Домой до темноты - Чарльз Маклин

Запах ее духов, свежий и безыскусный, порождал осязаемый образ стеклянного пресс-папье. Страж выждал, когда молчание стало почти неловким, и тогда спросил, все ли в порядке.

Джелли нахмурилась:

— Почему вы спросили?

— Вы какая-то сама не своя.

— По сравнению со вчерашней? То была вечеринка, приятель.

Страж кивнул:

— Славно провели время.

— Надеюсь, ничего такого? — Джелли выгнула бровь. — Я перебрала.

— Полагаете, я этим воспользовался? — Страж улыбнулся, разглядывая свои руки. — Вы сказали, что хотите забыться.

— Да? Прям реплика театральной дивы. — Она усмехнулась, потом глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух. — Да, вы правы. Пожалуй, я немного расклеилась…

Ей явно хотелось поделиться. Еще бы, он сам ее обхаживал и создавал впечатление, будто у них много общего, пользуясь тем, что знает ее пристрастия и антипатии. Вот только не ожидал, что оборона рухнет так скоро.

— Хотите, поговорим об этом?

— Не особенно, — покачала головой Джелли.

— Я понимаю… свежая рана. К тому же вы меня почти не знаете. — Он откинулся на стуле и улыбнулся. — Порой легче исповедаться незнакомцу.

Ага, колеблется, раздумывая над его предложением.

— Похоже, вы славный человек. Нет, правда, только… А, ладно, какого черта!

Весь этот вздор известен, но интересно, что она предпочтет утаить? Не называя имен, Джелли поведала, что отбивается от ухаживаний женатого мужчины старше себя. Не знай он всей правды, никогда не поверил бы, что речь о человеке, которого она в глаза не видела.

Страж умел слушать: знал, как расслабить собеседника, когда задать вопрос, а когда помолчать. Он сказал, что понимает Джелли, ибо недавно сам был в подобной ситуации и «все еще не может оправиться». Она явно ему сочувствовала.

Страж легко освоил навык показного сопереживания; как сказала одна старая кинозвезда, все дело в верном отклике на реплику партнера.

— Где вы познакомились?

— Знаю, это покажется безумием…

— Стоп, не говорите. — Страж улыбнулся и поднес два пальца к виску, словно осененный догадкой. — В интернете!

— Ничего себе… Как вы догадались?

— Разве не там вы с мистером Дарси[87] поженились?

— И там же развелись. — Джелли изобразила томность и тыльной стороной ладони отерла лоб. — Отныне я свободна.

— Значит, я первый, кто вас поздравит.

Страж шутливо поднял бокал, оба рассмеялись. Теперь, когда взаимопонимание было достигнуто, он не сомневался, что Джелли позволит отвезти ее домой.

А там посмотрим, решил Страж.

53

Прерывистый скрип ржавых петель уже действовал на нервы. Он напомнил об экранных заставках с изводящим звуковым сопровождением вроде бульканья, грома фанфар и космического шороха. В виртуальном доме скрипела дверь черного хода, раскачиваемая ветерком.

Прячась за пластиковой коробкой с остатками большого чизбургера, ноутбук покоился на столе гостиничного номера. Близилась половина десятого, на улице была кромешная тьма. Весь вечер Кэмпбелл безуспешно пытался проникнуть в виртуальную копию дома Ситонов. Видимо, Страж опять решил не впускать — просто из вредности.

Внезапно где-то грохнула дверь, Кэмпбелл вздрогнул и огляделся. В компьютере противное «скрип-хлоп… скрип-хлоп» стало громче и назойливей. Туристские башмаки в прихожей еще не забылись, и потому даже в мотеле было не по себе.

А ну как Страж читает его мысли? Тряхнув головой, Кэмпбелл убавил звук телевизора, где гремел соревновательный Уимблдон, и вернулся к своим баранам. С последней попытки прошло минут двадцать, картинка на сайте перешла в ночной режим, сравнявшись с реальным временем.

К неподвижной парадной двери была приколота записка: «Входи».

Кэмпбелл расчистил бедлам на столе и сел к компьютеру. Щелкнув по приглашению, он оказался в мрачном доме, причем сразу был допущен на площадку второго этажа. Сыщик удовлетворенно хмыкнул.

Перед ним вновь были четыре одинаковые двери. При тусклом свете люстры, висевшей над лестничным колодцем, он ткнул курсором в каждую. Как и прежде, открылась лишь дверь в спальню Эрнеста Ситона.

На кровати свернулся калачиком мальчик в пижаме; зажав руками уши, «Эрни» (аватар представлял собой курносого конопатого паренька) мотал головой, словно в муке. Вначале показалось, что его донимает неприятный шум или музыка.

Но в доме было тихо — во всяком случае, фонограмма сайта молчала.

Затем из-под соседней двери на площадку выползло нечто похожее на туманное или дымное облачко. Беловатое марево подплыло и чудесным образом превратилось в трехмерное слово ЛЖИВАЯ, за которым по буквам возникло еще одно: СУКА. Кэмпбелл понял, что мальчик спасается от мерзкого шума родительской ссоры.

Возникавшие слова тихо плавали над лестничным колодцем, заполняя экран ошметками злобного диалога Гэри и Джун; они пихали друг друга и складывались в обрывки фраз, которые создавали рваный коллаж ненависти.

ЛЖИВАЯ СУКА Ты просто… Я НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ЛЮБИЛА У ТЕБЯ ДАЖЕ НЕ СТОИТ… мразь… вокзальная шлюха… БЛЯДЬ Я УХОЖУ ОТ ТЕБЯ

Неужто заплачу? Дашь всякому, кто на тебя взглянет БОЖЕ, ЖАЛКИЙ ЧЕЛОВЕЧЕК ХА-ХА, МИСТЕР ВЯЛЫЙ

Не можешь без него жить? Так влюблена? Задумала бросить нас, душенька? Ну-ка посмотрим… НЕТ… ТЫ ВДРЕБЕЗГИ ПЬЯН, ГЭРИ… чем тебе помочь. На, отведай-ка, манда

Постановка впечатляла: было почти жаль мальчика, зарывшегося головой в подушку. Потом, словно его терпение лопнуло, «Эрни» спрыгнул с кровати и выбежал на площадку. Сквозь плавающие слова он на цыпочках прокрался мимо родительской спальни и, минуя предательски скрипучие половицы, спустился по лестнице.

Кэмпбелла снедало завистливое восхищение перед техническим мастерством Стража, когда между балясинами перил он наблюдал, как мальчик, встав на четвереньки, пролезает в чулан и закрывает за собой дверцу. Сыщик ткнулся в нее курсором, но его не впустили. На площадке таяли обрывки диалога, давая понять, что схватка в хозяйской спальне, где вот-вот развернутся трагические события, временно стихла. Дом замер.

Лишь в прихожей тикали часы.

Кэмпбелл хотел позвонить Эду Листеру, чтобы тот вышел на сайт и тоже проследил за развитием истории. Он уже известил клиента о встрече с Грейс Уилкс и своем подозрении, что из-за верности или боязни старуха темнит. Эд показался рассеянным и чуть ли не равнодушным. Ах да, он сказал, что вечером занят.

Послышалось какое-то жужжанье. По циферблату часов кружили стрелки — в старом черно-белом кино так изображали ход времени. Потом их бег замедлился, и они успокоились, показывая четыре часа тридцать шесть минут. Размеренное тиканье возобновилось.

С помощью курсора Кэмпбелл огляделся в прихожей. У парадной двери стояло два чемодана. В глубине дома зазвучала музыка — зловеще тихие, сбивчивые аккорды «К Элизе», — а в спальне возник непонятный шум. Вскоре через пыхтенье и всхлипы пары, приближающейся к апофеозу, он обозначил себя как потаенное, но безудержное совокупление; затем в придушенном пароксизме страсти что-то изменилось.

Раздался вскрик, и вновь все стихло.

По часам в прихожей прошло полных шестьдесят секунд, прежде чем фонограмма передала истерический вопль женщины (видимо, Джун Ситон), умолявшей о пощаде, и контрапунктом — невнятное бормотанье пьяного мужа.

Из своего убежища появился заспанный мальчик; он ошалело сощурился на чемоданы, затем посмотрел наверх, откуда неслись мольбы его матери.

НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА… БОЖЕ! ЧТО ТЫ

ДЕЛАЕШЬ… НЕ НАДО

НЕТ

Кэмпбелл понимал, что все это лишь звуковые эффекты, однако невольно вздрогнул от жутких воплей, потоком пронесшихся по дому. Под бешеным натиском убийцы отчаянные крики, перемежаемые глухими ударами, угасали. Отвратительное чирканье, похожее на звук застежки-молнии, передавало неистовые взлеты ножа, кромсавшего плоть.

На мгновенье возник островок тишины, а затем грянул ружейный выстрел, гулким эхом отдавшийся в замкнутом пространстве дома Кэмпбелл приник к динамикам ноутбука, транслировавшим то ли тихое бренчанье пианино, то ли странную капель.

На парковку за мотелем въехала машина. Сыщик перевел взгляд на синюю штору окна; желудок свело внезапным страхом. Но вот погасли фары, хлопнули дверцы, послышался смех. Морок растаял. Чтобы сбросить напряжение, Кэмпбелл потянулся, хрустнув суставами переплетенных пальцев.

Это ж надо, чтобы его, прожженного игрока, так взбаламутили события четвертьвековой давности, разыгранные электронным кукольным театром! Кэмпбелл подышал на стекла очков и протер их бумажной салфеткой. Что же подвигло Эрнеста Ситона на экранизацию ужасной смерти родителей с такой… «любовной проработкой деталей», что ли? Однако душераздирающую напряженность в постановке создавала не она, а безжалостный взгляд на события с точки зрения ребенка.