Сделка (СИ) - Вилкс Энни

Мужчины и женщины, одетые в индиговые рубашки и лазурно-голубые накидки, сидели прямо на укрытой неровными деревянными досками земле, не обращая внимания, что красная глина пачкает их одежды. Люди говорили вполголоса, будто опасаясь привлечь к себе внимание, и то и дело воздевали руки к небу в уже знакомом Келлферу жесте — таким пар-оольцы призывали милость богов-вождей, глядящих на своих детей глазами солнца. У многих на коленях лежали украшенные цветами вертушки, которые, как догадывался Келлфер, должны были издавать мерный треск, если их встряхнуть. Некоторое время шепчущий внимательно приглядывался к ним, опасаясь, что они могут оказаться работающими в унисон артефактами — от пар-оольцев можно было бы ожидать подобного — но пока признаков зачарования не видел. С этими предметами пар-оольцы обращались очень бережно: переносили, только завернув в ткань, не клали на землю, не давали детям, а когда один юркий мальчишка протянул руку, чтобы оторвать от вертушки цветок, мать отвесила ему тяжелый подзатыльник. Парень сразу же насупился, но уже мгновение спустя присоединился к другим ребятам, игравшим вокруг глиняных строений.

Дети явно чувствовали себя более раскованно, чем их родители: они шутили, смеялись и пытались забраться на дома приготовления, чтобы заглянуть в круглые окна и увидеть омывание преступницы розовой водой. Они, конечно, все время падали, не в силах удержаться на пологой гладкой глине без выступов — и тут же следующие лезли наверх, не смущаясь. Келлфер напоминал себе, что за желтыми, покрытыми трещинами стенами не Илиана, а малоумная старуха Зэмба, и что не стоит привлекать к себе лишнего внимания, осаживая любопытных отпрысков этого дикого народа, но когда один из мальчишек все-таки повис на окне, прошептал почти безобидный заговор — и несчастный разжал пальцы и повалился вниз, придавив собой друзей.

«Какой же дикий мирок, — раздраженно думал Келлфер. — Варварство. Если бы не артефакторика, которую им хватило ума признать, они бы сожрали сами себя, как пауки в банке. И это была бы не большая потеря для остального мира».

Медленно поднимавшееся солнце уже прогревало не успевший остыть за ночь воздух.

Чтобы иметь возможность шептать, не пугая местных и не навлекая на себя их гнев, Келлфер был вынужден замотать лицо тканью: так никто не увидел бы, что его губы двигаются. В этой повязке дышалось тяжело, хоть никого она не удивляла: Караанда стояла на границе Великой пустыни Нгигми, и стоило ветру подняться, воздух полнился песком, так что многие закрывали глаза и рот рукавами.

Постепенно раскаляющаяся как сковорода площадь будто расширялась, наполняясь все новыми и новыми людьми. Никаких навесов на этом лобном месте не было. Пар-оольцы покрывали головы платками, спасаясь от солнца. Келлфер держался недалеко от глиняного домика, в котором возносила ему молчаливую молитву Зэмба. Он решил не скрываться с помощью заговора — сотни мелких артефактов могли незначительно повлиять на плетение, и даже мелькнувшего куска голубого полога хватило бы, чтобы все служители храма, сейчас кольцом окружившие площадь, рванулись к нему, выхватывая шесты и сети. Конечно, его бы не поймали, но иллюзия могла спасть — и тогда скорее всего дело обернулось бы очередным крупным конфликтом с Империей Рад, шепчущие которой бросили Пар-оолу дерзкий вызов в самом его сердце.

Конечно, сделать все нужно было чисто. Конечно, это было шепчущему по силам, иначе Келлфер бы и не взялся поправлять допущенную Дарисом ошибку.

Пока Зэмбу купали, Келлфер обошел площадь несколько раз, ища все, что могло бы помешать его планам. Ему никак не верилось, что ни один из служителей храма не принес с собой обнаруживающих ложь амулетов, которых в самом храме было не меньше, чем идолов. Но как один рослые пар-оольцы с уже знакомыми шестами не носили даже бус. Они стояли неподвижно, будто солнце не пекло их непокрытые головы, и не обращали на Келлфера никакого внимания.

В конце концов, Келлфер устроился у входа в дом приготовления, пользуясь небольшим островком тени, и принялся ждать, прикидывая, что будет делать, если пар-оольцы как-то смыли с Зэмбы вместе с пылью его иллюзию. Однако в домике царила тишина — а значит, все было в порядке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Стоило Келлферу, наконец, устроиться на земле — больше чтобы не выделяться, чем потому, что хотелось присесть — холщовый полог, служивший дверью в круглом проеме глиняного дома, был отдернут, и оттуда быстро, не тратя времени на патетику, вышли два облеченных священной властью пар-оольца. Один из них, главный служитель храма Тысячи богов, держал в руках грубо сбитую, но отполированную маслом деревянную чашу. Келлфер скользнул по круглому бортику взглядом: едва заметно воздух рядом с чашей дрожал, что, безусловно, выдавало присутствие магии, при этом сама чаша выглядела абсолютно обычной, и если бы не этот эффект, шепчущий не определил бы ее природы. Келлфер нахмурился, прикидывая, не пропустил ли он еще какие-то артефакты — и тут же получил ответ на свой вопрос. Второй пар-оолец, державшийся на шаг позади храмовника, поднял вертушку, похожую на те, что так берегли горожане, только больше и окрашенную в карминовый красный цвет. Толпа замолкла, ожидая — и служитель сделал круговое движение, зубчатый шарообразный блок повернулся вокруг ручки, послышался звук. Это были низкие, вибрирующие ноты, отдававшиеся дрожью за солнечным сплетением. Треска как такового не было, только одна мерная, дребезжащая нота.

Этот проникающий сквозь плоть звук что-то изменил. Келлфер закрылся щитовым заговором, и хотя больше дрожащая струна не пронизывала его, все равно сердце подстроило ритм — в такт движению сотен вертушек, тоже взметнувшихся вверх и наполнивших воздух трепетом. Келлфер ощущал связь, созданную этим необычными артефактами, так ясно, что почти видел переплетающиеся волокна. Толпа была едина, все дышали в общем ритме, сердца колотились в унисон. Он мог предположить, что и мысли пар-оольцев сейчас были едины. Самого Келлфера тоже то и дело тянул на себя общий водоворот, но щит справлялся.

Зэмбу скорее вынесли, чем вывели, несколько минут спустя. На изможденном, осунувшемся лице Илианы было отсутствующее выражение, будто Зэмба не понимала, что происходит. Иллюзия держалась. Келлфер поежился, глядя на облик любимой женщины, и снова напомнил себе, что Илиана в безопасности, а он, Келлфер, должен остановить возможную войну, а не поддаваться иллюзорной боли. И все же когда мужчины бросили Илиану-Зэмбу на землю, и она рухнула, царапая колени и пачкая белое платье, а золотой водопад волос взметнулся и закрыл ее лицо, Келлферу пришлось сделать глубокий выдох, чтобы не вмешаться.

К сожалению, он вынужден был смотреть, и смотреть внимательно: иллюзия держалась хорошо, предназначенные для другого артефакты лишь немного поколебали ее, но Келлфер обновил заговор, и теперь удерживал его активным, и был готов сделать это еще раз. Шум, сливаясь с жарой, обволакивал, делая мысли тягучими, все еще толкая Келлфера в общий поток. Пар-оольцы поднимали лица и руки вверх, шумно вместе вдыхали и выдыхали, но он все еще держался на отдалении.

Вдруг иллюзия дрогнула. Не удерживая больше щит, Келлфер обратил всего себя к Зэмбе — и тут же потонул в скорбном восторге молящейся толпы. Удивительно, но собственные мысли, не перемешиваясь с этим единением, продолжали складываться в шепот. Келлфер тронул под рубашкой амулет Даора — тот едва ощутимо теплел на коже.

Теперь, когда Зэмба была мертва, и ее собственная жизнь не поддерживала созданного облика, Келлфер был вынужден не отвлекаться ни на миг — ни на то, что толпа думала, что Зэмбе еще только предстоит спасение через огонь, ни на подходящих ближе к центру служителей храма, ни на вспыхнувший факелом костер, ни на разлившийся в воздухе запах ароматного масла, ни на мелькание знакомых лиц в толпе, где-то далеко, по ту сторону разворачивающегося действия…

Келлфера будто окатило ледяной водой. Проклиная все на свете, он продолжил творить заговор, убеждая себя, что ему лишь показалось, что он сходит с ума вместе с шепчущими хвалу огню пар-оольцами, что не может оказаться на площади его сын и тем более Илиана! Грохот чужих мыслей и дыхания стал почти невыносимым. Не желая дожидаться, когда тело Зэмбы чинно сгорит, Келлфер подпитал костер. Пламя вспыхнуло, взвиваясь до небес, закрывая и сжирая уже ставшую темнокожей Зэмбу. Пар-оольцы застыли в суеверном ужасе, а затем толпа взорвалась торжествующими криками искренней радости.