Крестоносец - Бен Кейн

виноват, что у него сорвалась тетива. А очередь была твоя.

Когда король пообещал ему в награду кошель серебра, улыбка Риса стала еще шире.

В приподнятом настроении, старательно держась вне пределов досягаемости вражеских луков и арбалетов — державшие их воины наблюдали теперь за нами, — мы направились в наш лагерь на Ле-Торон.

— Что на тебя нашло? — прошипел я на ухо Рису, как только улучил возможность.

Его лицо приняло невинное выражение.

— Я только хотел доказать королю, что умею стрелять не хуже, а то и лучше его. Отказаться от брошенного Грайром вызова означало признать себя трусом. Я обязан был согласиться. Но, честно говоря, я в тот миг был так близок к тому, чтобы обделаться, как никогда прежде.

— И не ты один, — отозвался я.

Слегка спятившие, мы расхохотались.

Наше появление вдохнуло в Филиппа новую отвагу. Хотя осадные орудия еще не прибыли — безветрие задерживало везшие их корабли близ Тира, — он настоял на общем штурме утром девятого июня. Ричард был в ярости, но остановить французского короля не мог. Вместо того чтобы объединиться и сообща заняться Проклятой башней, после того как ее изрядно повредили камнеметами, мы разделили силы. Наша задача состояла в том, чтобы прикрывать французов с боков и оборонять рвы, обращенные в сторону гор, где в трех милях от нас располагался лагерь Саладина.

Чтобы понять, как разворачивались предыдущие сражения, Ричард потратил час на беседу с Филиппом, Ги де Лузиньяном и другими давними участниками осады. С Конрадом Монферратским, чьи люди не разрешили нам войти в Тир, он разговаривать отказался. Позднее король поделился с нами тем, что узнал. Всякий раз, когда христиане шли на приступ, воины Акры зажигали костры, стучали в барабаны, тамбурины и даже медные тазы, чтобы известить Саладина. В итоге каждый бой приходилось вести в двух местах: у городских стен и на краю нашего лагеря.

Мы заняли отведенные нам позиции и, когда сарацины, отозвавшись на призыв из Акры, обрушили на нас волну конницы, твердо встретили их. Смертоносные залпы арбалетов косили неверных без счета. Хотелось бы мне, чтобы у наших союзников дела шли так же успешно. Во время затишья Ричард отправился посмотреть, как идет приступ. Вернулся он мрачный, сетуя на полный беспорядок. Тучи стрел разили французов десятками, а греческий огонь испепелял как людей, так и осадные машины. Лишь героические усилия таких бойцов, как брат Ги де Лузиньяна Жоффруа, мешали врагу обратить наших союзников в позорное бегство.

Битва вскоре закончилась — обескровленные французы больше не выдерживали. Зато нам удалось оттеснить войска Саладина с боков и ото рвов. Наносить ответный удар они не рвались. Настроение у нас в тот вечер было отменным. Стены Акры устояли, но наши потери были невелики, а враг обломал о нас зубы.

На следующий день Ричард принял посланцев от пизанских и генуэзских воинов. Поговорив некоторое время с теми и другими по отдельности, он отослал их с добрым напутствием.

— Быстро же они отвернулись от Филиппа, — сказал он мне. — Но с охотой я приму только услуги пизанцев.

— Генуэзцы едва ли сумеют служить и Филиппу с Конрадом, и вам, сир.

Ричард фыркнул:

— Для захапистых генуэзцев вполне обычно служить двум господам. Они клянутся в преданности нашему делу, но на уме у этих торгашей только монеты. Пизанцы такие же, но им хотя бы хватает ума ждать и хранить мне верность.

День спустя раздражительность Филиппа достигла новых высот. Разозлившись на обслугу камнеметов — эти люди просили прибавки к жалованью, хотя не сумели разрушить городские стены, — он выгнал со службы почти всех. Видя, что французские стенобитные машины остались без присмотра, сарацины устроили вылазку и разрушили большинство их. Не уцелел даже носитель причудливого имени «Мальвуазен».

Ричард тем временем принял французских стенобитчиков на свой кошт и довершил унижение Филиппа, предложив платить по четыре безанта в месяц любому рыцарю — в лагере обреталось множество тех, кто не имел сеньора, — который пойдет к нему на службу. Филипп платил только три.

В тот же самый день, десятого июня, нашу башню Матегрифон выгрузили с кораблей и собрали неподалеку от Проклятой башни. К берегу, слава богу, подходили дромоны, и вскоре уже можно было видеть наши катапульты и требушеты, а рядом с ними — пирамиды булыжников, добытых в сицилийских каменоломнях.

Переговариваясь с начальниками наших новых камнеметчиков, Ричард надзирал за установкой осадных машин близ Матегрифона. Я тоже был там, вместе с Рисом и Филипом. Как только очередное орудие занимало свое место, король производил пробный выстрел из него. Захватывающее зрелище — даже когда снаряд летел слишком высоко и падал на город или слишком низко, разбиваясь о толстенное, несокрушимое подножье стены. Вносились поправки в угол возвышения или положение самого орудия, и делался следующий выстрел.

Когда камень попадал в цель, сметая часть укреплений или унося в мир иной зазевавшихся турок, толпа зевак разражалась радостными воплями. Из лагеря подтянулись сотни христиан: миряне, воины, духовные лица. Присутствие Ричарда и мощь его осадных машин сообщали всем веселое воодушевление, несмотря на огненно-золотой шар, горевший посреди безоблачного неба. Видавшая виды катапульта под названием «Божья праща», построенная на деньги простых солдат, была установлена усилиями тридцати с лишним человек рядом с одним из королевских орудий. Улыбающийся Ричард снизошел до того, чтобы посмотреть за ее стрельбой, лично запустил камень и был встречен восторженными воплями.

Он решил не уходить, даже когда прибыл гонец с известием, что замечен корабль с Джоанной и Беренгарией. С ними плыла и дочь Исаака Комнина. Сгорая от желания увидеть сестру короля, но не смея возражать, я не находил себе места, а между тем солнце клонилось к морю, осеняя землю оранжево-красным заревом, конечно же напоминавшим мне кровь. Наши машины снова и снова посылали камни. Проклятая башня лишилась крыши, обрушилась изрядная часть прилегавшей к ней стены. Ричард приказал сосредоточить все наши усилия здесь.

— Пусть обрушатся еще десять футов, и мы сможем идти на приступ, — возбужденно объявил он.

Изнывая под весом кольчуги, я чертовски страдал от жары, во рту было сухо, будто в него насыпали золы. Я предполагал, что и королю подчас приходится не легче, но он отметал любые намеки на то, что камнеметчикам лучше бы самим делать свою работу. Филип сбился с ног, поднося воду, — король щедро делился содержимым своей фляги с простыми солдатами.

Пока мы шли между двумя катапультами, ненадолго оставшись наедине, я предложил ему воспользоваться моим запасом. Высоко запрокинув флягу, он припал к ней так, словно умирал от