий Магистр очнулся, он зло взглянул на водителя:

- В чем дело, Сэм? Почему стоим? Мы же опаздываем!

- Нагоним, Ваше Святейшество! Нагоним, будьте уверены! - Он резко дал по газам, и белоснежный лимузин устремился вперед.

Никто из тех, кто находился в белом "Линкольне", ничего не помнил о том, что с ними случилось несколько минут назад: каждый был уверен, что они только что отъехали от здания Ордена...

XXII

Роковая ошибка

Ростовский собрал всех своих людей, свободных от срочных дел, на даче одного приятеля. Эту дачу они часто использовали не только для серьезных встреч, но и для празднования дней рождений, каких-то важных событий и дат. Приятеля все называли Митричем. Никто не помнил его настоящего имени: Митрич и Митрич.

В прошлом он был классным "медвежатником", и к началу Отечественной войны, успев дважды окунуться в "места не столь отдаленные", Митрич был коронован в "Воры".

Откликнувшись на призыв Родины, по собственному заявлению, он попал в штрафной батальон и вместе с Красной Армией в боях и сражениях дошел до самой Польши, став отличным разведчиком.

Родина по достоинству оценила его воинскую доблесть: два ордена Красной Звезды, орден Красного Знамени и два ордена Славы. Он был классным разведчиком и много крови попортил врагу, но за несколько недель до победы, находясь в тылу врага под чужим именем, был провален предателем и захвачен гестапо. Несколько дней длились пытки, но Митрич держался из последних сил и в какой-то момент придумал, как можно попытаться спастись. Он сделал вид, что сдался, и предложил показать в лесу тайник, где все им было запрятано: шифры, рация, оружие, деньги.

Эти места Митрич знал как свои пять пальцев и, улучив момент, дал деру. Несколько дней гестаповцы прочесывали с собаками леса в округе, пытаясь отыскать хитреца, но тот как в воду канул.

Десять дней Митрич отсиживался в болотах, питаясь болотной ягодой, которую запивал зловонной болотной водой, но здоровый молодой организм выдержал, не сломался. Вскоре Митричу удалось добраться до своих, и его, вместо того чтобы представить к очередной награде, в третий раз кинули за колючую проволоку, лишив всех наград и недавно присвоенного звания лейтенанта. Двадцать пять лет подкинула ему "народная власть" по пятьдесят восьмой статье за все геройские дела и за то, что сумел сбежать от гестаповцев, и за то, что не сгинул в болотах.

Так бы, наверное, и сложил Митрич свою головушку в советских лагерях, особенно благодаря своему нетерпимому и дерзкому характеру, если бы не отправился на тот свет "отец всех народов".

Сначала Митрича выпустили по амнистии, а потом и вообще реабилитировали, вернув все награды и восстановив во всех правах. Однако запоздало раскаяние советской власти перед ним: разочаровавшись в советских идеях, Митрич решил вновь стать хозяином своих желаний. Он продолжил профессию "медвежатника".

Конечно, служба в Армии противоречит воровским понятиям и воровским законам, но для той войны было сделано исключение и "Воры", прошедшие Отечественную, начали именоваться "Польскими Ворами".

Тридцать пять лет безнаказанно вскрывал сейфы Митрич, заслужив уважительное прозвище Неуловимая Лапа даже среди ментов, и всякий раз оставлял в качестве своеобразной визитной карточки беличью лапку. И только единожды, вконец озверевшие менты, не будучи в состоянии собрать против Митрича достаточно улик, чтобы осудить за взломанные им сейфы, подкинули ему ствол и влепили все, что могли по соответствующей статье - три года строгого режима.

Сейчас ему было далеко за семьдесят, и он как бы "ушел на пенсию", хотя никогда не отказывался помочь в случае надобности даже по своей профессии "медвежатника". А однажды приключился и вовсе казус. К районному ментовскому начальству нагрянула городская инспекция, а единственный ключ от сейфа с бумагами, которые нужно было представить начальству, где-то затерялся. Вот и обратились за помощью к старому мастеру. Немного поломавшись для понта, он в две минуты вскрыл им сейф, и менты на радостях вручили ему бутылку французского коньяка.

Трое сыновей Митрича жили со своими семьями в Москве, а сам он предпочитал обитать на небольшой двух-этажной даче под Одинцово. Вместе с ним жила его экономка - сорокалетняя пышнотелая, но весьма шустрая Катерина, которая следила за чистотой в доме, ухаживала за Митричем, а иногда, не без удовольствия, так как тайно боготворила хозяина, исполняла и супружеские обязанности.

С Митричем Ростовского познакомил Олег Вишневецкий, которого Митрич часто называл "мой внучек" и любил действительно как родного внука. Смерть Олега Митрич переживал столь бурно, что многие думали, сопьется старик. Наверное, именно тогда и произошло сближение его с Ростовским, который как бы занял место покойного Олега. Во всяком случае, Митрич вскоре бросил свои многонедельные запои и, как ребенок, радовался, когда Ростовский появлялся у него на даче.

Постепенно сложилось так, что все самые серьезные дела бригады Ростовского стали обсуждаться у Митрича.

Обычно старик, когда ожидал ребят Ростовского, просил свою Катерину накрыть стол, но сейчас, узнав, что погибли двое пацанов из бригады Андрея, понял, что сначала наверняка состоится разговор, а потом, возможно, будет время и для поминок.

Все молча уселись за большим круглым столом на остекленной веранде. Молва об убитых разнеслась в течение часа, но никто не знал подробностей.

Несмотря на то что сам приказал Катерине погодить с бутылкой, Митрич заговорил именно об этом.

- Не знаю, как вы привыкли, но мы, если кого-то теряли, сначала поминали, а потом уж базарили, - тихо проговорил он.

- В таком случае и мы не будем нарушать традицию, - хмуро кивнул Ростовский.

- Катерина! - крикнул хозяин дома.

Женщина, словно ожидая этого зова, уже вносила огромный поднос с бутылкой водки и хрустальными рюмками. По праву хозяина водку разлил Митрич.

Все встали.

- Помянем раба божьего Николая и раба божьего Анатолия! - проговорил Митрич, перекрестился, затем плеснул несколько капель на пол и залпом выпил.

За ним выпили и остальные: даже Екатерина опрокинула рюмку водки, после чего неслышно выскользнула за дверь и плотно прикрыла ее за собой.

Все молча смотрели на Ростовского: многие уже знали, что именно на его долю выпала тяжелая участь опознавать убитых ребят.

- Да, я был в морге и видел, что сделали с нашими пацанами какие-то сучары падлючие! - глядя исподлобья, начал Ростовский. - От наших братанов остались одни головешки, нашпигованные по самое не могу автоматными пулями!

- Слава богу, хотя бы не мучились в огне! - перекрестился Митрич, повторив то, что сказал в морге Ростовский: - Есть какие-нибудь мысли, кто виновен в их смерти?

- Они вместе со Щербатым занимались подонками, которые обманом отобрали квартиру у стариков, - объяснил Ростовский.

- Это у тех, что двух сыновей и дочь потеряли? Помню, ты мне, Андрюша, рассказывал... - кивнул Митрич. - А ты что скажешь, Щербатый?

- А мне и сказать-то нечего! - Щербатый пожал плечами. - Я звонил им - не отвечают, сами тоже не звонят... Мы ж договорились дежурить у дома по восемь часов: восемь - дежурит один, двое - отдыхают, потом - следующий и так далее... Почему их обоих не оказалось дома - ума не приложу! Я же только сейчас и узнал об их страшной гибели.

- А может быть, они вышли на эту сволоту, и те гады их засекли, столкнулись и порешили? - предположил Митрич.

- Вряд ли... Мы договаривались, если кто-то из нас засечет хотя бы на одного, кто появится в квартире Лукошниковых, тот сразу должен сообщить свободным от наблюдения, в данном случае мне или Коле-Ватнику, а потом и Ростовскому...

- Почему ты уверен, что все оборвалось именно на дежурстве Толяна? спросил Ростовский.

- Позавчера, в вечер заступил Толик, в ночь должен был заступить Коля-Ватник, а я с утра. Вечером я звонил домой Коле-Ватнику, поболтали о том о сем... - Всегда веселый Щербатый помрачнел от воспоминаний. - Долго болтали: минут сорок, потом попрощались до утра. А где-то около одиннадцати я позвонил на мобильный в машину Толику, чтобы скрасить его дежурство, но он не ответил, опять позвонил домой Старшому - тоже молчок... Я подумал, что он, видно, раньше поехал сменить Толика, и тогда я пошел спать, чтобы быть бодрым к своей смене... На следующий день Коля-Ватник не позвонил, а на мои звонки никто не ответил... Но я уже об этом говорил... - было заметно, что Щербатый очень сильно переживает.