Война (СИ) - Тимур Машуков

ней, что она — сосредоточие всех его надежд, тайных желаний и амбиций!

Трясущимися руками Бикбай пытался откупорить склянку, слишком резко дернув, он упустил сосуд из вспотевших от волнения и испуга ладоней. И расширившимися от неверия глазами смотрел на то, как разлетаются в разные стороны стеклянные осколки, как тёмной лужей растекается драгоценная жидкость, не замечая даже, как губы его ненавистного врага растягиваются в презрительной улыбке…

Вцепившись в и без того растрёпанные, давно не мытые лохмы, он протяжно застонал, потом бросил обречённый взгляд на приближающуюся с ухмылкой Улем, бросился в отчаянном прыжке вперёд, схватил сундучок с артефактом и кубарем выкатился из пещеры. А лазутчик неожиданно для себя оказался в её объятиях. Увидев так близко тьму, что являлась за ним кошмарными ночами, он понял, что от судьбы не уйти, что струящийся в провалах глазниц девушки чёрный морок сулит ему небывалые блага, невиданную силу и возможности — нужно лишь принять их всей душой, отринув всё, во что его прежде заставляли верить. И когда щупальца тьмы проникли в самые потайные уголки его сердца, он был к этому готов.

Позже он, потрясённый мощью и новыми способностями, которыми одарила его Тьма, нашедшая укрытие глубоко внутри его тела, миновал незримой тенью лагерь, с лёгкостью отведя от себя взоры его жителей, нагнал несчастного, жалкого башкира, походя свернув ему шею и подобрав тот самый сундучок. Впереди его ждала долгая дорога к обретению власти и могущества. А для этого нужно было поделиться даром Тьмы с теми, кто ранее отдавал ему приказы. И когда она завладеет всеми значимыми фигурами в этом мире, тогда всё встанет на свои места.

Глава 27

Обведя всех собравшихся в малой приёмной тяжёлым взглядом, я подвёл неутешительный итог:

— Итак, мы терпим поражение по всем фронтам. Третья — уже третья! — уральская экспедиция обернулась полным провалом! О том, как мы к этому пришли, ещё состоится серьёзный разговор. Пока только огласим результаты — ноль!

— Но, Ваше Величество… — князь Салтыков вскинулся, но напоролся на мой взгляд, и сник. А я ухмыльнулся:

— О, да, вы правы, князь! Я несколько поторопился… Ноль — это громко сказано… Скорее, вышли в минус! Это же надо — упустить и артефакт, и тело этой непонятной особы… В том, что она представляет собой некую ценность, я, конечно, не слишком уверен. Но вот артефакт…

Я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, не желая ни с кем встречаться взглядом. А что я мог там увидеть? Страх? Сожаление? Стремление что-то исправить? Всё это меня не интересовало.

— Надеюсь, виновный предстанет передо мной и сам объяснит, как так вышло, что он столь бездарно провёл эту кампанию? Почему сейчас его нет здесь?

Откашлявшись, Салтыков заметил:

— За военную поддержку отвечал генерал Голицын. Посему, думаю, о деталях поведает он сам, когда вернётся из поездки к границе с Польшей. А пока могу только сообщить, что капитан Терентьев, идя по следу предполагаемого вора, обнаружил лишь труп печально известного башкира… — князь заглянул в бумаги, лежащие перед ним и уточнил, — … Бикбая. При нём не было найдено контейнера, хотя наши маги в один голос твердят, что он держал его в руках. Далее тщательное прочесывание местности не дало никаких зацепок. Вернувшись в лагерь, капитан написал прощальное письмо, в котором взял всю вину на себя, и покончил с собой…

В приёмной воцарилась мёртвая тишина, в которой шёпот одного из советников показался оглушительно громким:

— Поступок, достойный аристократа…

Я приподнялся и холодно посмотрел на замерших в ожидании моей реакции советников.

— Достойный? Не могу разделить вашего восхищения. Будучи живым, он мог бы попытаться решить возникшую проблему, а так он всего лишь малодушно переложил её на других. По моему, это трусость. Честнее и отважнее было бы самому предстать перед моим судом и принять заслуженную кару! А он испугался плахи… Кстати, какой способ он избрал?

Салтыков вгляделся в лист бумаги перед ним и побледнел:

— Ваше Величество, он использовал родовой кинжал, каким-то причудливым манером вскрыл себе живот…

Я усмехнулся:

— Самурайские игры… Как пафосно. Кстати, насчёт самураев… Иван, что по нашей японской миссии?

Нарышкин-младший поднялся со своего места и негромко сказал:

— Не буду вдаваться в подробности, если Вашему Величеству будет интересно, готов предоставить письменный доклад. Пока же могу сказать — ваше поручение выполнено, копия свитка у нашего агента в Японии. Правда, писалась она по памяти, так что могут быть пробелы, но и такого результата было достичь невероятно трудно.

— Отлично, меня радует, что хоть у кого-то есть хорошие новости. Сергей Иванович… — обратился я к Долгорукому, — … Думаю, необходимо ускорить возвращение ваших детей из Поднебесной!

Заметив, как он протестующе вскинулся, я добавил холода в голос:

— Я прекрасно помню, что ваш сын должен был покинуть Японию гораздо позже. Но интересы империи требуют сократить этот срок. Надеюсь, вы понимаете ценность этого свитка? Да и потом, пора завершить ещё одно дело. После того, как ваш сын сдаст все дела, нам предстоит обговорить все детали моей будущей помолвки.

После этих слов в приёмной прошелестела волна взволнованных шепотков. Я повысил голос, обращаясь ко всём, но глядя исключительно на князя Долгорукого:

— Тянуть далее не имеет смысла, хотя я и осознаю, что приличествующий срок траура ещё не миновал. Тем не менее, положение в империи требует как можно больше позитивных событий. Дав народу императрицу из уважаемого русского рода, мы поднимем дух патриотизма среди простого люда, укрепим веру в незыблемость престола. Имя моей избранницы будет оглашено после возвращения наших дипломатов из Японии.

Внимательно изучающий меня Долгорукий медленно, едва заметно кивнул, дав понять, что услышал больше остальных и принял моё решение.

***

Покидая малую приёмную, Сергей Иванович Долгорукий продолжал прокручивать в голове речь императора о предстоящей помолвке, что явно была обращена лично к нему. Эк он сумел вывернуться! Из просителя, которым молодой правитель предстал на приснопамятном приёме, едва ли не уговаривая князя отдать в жены дочь, он вдруг превратился в оказывающего милость. Вспомнил он и обезличенное «девушка из древнего и уважаемого рода», что проскользнуло в речи Алексея на прошлом заседании Совета — явный намёк на то, что всё может измениться, и избранницей императора может стать вовсе и не Анна Долгорукая. Подобная продуманность и изворотливость Алексея одновременно и злила Долгорукого, и восхищала. Если раньше он относился с некоторым брезгливым презрением к новообретенному цесаревичу, что весьма скоропостижно и неожиданно для всех весомых политических