Мистер Камень - Анна Николаевна Ольховская

сложно.

– Спасибо, – сказала я. – И вот еще что… Будьте впредь внимательны. Присмотритесь: не появляется ли рядом с вашим домом серебристая «Ауди», в которой сидит только один мужчина.

– Какая еще «Ауди»?

– Серебристая – меня плохо слышно? Если увидите ее, сами не лезьте, просто запомните, в идеале – номер запишите.

– Зачем?

– То, что случилось с вашей тетей, гораздо серьезней, чем вы думаете. И прошу вас, присматривайте за Наташей. Вы – это все, что у нее осталось, она в вас нуждается.

Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы пробудить в них и рыцарский инстинкт, и нужную осторожность – насколько осторожность вообще знакома подросткам. Напоследок я протянула старшему свою визитку.

– Если у вас будут неприятности, можете звонить мне в любое время.

– «Ведьма», – прочитал он. – Да ладно! Что, вы и правда ведьма?

– А разве это еще не очевидно? – многозначительно улыбнулась я.

Глава 13

Одна усталая и очень грустная воспитательница средних лет на группу из двадцати бойких ребятишек – это мало. Это чудовищно мало. Даже если она весь день будет бегать по кругу, она все равно не уследит за всеми. Она знает об этом и даже не пытается. Она сидит на лавочке и читает дамский роман, решив, очевидно, предоставить будущее подопечных слепой судьбе.

Так что лучшей защитой пока служит забор из сетки-рабицы, но миновать его очень легко – хватает калиток. Интересно, выйти с чужим ребенком будет так же легко? Я-то пробовать не буду, но своего ребенка я бы в такую школу не отдала.

Дети вовсю пользуются редким в этом году осенним теплом. Они носятся среди беседок и песочниц, швыряются друг в друга каштанами и визжат так, будто всерьез надеются звуком перебить тут все окна. Мне не так уж сложно оставаться незаметной на их фоне, вся их жизнь – один сплошной отвлекающий маневр.

Наташа с ними не веселится. Она сидит одна, подальше от остальных, и другие дети позволяют ей это одиночество. Они игнорируют ее, как улетающая на юг стая оставляет позади птичку с перебитым крылом. Они инстинктивно чувствуют, что с Наташей что-то не так, но в силу возраста они воспринимают ее молчание как угрозу или чудаковатость. Они все тут мелкие, но она кажется мне особенно маленькой и несчастной.

Мне хочется сказать ей что-то правильное. Какую-нибудь чудо-фразу, от которой ей мгновенно станет легче. Но такой фразы просто нет, эта девочка потеряла маму, и я не знаю, когда ей станет легче и как это произойдет. Я даже не уверена, что имею право обнять ее, что это поможет, а не ранит ее еще больше.

Поэтому я просто сажусь на широкий край песочницы рядом с ней. Наташа окидывает меня безразличным взглядом, но ничего не говорит. Думаю, она помнит меня, ей просто плевать. Я для нее – никто, одна из невнятных теток, появившихся в последнее время в ее жизни.

Весь этот разговор – рискованная затея, возможно, даже моя ошибка. Но иначе нельзя, Наташа – важнейший свидетель, которого никто, кроме меня, не допросит. Полиция сейчас носится с Джоном Расселом, как дурень с дверью, пытаясь найти неопровержимые доказательства его вины.

– Привет, Наташ. Я могу с тобой поговорить?

Она делает вид, что ее по-прежнему интересуют только два воробья, мельтешащие на ветвях рябины. Но она хотя бы кивает.

– Это про твою маму. Думаю, я знаю, чем она занималась. Она пыталась найти твоего отца, ведь так?

Я решила, что так будет правильней – прямо, честно, безо всяких иносказаний. Кто вообще определил, что с детьми нужно общаться, как с маленькими дебилами? Сюсюкать с ними и все такое… Дети – это тоже люди, и недостаток опыта все равно не делает их инопланетянами.

Риск оправдался, Наташа наконец отвечает мне:

– Да.

– И у нее получилось? Мне кажется, она сказала тебе, что получилось. Она была рада этому, потому и позволила тебе узнать.

– Да.

Выходит, Регина до последнего не считала Дмитрия Наумова опасным, раз она рассказала о нем дочери. Интересно, насколько далеко она зашла?..

– Она называла тебе его имя?

– Нет.

– Ты знаешь, как он выглядит?

– Нет.

После каждого ответа я давала Наташе паузу, позволяя сказать все, что угодно. Но она была немногословна, я чуть ли не кожей ощущала ее настороженность.

– Ты считаешь, что ее смерть может быть связана с твоим папой?

Кивок, настороженный взгляд в мою сторону. Немое ожидание.

– Наташа, пожалуйста, помоги мне. Подскажи мне эту связь. Я знаю, что она должна быть, но я никак не могу до нее докопаться! Я была подругой твоей мамы. Мне очень важно знать, что с ней случилось.

Я не знаю, справедливо ли просить такое у ребенка. Но я сама готова была рискнуть жизнью, чтобы ей помочь – если к делу причастен Дмитрий Наумов со своими миллионами, угроза вполне реальная.

– Мама сказала, что желтый цвет не жалко, – тихо ответила Наташа. Она смотрела на меня так, будто пыталась сообразить: а понимаю ли я русский язык? – Никто никогда не заказывает желтый цвет. Никто не будет его трогать.

– Что?..

Но на пояснение я надеялась напрасно. Наташа, видимо, была абсолютно убеждена, что выдала всю необходимую информацию. Дальше она вообще на меня не реагировала, как на снулую осеннюю муху, кружащую у нее над головой. Мне казалось, что я разговариваю с садовым гномиком, и это немного злило, однако я не имела права на такую злость.

Наконец я ушла: детей вот-вот должны были позвать на обед, и не нужно, чтобы меня в очередной раз застукали рядом с Наташей.

Я брела по аллее, обсаженной молодыми деревьями с ярко-желтыми листьями – как раз тот цвет, о котором говорила Наташа. Вот только ясности это не прибавляло. Она передавала слова своей матери, вопросов нет. Но как она услышала эти слова? Регина сама просила ее передать кому-то послание – или они просто что-то обсуждали?

Если отбросить раздражение, я могу понять, почему Наташа решила ребусами побаловаться. Ее мир перевернулся с ног на голову, она винит себя в чудовищной трагедии и не знает, кому доверять. Как ей понять, друг я или враг? То, что я назвалась подругой ее мамы, было не такой уж хорошей рекомендацией. Тоже мне, подруга, которая никогда не появлялась в их квартире при жизни Регины! Эх, надо было сказать Наташе, что именно я дала ее маме лазурит. Возможно, это что-то да изменило бы. Одна из тех удачных мыслей, которые приходят, когда уже не надо, как